я бережно отнял ее лицо от куртки, и спросил, держа его в ладонях:
- А этот... дядя... кто такой, а?
Она высвободилась. Вытерла слезы.
- А что?
Теперь мои черты стали кривится, против моей воли. Это был не
плач и не ярость... что-то такое среднее, жуткий гибрид. Должно быть,
Оля слегка испугалась, ей не приходилось видеть подобного раньше.
- Ну, чего ты? Это Олег... Олег Петрович, друг семьи. Он
помогает... все организовать. Мне не справится одной.
- Где ж он был раньше, "друг семьи" хренов?
Молчание. Сизые колечки дыма.
- Ну ладно... а дальше-то что? - спросил я, слегка морщась от
запаха табака.
- Дальше... - кроша пепел, пряча глаза... - не знаю. Мать
должна прилететь сегодня вечером. И еще пара родственников.
- Отец?
- Отчим... его брат, может быть.
Немного помолчали. Потом я отобрал у нее почти докуренную
сигарету и выкинул через плечо. "Рак легких" - объяснил на
удивленный взгляд.
- Нет, ты все-таки псих, - покачала она головой.
- Может быть, и да, - согласился я, - пошли, погуляем?
Она посмотрела вверх.
- Там скучно, - быстро сказал я, - там просто отвратительно.
Там Олег Петрович. Там труп, который надо обмывать...
Ее передернуло. Хорошо.
- Пошли, - торопил я, - в лесу прогуляемся...
- Только ненадолго, - сдалась она.
В лесу она немного ожила. Мы пинали шишки, потом набрели на
карьер. Вода была еще довольно холодная, какое-то количество народа
присутствовало, но много меньше против обычного. Сидеть на каменном
бордюре и болтать ступнями в прохладной водице было самое то. Мы
окончательно помирились. Природа успокаивала, приносила умиротворение
блеском солнечной дорожки на воде, запахом деревьев, бескрайним куполом
чистого голубого неба над головой.
- Хочешь, стихи тебе почитаю? - спросил я.
Ольга дернулась, и я вспомнил.
- Я не похож на Томаса Андерса, - напомнил ей. И помолчав, добавил:
- а "Модерн Токинг" вообще не выношу.
- Читай...
Я начал с "Незнакомки" Блока, коснулся Тютчева и Лермонтова,
потом попробовал кое-что посложнее.
- Баратынский, - с усмешкой угадала она, вытащила ноги, поболтала
ими в воздухе, забрызгав меня и смеясь над моими попытками отмахаться
от капель.
- Значит, Женю Баратынского знаешь... - задумался я. Ладно,
тогда вот это.
Озадаченность на лице. Ага!
- Не помню, - призналась она, - похоже на Фета...
- Так-так.
- Но все же не Фет, тот никогда бы не завернул так последнюю
строчку.
- Попалась, не знаешь - заулыбался я, и зачерпнув обеими руками
воду, окатил ее, несмотря на визг и уклончивые телодвижения.
- Кто же это все-таки? - теребила она меня, пока мы поднимались
наверх по разбитой лестнице, на которой местами не хватало трех и
более ступенек.
- Тебе честно сказать? - спросил я, когда мы благополучно
забрались наверх.
- Конечно!
- Это мое, - скромно признался я.
На обратном пути мы свернули с тропы. И знаете что? С той поры
я страшно ненавижу комаров. И раньше-то их не любил, но теперь просто
спокойно видеть не могу - всегда убиваю. Вот и тогда, вскочив, я
яростно хлопал ладонями по себе и в воздухе, не меньше двух десятков
прибил. Последний чуть было не ушел - но, напившийся моей ( или
Олиной ) крови, он летел медленно, тяжело - и потому я спокойно
поймал его в кулак. Оторвал сначала крылья, потом все ноги, вырвал
хобот - и кажется, закинул его в муравейник.
Оля звонко смеялась, сидя на траве и наблюдая за тем, как я
скачу вокруг. Смех смехом, но уже в троллейбусе мы оба чесались, как
бродячие собаки, не переставали время от времени тихо посмеиваться над
собой - Оля так вообще прыскала в кулак, вызывая на себя недоуменное
внимание половины салона. Наверное, мы выглядели странно - длинный
тип в черной кожанке с безумным взглядом, и красивая блондинка в сером,
покатывающиеся со смеху...
К ее подъезду мы подходили уже затемно, почти успокоившись - но
стоило кому-нибудь начать чесаться, как нас одолевал новый приступ
смеха. Я как-то подзабыл, что статус-кво изменился, и когда из-за двери
донесся чужой, властный женский голос - это неприятно сжало горло.
Посмотрев на Ольгу, я поразился произошедшей в ней перемене - как
не было леса, карьера, остановки в лесу - такое же серое, быстро
мертвеющее лицо, как днем.
Я не стал звонить, она сделала это сама. Дверь открылась...
Ольга не просила меня уйти, а сам я не захотел. На пороге стояла
женщина, ровесница Олега, чем-то похожая на Ольгу... лицом. Но вот
глаза у нее были не Ольгины. Невыразительные, рыбьи такие глаза.
- Как это понимать, дочь? Пол-одиннадцатого! Что, Олег один
должен все делать? - упорно не замечая меня, вытолкнул из себя в
меру подкрашенный рот, - и... - брови деланно-изумленно поползли
вверх, - что это за вид?
Что за вид? Ах, костючик-то малость помялся... немного
расстегнулся. Иголки на него местами налипли. Ольга молчала,
опустив голову. Ее правая рука комкала карман с пачкой сигарет.
- А что такого? - влез я, - что время позднее, это не
смертельно...
- А вас, молодой человек, не спрашивают. С вами еще разговор
будет особый, - и она посторонилась, пропуская Ольгу. Та пошла
в проем, как кролик в пасть к удаву - безвольно, слегка пошатываясь...
Я рванул ее за плечо назад.
- Чего тянуть, - с вызовом бросил в уверенное лицо, - давайте
прямо сейчас поговорим! Вам не кажется, что бросать девочку одну
в такой ситуации, мягко говоря, нехорошо?
- Что здесь происходит? - громко спросил мужской голос за спиной
женщины-рыбы. Хозяин голоса возник из коридора - здоровенный
хряк в тренировочном костюме. За его спиной маячила еще какая-то тень.
Олег Петрович?
- Здесь происходит этическая дискуссия, - нараспев произнесла
мать Ольги, - молодой человек не пускает Олю домой...
- Чтаааа?
- Спокойно, Валерик... без рук. Я сама разберусь.
- Не надо, Максим, - тихо попросила Ольга, - пожалуйста, не
надо... - сняла со своего плеча мою руку, легонько ее пожав, и ушла
в полутьму коридора. Обернулась там, уже плохо различимая, подмигнула