— О, милый, прости меня! — Забыв о своем страхе перед Мартинелли, она бросилась утешать ребенка.

Но Мартинелли не дал ей такой возможности, он вынул младенца из люльки и прижал к себе.

— Успокойся, мой маленький, тише-тише. Все хорошо, тебя никто не обидит, — приговаривал он, расхаживая по палате.

Сердце Джейн невольно сжалось при виде крошечного тельца, крепко прижатого к огромной, по сравнению с ним, могучей и широкой, как непробиваемая стена, мужской груди. Он совсем потерялся на ней, прикрытый к тому же двумя большими ладонями с длинными пальцами, одна из которых поддерживала его хрупкую головку. В то же мгновение с новой силой ее схватило за горло чувство бесконечного одиночества, в котором она пребывала до их прихода. Именно поэтому, несмотря на весь свой страх перед Мартинелли, она даже обрадовалась, когда он появился у нее на второй день после знакомства. Навещать ее больше было некому, а он приносил все, в чем она нуждалась в больнице. Ей не приходилось просить его, В тот день он явился с цветами, корзиной фруктов и с сумкой, набитой туалетными принадлежностями, роскошными и дорогими, которые сама себе она ни за что бы не купила. Он даже позаботился о ночных рубашках для нее, точно угадав размер, что ее откровенно изумило и тронуло. Откуда у него такие интимные сведения о ее фигуре? Она предпочла не заводить с ним разговора на столь опасную для себя тему и, более того — отказалась принять столь щедрый подарок.

— Не глупите, возьмите! — категорично потребовал он. — Для меня это сущие пустяки. Я могу себе это позволить.

А сегодня утром она узнала, что все эти подарки действительно сущие пустяки по сравнению с той щедростью, которую он проявил раньше, И вот этого она никак не могла оставить без внимания.

— Это правда, что вы оплатили все мои счета? — Мартинелли резко и высокомерно вскинул голову, черные брови грозно сошлись на переносице. Но тут же отвел взгляд, словно хотел что-то скрыть от нее.

— Кто вам сказал?

По его угрожающему тону она поняла, что, как только он выяснит это, кому-то очень не поздоровится.

— Ой, не надо, мистер Мартинелли! — ушла от вопроса Джейн. — Хоть я и пострадала в аварии, стукнувшись темечком, но не настолько, чтобы ничего не соображать.

— Мне кажется, мы договорились, что вы будете называть меня Элджи, — сухо заметил он, явно пытаясь отвлечь ее от затронутой темы.

— Мы ни о чем таком не договаривались! Вы просто дали мне указание, как вас называть, чтобы я не загружала свою головку всякими пустяками.

Беззащитная, слабая, она так и поступала, воспринимая его приходы в больницу как нечто естественное, потому что весь медицинский персонал именно так к нему и относился. Она больше не приставала с расспросами о том, что так надежно скрывала от нее память, временами она страдала от приступов головной боли, связно думать ей еще было нелегко, поэтому проще было воздерживаться от вопросов.

Но теперь все изменилось. Невероятно, как она могла быть такой глупой, такой слепой и наивной. Теперь она хотела получить ответы на некоторые свои вопросы.

— Вы не просто ударились темечком, — менторским тоном сказал Мартинелли, подходя к кровати, чтобы уложить притихшего малыша в колыбель. — Несколько дней вы находились на грани жизни и смерти, и вам еще повезло, что вы выпутались из этой печальной истории с такими потерями.

— Не стоило напоминать мне об этом! — Джейн до сих пор не могла без содрогания вспоминать тот момент, когда она с помощью няни впервые в больнице принимала душ. Она пришла в ужас, когда увидела свое тело, почти сплошь покрытое синяками и шрамами. Синяки были и на лице, и однажды, когда Джейн, набравшись смелости, посмотрелась в зеркало, она похолодела. Они переливались всеми цветами радуги на лбу, щеках, самый большой — темно-багровый с фиолетовым отливом — был прямо над глазом. В тот момент, немножко придя в себя, она подумала, что легко отделалась и что все могло закончиться гораздо хуже.

