— Ну-ну-у! На-а!

Не хотелось выезжать из леса, где каждое дерево казалось другом и верной охраной.

В поле, недоезжая до уездною городка, заметили конный отряд: он медленно двигался навстречу. Артур оглянулся: до леса было уже далеко, — не уйти на крестьянской кляче от гвардейских скакунов. Артур продолжал путь: паспорт на имя приказчика галантерейного магазина в Риге должен был его выручить.

Вахмистр с длинными светлыми усами зычно крикнул:

— Стой! Документ!

Пока улан рассматривал паспорт Артура, сзади отряда продвинулся вперед верховой в штатском. Он наклонился к Артуру. Парень с’ежился: на него смотрела холодная маска пастора.

Арестованных расстреливали за рыбацким поселком, на опушке леса, где общипанные северным ветром, но крепкие сосны вплотную подступали к морю. Снег тут был неглубок — неуемные ветры сметали его и смешивали с желтым приморским песком.

Одновременно с Артуром уланы привели трех батраков из соседнего княжеского имения — двух молодых, одного пожилого — и бывшего садовника из того же имения. Батраков забрали как зачинщиков летней забастовки, а садовник на одном из октябрьских митингов непочтительно отозвался о молодой княгине. Уланский полковник, командовавший карательным отрядом, обещал княгине «проучить» нахала за оскорбление.

Арестованные, окруженные спешившимися уланами, топтались на месте, движением стараясь согреть зябнущие ноги. День был морозный, ясный, от сосен падали на снег синеватые тени. Застывшее море было как безжизненная пустыня, глазу необозримая.

Артур провел последнюю ночь в холодном сарае, ему хотелось спать и не было охоты разговаривать с обреченными на смерть товарищами. Но когда заметил, что один из молодых батраков весь дрожит и стучит зубами, он подошел к нему.

— Август, как тебе не стыдно! Ты дрожишь перед этим несознательным элементом (Артур кивком головы указав на улан). Революционер должен просто смело глядеть на смерть.

Батрак широко раскрыл глаза и проговорил заикаясь:

— К-к-ак ты д-думаешь: сколько с-се годня градусов? Я д-думаю — градусов пятнадцать. А я без полушубка: взяли пряма с работы…

Артур, краснея, ответил:

— Ну, извини. Я не заметил.

Подошел садовник. То расстегивая, то застегивая красными пальцами среднюю пуговицу бараньей шубы, крытой серым сукном, он робко обратился к Артуру:

— Ты, Артур, может быть, об’яснил бы им, — он указал на улан, — рассказал бы им по-русски о моем деле. Нельзя же человека убивать неизвестно за что…

Уланы, опираясь на короткие кавалерийские карабины, тупо и сонно смотрели на осужденных. От солдат несло запахом спирта.

Артур ответил нетерпеливо:

— Не говори глупостей. Пьяные солдаты тут не при чем. А полковники знают, за что нас расстреливают…

Из местечка прискакал вестовой и что-то доложил ротмистру. Тот еле тронул коня и отдал приказ вахмистру.

— Бунтовщики, по местам! — скомандовал вахмистр. — К соснам!

Спотыкаясь в рыхлом снегу, вся группа арестованных направилась к соснам. Два улана принесли веревки.

Из местечка собирался народ — торговцы, базарные бабы, ребятишки, рыбаки; не подходя близко, наблюдали за тем, что делается у опушки леса. Первым привязали пожилого батрака, за ним молодого в рваном полушубке; оба они молчаливо и покорно сами стали к дереву. У садовника подкашивались ноги, — улан, путаясь в длинной шинели, поддерживал его. Рядом с Артуром стоял молодой батрак в одном лишь пиджачишке. Он жаловался: «Скрутили как мешок с зерном. А ведь я еще живой — больно…»

Артур тихо говорил вязавшим его уланам:

— Не верьте вашим офицерам, — мы не разбойники, мы боролись за народ…

Уланы угрюмо поглядели на него и отошли.

Взвод солдат выстроился перед обреченными на расстрел. Но ротмистр почему-то медлил отдавать последнюю команду.

Старший батрак сказал младшему:

— Мне надоело ждать. Скорее бы…

Голос младшего прозвучал надеждой:

— Может быть, еще не решено. Может быть, сейчас отдадут приказ освободить нас…

Артур услышал последние слова. И на миг — только на миг! — допустил возможность освобождения, вообразил, как они впятером уйдут отсюда по скрипучему снегу, вдоль моря, под ослепительным зимним солнцем. Он даже рванулся вперед.

Веревка, врезаясь в тело, напомнила о действительности. Артур стал думать о том, что сказать товарищам в последнюю минуту, но не мог найти подходящих слов, — все слова казались ничтожными и ненужными. Вдруг он заметил, что к отряду приближаются два улана верхом и между ними пеший в шубе нараспашку. Артур узнал аптекаря Зирниса. Его подвели к осужденным. Он снял бобровую шапку, рукавицей отер пот с разгоряченного лба и бодро сказал:

— Здравствуйте, товарищи! И я иду туда же, куда и вы…

Его привязали к сосне рядом с Артуром.

Артур спросил:

— Зирнис, почему же тебя?

Аптекарь растерянно улыбнулся.

— За дружбу с тобой. Мне говорили: «Ты лечил разбойника, так отправляйся с ним одной дорогой…»

Артур побледнел. Прошла долгая минута. прежде чем он снова заговорил внезапно охрипшим голосом:

— Зирнис… Ни перед кем на свете мне не была так неловко, как перед тобой. Я не могу смотреть тебе в глаза… Прости!

Аптекарь снова улыбнулся и дернул связанной рукой:

— Нечего прощать — судьба: видно, отплясал я свое время. Девок сколько перецеловал…

Он замолчал на миг и продолжал с трепетной страстью в голосе:

— По-приятельски я скажу тебе: безумно хочется жить еще…

К месту казни под’езжал уланский полковник, окруженный офицерами и верховыми в штатском, местными помещиками. Из толпы выделился высокий толстый человек, известный рыбопромышленник, подошел к полковнику и, сняв шапку и шагая рядом с лошадью, начал что-то говорить. Полковник остановил меня. Раздался пискливый, дребезжащий голос, — не верилось, что таким голосом говорит грузный полковник с орлиным носом.

— Молчать! Я знаю, что делаю. Я знаю: ваш аптекарь лечил бунтовщиков, а вы смеете просить за него… Марш!

Полковник взмахнул нагайкой. Рыбопромышленник моментально отскочил в сторону.

Артур дрожал. Срываясь на каждом слове, он крикнул ближайшему улану:

— Солдат, убей… убей сперва твоего полковника, потом меня…

Последняя сцена была коротка. Команда, залп. Дернулись пронзенные пулями тела и поникли головы…

Полковник издал приказ: три дня оставить расстрелянных на месте казни. Приказ был исполнен. Лужи крови застыли на снегу и желтом песке. Красные сосульки свисали с простреленных рук и пальцев. Голова Артура склонилась к левому плечу, в сторону аптекаря, — казалось, парень хочет что-то шепнуть соседу.

На другой день подул сильный северо-западный ветер, громады туч поползли по небу, и повалил снег. Он наложил мягкие повязки на кровавые раны, одел убитых в белые саваны. Качаясь по ветру, стонали сосны. А с застывшей морской пустыни доносился далекий гул: там, где-то за ледяными полями, шумела свободная морская волна и в ярости кидалась на ледяные глыбы.