Уже не таясь, он вышел на полянку, разглядывая с любопытством церковь. Силуэт ее был акварельно тонок. Слюдяные окна горели на солнце. Трухлявые, обомшелые двери, сорвавшиеся с петель, валялись на пороге.

По прогнившим, осыпающимся под ногами ступенькам Раттнер поднялся на крыльцо-паперть и вошел в церковь.

Призрачный мертвый свет просачивался в слюдяные окна. Под куполом со свистом носились стрижи. Семнадцатый век хмуро взглянул на него с темных икон, висящих на бревенчатых стенах.

Алтарь, куда прошел толкаемый странным любопытством Раттнер, был почти разрушен. В выбитые окна намело ветром кучи мокрых осенних листьев. Откуда-то из угла выскочила потревоженная человеческими шагами сова и закружилась по церкви в слепом, но бесшумном полете.

— Свято место не бывает пусто! — улыбнулся Раттнер.

В полу, где стоял когда-то престол, чернел квадратный люк.

Вниз, в церковное подполье, уходила лестница, ощерившаяся по-старушечьи выпавшими ступеньками.

— Коли исследовать, так уж до конца! — оправдывал себя Раттнер, сползая на животе по бесступенчатой лестнице. Достал из кармана электрический фонарик и тонким световым жалом нащупал тьму.

Он стоял в большом просторном погребе, облицованном могучими кедровыми бревнами. Стены погреба были покрыты слоем искрящегося инея. С потолка свешивались ледяные сталактиты. В одной из стен погреба, обращенной к церкви, Раттнер увидел незапертую, полуоткрытую дверь. Поставив гашетку браунинга на «огонь», он толкнул дверь ногой и вошел в узкий подземный коридор.

Раттнеру казалось, что подземелье вдет дугой, изгибаясь вправо. По обеим сторонам коридора попадались отдельные, выкопанные в земле и тоже обложенные бревнами пещерки. Он свернул в одну из них. На полу валялись огарки восковых свечей, маленькие старинные иконки. Посредине стояла массивная дубовая колода, с восьмиконечным крестом, выжженным на крышке. Раттнер догадался, что это был гроб, старинная домовина.

Во всех пещерах, в которые заглядывал он по пути, стояли точно такие же, словно одним мастером, по одному образцу сделанные гробы-колоды. На некоторых гробах лежали ржавые вериги, цепи с пудовыми гирями.

«Катакомбы какие-то, — подумал Раттнер, присаживаясь отдохнуть на один из гробов. — Иконы, свечки, гробы! Но кто же вырыл их, кто погребен здесь, в дебрях урянхайской тайги? Тувинцы? Но ведь они язычники! А впрочем, кто бы ни накопал эти пещеры, все равно. Но не мала веков и этой церквушке и этому подземному кладбищу! Все здесь ветхое, трухлявое, древнее».

— А это что такое? — спрыгнул он с колоды. — Ого, это отнюдь не древнее, а весьма даже современное!

Под лучом его фонаря на полу пещеры тускло поблескивали латунью пустые гильзы от выстреленных трехлинейных винтовочных патронов. Он пошарил фонарем по углам пещеры и увидел солдатскую папаху «ополченку» из искусственного барашка, со следами запекшейся крови на ней.

— Это становится интересным! — опуская гильзы в карман и брезгливо отбрасывая носком сапога папаху, пробормотал Раттнер. — Поглядим, нет ли и в других склепах чего-нибудь подобного!

Но, подойдя к следующей пещере, он почувствовал острый звериный запах, а в темноте сверкнули беглыми зелеными искрами две пары узких вертикальных зрачков. Раттнер направил в ту сторону свет фонаря, и ему ответил глухой утробный рык, перешедший в злобное кошачье фырканье и шипенье.

«Надо сматываться! Их двое, а я один», — подумал Раттнер и, прикрывая отступление светом фонаря, начал пятиться к выходу.

После промозглого сырого холода подземелья даже мартовский ломкий ветер показался теплым. Остановившись на крыльце-паперти и сложив рупором руки. Раттнер крикнул:

— Ау-у!… Пту-уха-а!..

Ответа не было.

— Илья-я-о!.. Где вы-ы?.. — крикнул он снова.

