«Нашим первым актом будет обращение с предложением немедленного перемирия на всех фронтах и созыва международной конференции для обсуждения демократических условий мира. Доля демократизма, который мы в состоянии будем провести в мирном договоре, будет зависеть от революционного отклика, который мы встретим в Европе. Если здесь мы создадим власть Советов, это будет мощным фактором в пользу немедленного мира по всей Европе, ибо Советское Правительство немедленно обратится через головы правительств ко всем народам с предложением перемирия. В момент заключения мира русская революция будет работать для обеспечения мира без аннексий, контрибуций, с правом народов на самоопределение и в направлении к созданию федеративной европейской республики. После окончания этой войны Европа будет воссоздана не дипломатами, а пролетариатом, – в виде федеративной европейской республики, в виде Соединенных Штатов Европы. Это должно быть во что бы то ни стало. Мало теперь одной национальной автономии. Экономическое развитие требует уничтожения национальных границ. Если Европе суждено остаться расколотой на национальные группы, то в этом случае империализм опять начнет свою работу. Только федеративная республика может обеспечить мир всему миру. Но без выступления европейских масс эти цели недостижимы – в настоящее время»…

Джон Рид. «10 дней, которые потрясли мир», стр. 63.

Со всех сторон идут жалобы на погромную агитацию в стране и у нас, в Петрограде. В хвостах, в чайных, в трамваях, на площадях слышатся нередко речи на ту тему, что надо же разгромить «жидов», социалистов, Советы…

Буржуазная печать яростно щелкает по этому поводу зубами: разнуздали чернь, дали ей волю, пробудили в ней зверя, – теперь только кровопускание может обеспечить порядок. Виноваты, конечно, во всем социалисты и, особенно, большевики.

С другой стороны, из среды «социалистов»-соглашателей раздаются голоса: «Допустимо ли говорить теперь о борьбе за власть Советов, когда кругом разливается погромная агитация»…

Теперь о чем ни заговорите: о Советской власти, о немедленном мире, о передаче земли народу, – всегда найдется мудрец, который станет вас в ответ пугать успехами черносотенной травли.

Откуда, однако, эти успехи? На что опирается погромная агитация? На темноту, а главное – на нищету, на голод, на отчаяние низов трудовой массы. Многодетная солдатка, муж которой не возвращается из окопов, стоит часами в хвостах, мокнет под дождем, а наемный агитатор нашептывает ей на ухо: «Вот создали Совет, выбрали в Думы большевиков да жидов, а есть нечего. Надо всех разогнать: и Правительство, и Советы, и Думы»… Ту же речь слышит безработный темный выходец из деревни, искалеченный на войне солдат, которому впору побираться… Им всем революция еще ничего не дала, наоборот: им живется во многих отношениях хуже, чем раньше… И они готовы свою злобу, свое ожесточение выместить на всех: и на правительстве, и на евреях, и на социалистах, и на советах, и на всех вообще, кто носит пиджак и шляпу.

Голодный безработный или полунищий-калека слышат от горничной, что ее «господа» и сейчас покупают вволю и сахару, и масла, и мяса – только по тройной цене. Карточки – только для бедноты; да и по карточкам бедняк часто ничего не получает. А богач, в обход всяких карточек, получает по-прежнему все, что нужно, и наслаждается жизнью. «Так вот она, республика!» – нашептывает наемный агитатор голодному труженику… А тот отвечает: «К чорту все и всех!»…

Да, революция до сих пор обманула трудовые массы, особенно наиболее обездоленные их низы. И отсюда-то и развивается погромное движение. Это – стихийный протест самых темных, самых несчастных рабочих, солдат и крестьян против тягостной жизни, против войны и голодухи, против несправедливостей и обмана.

Конечно, против погромной агитации нужно бороться словом и убеждением. Но этого одного крайне мало. Нужно, чтобы революция повернулась к бедноте лицом, а не спиной. Нужно, чтобы самый темный, самый загнанный и одурманенный труженик на деле почувствовал, что революционная власть защищает его, а не богача.

В этом все дело. Нужна революционная власть – против банкиров, ростовщиков, мародеров и спекулянтов. Нужна власть Советов. Такая власть, близкая к народу, всегда сможет привести в известность все продовольственные запасы и установить суровые кары для укрывателей. Голодный, которому революционная власть даст краюху хлеба, вместо того, чтобы давать две краюхи тунеядцу-богачу, поймет, что революция – за него. Когда Советская власть предложит всем немедленный мир, конфискует военные прибыли и скрытые продовольственные запасы, передаст земли крестьянам, заставит работать банкира, даст хлеб голодному, тогда черносотенная проповедь замрет в воздухе, не встречая более отклика в сердцах. Вчерашний погромщик на деле поймет, где правда, где ложь, – и присоединится к революции.