— Сейчас я чувствую себя лучше и снова способна соображать. Начнем с того, что я нахожусь в частной клинике и надо быть полной дурой, чтобы не понимать: все, что я здесь получаю — еду, уход, удобства, — я, Джейн Бретт, доставленная в бессознательном состоянии с улицы, никогда бы не получила. Поэтому у меня к вам несколько вопросов.

Она видела, что он нахмурился, значит, недоволен, а по тому, как постепенно сжимались его челюсти, стало ясно, что он наливается злостью. Во рту у нее сразу пересохло, и ей понадобилось все мужество, чтобы продолжить начатый разговор.

— Мне сказали, что я здесь на особом положении и что вы оплачиваете счета. Это правда?

Вопрос ее повис в воздухе, и ей стало не по себе. Казалось, он и не собирается отвечать. Немного погодя он соизволил коротко кивнуть головой.

— Но почему? Зачем вам, совершенно постороннему человеку, делать все это для меня? Ведь вы сами сказали, что мы с вами не были знакомы раньше.

— А зачем мне, черт побери, лгать вам?

Презрение, сверкнувшее в его глазах, заставило Джейн почувствовать себя так, словно с нее содрали одежду вместе с кожей. Она вдруг увидела себя со стороны в этой комнате, фактически в спальне, пусть и больничной, беззащитной и униженной, в ночной рубашке наедине с почти незнакомым ей мужчиной, который, в отличие от нее, был полностью одет.

— Я… не понимаю. Не могу найти этому объяснения. Вы говорите, что мы никогда раньше не встречались и в то же время вы столько делаете для меня.

— Я уже сказал, что могу себе это позволить.

— Я помню, что вы сказали мне! — Она раздраженно вскинула руки, забыв про глубокий вырез рубашки, открывавший верхнюю часть высокой груди. — Меня беспокоит, что вы не хотите ответить на мои вопросы! Я понимаю, что вы очень богатый человек, банкир или кто-то там еще, и стоимость моего пребывания здесь для вас сущие пустяки. Но я хочу понять, почему вы принимаете такое активное участие во всем этом. И не смейте отвечать мне вопросом на вопрос.

Собиравшийся именно так и поступить, Мартинелли только тяжело вздохнул и поднял вверх руки, показывая, что сдается. Такая покладистость насторожила Джейн, лукавство, таившееся в уголках его губ, и беспокойный блеск глаз свидетельствовали об обратном.

— Никто не спорит, вам действительно стало получше, — негромко произнес он сдержанным тоном. — Но ваш лечащий врач считает…

— Да знаю я, что она считает. Лучше подождать, пока я сама не вспомню. Но я не могу вспомнить, и от этого у меня в голове… Словом, мне становится хуже, все еще больше запутывается. Такое впечатление, что я начинаю сходить с ума. Мне страшно… — Голос ее сорвался на последнем слове, слезы жгли глаза, она смаргивала их, пытаясь загнать обратно. — В данный момент мне кажется, что вы вообще единственный человек в мире, которого я знаю! Хотя мне ничего о вас не известно, кроме того что вы приезжаете и принимаете участие…

— Господи! А как же иначе?! Я ведь несу ответственность.

Джейн никак не ожидала услышать от него такое. Онемев, она смотрела на него большими печальными глазами, даже рот приоткрылся у нее от удивления.

— Вы? Ответственность? Как вас понимать? — Он повернулся к ней лицом, и, увидев его выражение, она глубоко пожалела, что вообще завела этот разговор.

— Это была моя машина.

— Ваша?..

Захваченная вихрем противоречивых эмоций, она даже не пыталась строить какие-то догадки по поводу интонации, с которой он произнес эти слова, и чувства, которое скрывалось за ними. Без кровинки в лице она упала на подушки, зажав дрожащие губы ладонью.

— Вы… вы были за рулем? — тихо спросила она, как только к ней вернулся дар речи.

— Да нет же, Господи! Меня и в Нью-Йорке тогда не было, но мой… — Он резко оборвал себя. Создавалось впечатление, что он подыскивает нужные слова. — Просто машина, в которой вы попали в аварию, принадлежит мне,

— Значит, на вашей машине… — Джейн медленно приходила в себя, потом .села повыше, вид у нее был растерянный. — За рулем была я?