И снова в ответ тишина. Лишь ветер шаманит в верхушках ельника.

— Придется стрелять! — поморщился он, досадуя на бесполезную трату патрона. И, прицелившись в крест, торчавший над крышей одной из загадочных будок, выстрелил Крест сорвано и отбросило в кусты. Сова, гнездившаяся в алтаре, метнулась наружу и понеслась над оврагом, ухая томительным смехом.

Раттнер насторожился, ловя ухом звук ответного выстрела.

Но ответа не было.

На душе защемило. «Неужто я забрел так далеко, что они не слышат моего выстрела? Неужели мы разойдемся? Искать, сию минуту искать их! — рванулся он с крыльца, — А где искать, как искать, когда темнеет? Что делать?..»

Вскинул револьвер и яростно и нетерпеливо выпустил в воздух всю обойму.

В ответ лишь темные деревья гневно загудели вершинами.

— Заблудился! Один на старом кладбище!..

Костер полыхал жаром. Искры роились и гасли в воздухе. И другими искрами, жаркими созвездиями горят в ночной тьме волчьи глаза. Звери залегли стаей и кустах, по склонам оврага и смотрят неотрывно сюда, на дно.

Но Раттнеру не страшны волки. Бушует пламенем костер, в револьвер заложена свежая обойма. Выставляя к огню ладони и удовлетворенно покряхтывая, он думает:

«Догадаются ли Илья и Федор не уходить с того места, на котором я вчера их оставил? Иначе мы не найдем друг друга!..»

Прислушался. Тайга, залитая стылым лунным светом, попрежнему молчала. Но теперь это молчание уже не пугало, а, наоборот, успокаивало.

И вдруг что-то ухнуло, затрещало в темноте. Рапнер рефлективно, вне воли, бросился в сторону. Огромная сосна с треском и стоном рухнула с обрыва, прикрыв своей макушкой костер. Не отбеги Раттнер, сосна переломила бы ему кости.

Около полчаса, стоя в темноте, вдали от костра, он выжидал, прислушиваясь. Но не услышал даже ни малейшего шороха. Лишь сова, возвращаясь в гнездо, в алтарь, уронила, пролетая над оврагом, свой жуткий вопль.

Раттнер поднялся с пня, на котором он сидел, намереваясь вернуться к костру, и замер испуганно. Откуда-то из глубин тайги прилетел человеческий голос. Именно человеческий, в этом не было сомнении. Кто-то, будоража ночную тишину, запел жалобную, скорбную не то песню, не то молитву. Высокий голос, весь тоска и слезы, долго жаловался на что-то притихшей тайге да звездам.

— У костра я ночевать не буду, мет! — решил твердо Раттнер. — Заночую в церкви, забаррикадировав чем попадется дверь!..

К утру подморозило. Раттнер вышел из церкви и не узнал тайги.

За ночь выпал снег, прикрыв знакомые, примелькавшиеся за вчерашний день очертания оврага. Блестящая серебряная изморозь побелила сучья. Казалось, новая местность лежала перед ним.

Вскарабкавшись на глинистый яр, Раттнер остановился передохнуть. Глаза горели от бессонной ночи, тошнило и звонко кружилась голова от голода.

— Куда итти? А не все ли равно!

Он зашагал в сырость и прель тайги. Поднявшись на плечистый холм, огляделся.

«Я вчера не переходил реки, — вспомнил Раттнер. — Значит, мне нужно в обратную сторону».

Откинув назад туловище, он ринулся вниз, к подножию холма. Но на полдороге услышал вдруг неизвестно где родившийся звук, похожий на свист крыльев летящей птицы. Свист приблизился, перешел в глухой взвизг, и что-то с силой ударило Ратткера в грудь, сбив его с ног.

Удар был сильный, но тупой, не причинивший никакого ранения.

Раттнер поднялся, ища глазами предмет, которым был сбит с ног, и тотчас увидел его. С удивлением глядел он на длинную, в метр, деревянную стрелу с тупым наконечником. Тыльный конец стрелы был оперен пластинками тонкого, как бумага, железа. Эти-то пластинки и визжали не лету. Широкий, тупой наконечник был очень тяжел, наполненный, повидимому, внутри каким-нибудь металлом, свинцом или железом.