Единственный серьезный путь борьбы с черносотенством в низах – это переход всей власти в руки Советов. Чем более затянется такой переход, тем грознее разольется погромное движение.

«Рабочий и Солдат» N 2, 31 (18) октября 1917 г.

Благодарю вас за теплый привет и в свою очередь позвольте приветствовать Всероссийскую конференцию от имени Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Сегодня у нас заседание Совета, где стоит вопрос о Всероссийском Съезде, на который просим вас пожаловать. Петроградский Совет находится под жестоким обстрелом всей буржуазной и значительной части социалистической прессы. Его обратили в мишень для обстрела. Петроградский Совет представляет собою пробный камень в отношении политических группировок. Здесь отражается вся судьба русской революции. Мы можем, во всяком случае, с уверенностью сказать, что позиция, которую занял Петроградский Совет, находит себе верную опору в настроении масс. Вам, заводским комитетам, яснее всех видна вся подоплека классовой борьбы. Попытку уподобить нашу революцию Великой Французской могут делать только слепцы. Нельзя не видеть того, что экономические основы их совершенно различны. Тогда пролетариат был в зародышевом состоянии, являлся частью третьего сословия, ремесленно-торговой мелкой буржуазии, был полу-пролетариатом. У нас ничего подобного в социальном смысле нет. У нас господствуют крайние полюсы, классовый тип и сознание нашего пролетариата очень высоки; наш рабочий класс представляет высокий тип организованного революционного класса и далеко превосходит пролетариат французской революции. С другой стороны стоит организованный капитал. Это определяет высокую классовую рознь. Соглашательство имело бы почву, если бы не были так обострены классовые антагонизмы. Но как примирить рабочего с капиталистом, крестьянина с помещиком? Отсюда вытекает тот провал соглашательской политики, который мы видим; борьба обострилась и обнажилась. Все партии, на которые раньше делилась буржуазия, исчезли и растворились в одной партии к.-д. Это показывает, что идет дело о самой основе – о собственности, о прибыли, о ренте. С другой стороны стоят организации рабочих, проникнутые непримиримым отношением к буржуазии и соглашательству. В этих условиях коренится предпосылка жесточайшей борьбы. Гражданская война заложена в экономической и социальной структуре нашего общества. Есть два крайних фланга, и если бы сейчас устранились революционные партии от гражданской войны, то правый фланг все равно совершил бы натиск на революцию и все ее завоевания. Дезертирство партии не предотвратило бы гражданской войны, она велась бы лишь в неорганизованной форме, в рассыпную и, стало быть, к наибольшей выгоде для имущих классов. Гражданская война нам навязана экономическим положением и историческим развитием!

Могут сказать: а крестьянство? Крестьянство составляет промежуточный класс, хотя у него больше предрассудков собственности, чем самой собственности. Но крестьянство играет революционную роль, поскольку оно связано с революционной партией города. Значение его в революции будет велико, если оно пойдет за революционным пролетариатом. Само крестьянство, вследствие всех условий своего существования, не может создать руководящей партии. Это не вина его, а беда – в этом сказывается его отсталость. Но куда крестьяне присоединятся, там и будет победа. В начале революции соглашательство победило, так как прежде, чем революция дала им ответ, крестьяне оказались организованными в полки и корпуса и были призваны выбирать в Советы и Комитеты. Естественно, вначале победила мелкобуржуазная интеллигенция, эксплуатировавшая беспомощность крестьян. Соглашатели получили перевес в первых Советах. И даже пролетариат, опасаясь оторваться от армии, тяготел в широких слоях к соглашательству. Но железная действительность заставила рабочий класс отколоться от соглашателей, а вопрос мира бросает в объятия пролетариата армию. Армия находится в ужасных условиях. Продолжать войну армия не видит физической возможности. И если этот вопрос не будет в скором времени разрешен, то – как заявляют делегаты с фронта – армия стихийно поплывет в тыл. Соглашатели несут ответственность за затягивание войны. Именно поэтому они погубили себя. Всероссийский Крестьянский Авксентьевский Совет ведет правительственно-официозную политику, а по стране идет рост стихийного аграрного движения, и соглашательские круги вынуждены в бессилии метаться перед этим восстающим крестьянством и даже прямо помогать властям подавлять его. Гражданская война не лозунг, а факт. Между крестьянами и помещиками идет уже гражданская война. Восстающее крестьянство, само собой разумеется, не может быть опорой для соглашательства. И многочисленные крестьянские делегации ищут прямого руководства в рабочем классе. В Петроградский Совет приходят ходоки с просьбой не допустить посылок солдат в деревню для расстрела восставших крестьян.