Из открытых дверей кабака валит пар, несутся пьяные песни, крики, хохот. На пороге стоит баба, взвалившая на плечи пьяного мужа, и кричит истошно:

— Васи-илей!.. Давай телегу-у!..

За кабаком улица раздвинулась и влилась в площадь, это был, видимо, торг. Рядами стояли лавки, дощатые балаганы с рогожными навесами. На прилавках и прямо на земле — все, что необходимо для хозяйства: обувь, носильное платье, деревянная и глиняная посуда, гребни, донца, веретенца, ведра, ушаты, кадки, лопаты и груды новых, облитых дегтем колес. Тут же, на глазах покупателей, мясники резали коров и, подвесив их туши на треножники, свежевали. А рядом рыбаки на мокрых еще сетях разложили ночной улов.

Прошли несколько шагов — новое зрелище. На лавках, поставленных прямо в уличную грязь, сидят верхом люди. На головах у них надеты глиняные горшки. Земля около лавок как ковром устлана волосами.

Это «Стригачий ряд». «Стригольники», то-есть новокитежские парикмахеры, огромными овечьими ножницами стригут «под горшок» молодых франтов, выстригают на затылках благочестивых стариков обязательные для каждого кержака «гуменцы», то-есть круглые плешинки, подобные тонзуре современных католических попов. Здесь же между лавками парикмахеров носится со звонким ржанием, задрав хвост, отбившийся от матки жеребенок.

Посредине торга, на свободной от лавок площадке, стоял каменный столб с железным ошейником и наручниками. Косаговский легко догадался, что к этому столбу приковывали приговоренных к торговой казни — «правежу».

Рядом с правежным столбом — деревянная кобыла, на кобыле человек, судя по волосам и одежде — поп. Руки и ноги попа связаны под кобылой, словно он обнял бревно, на котором лежал. Здоровенный чернобородый палач, в одной рубахе с засученными рукавами, мрачно и сосредоточенно лупил попа по спине длинным кнутом. Рядом стоял человек в длиннополом кафтане и после каждого удара приговаривал:

— Што, не сладко? Не глянется? За то тебе, штоб сан свой иерейский помнил! Штоб не пьянствовал!

Поп в ответ орал на весь торг:

— Ой, лихо мне!.. Ой, люди добрые, простите меня многогрешного, худоумного, великонедостойного и непотребного перед богом и человеками иерея!

Толпа покупала, продавала, кричала, хохотала, даже плакала.

А над всем этим людским шмоном тяжкими волнами перекатывался звон колоколов, гул чугунных бил и глухой стук древних деревянных клепал.

Толпа, увидав пленников, окружила их тесным кольцом. Раздались крики:

— Глянь, мирские!.. Скоблены рыла!.

— Бритобрадцы!.. У-у, образ блудоносный!.. Еретики!..

— Эй, хрешшоны! — кричали из толпы стрельцов. — Где мирских пымали?

— У самого жальника! — отвечали стрельцы, с трудом расталкивая сгрудившихся людей. — Еще бы чуть, в город пришли!

Толпа зловеще загудела:

— Ишь!.. Неначи шпыни[2])… Отай пробрались!..

— Явное дело!.. От мирских людей подосланы… про Ново-Китеж разведать!

— Погибель нам!.. Бей мирских шпыней!

— Отойди!.. Дай дорогу! — кричали перепуганные стрельцы. Но едва ли удалось бы им защитить пленников от самосуда, если бы из толпы не послышались другие выкрики:

— Пошло бить?.. Разве они не люди?

— Бе-ей!.. Погибель нам от них.

— Почему погибель?.. А в миру жить нельзя?..

— Молчите, отступники!.. К старине должно лепиться!…

— Ну и лепитесь. Вольному воля!..

Толпа явно разделилась на две враждебных стороны. Чувствовалось — готовится что-то грозное. Купцы поспешно прятали товар, закрывали лавки. Из смежных переулков бежали, волоча по земле бердыши, стрельцы. И вдруг рокот многочисленных голосов рассекли отдельные истерические выкрики:

— Бей дырников!.. Вероотступников!..

— Лупи бездырников!.. Скитских елейников!..

Людская толпа, заполнявшая торг, вдруг раздалась надвое, минуту помедлила, охнула и пошла стеной на стену.

Стрельцы, охранявшие пленников, стучали торопливо шомполами, забивая пули в стволы пищалей. Стрелецкий офицер кричал какие-то приказания. Но его крик тонул беспомощно в реве бьющейся на кулачки толпы. Наконец стрельцы поняли приказ своего начальника. Трое из них, с пищалями, остались на месте прикрывать отступление. Остальные, стабунившись и окружив пленников, бросились сломя голову в ближайший переулочек.

К СЕВЕРНОЙ ЗЕМЛЕ

Очерк, полученный по радио

с борта ледокола «Седов»

от нашего специального корреспондента

Б. Юркевича

Фото Соболева

Ворота в Арктику — Северная Двина, Архангельск… «Седов» проходит эти ворота, сопровождаемый громами музыки, взрывами — «ура»… Все шире раздвигаются северодвинские берега. Куда-то назад отодвинулись Соломбала и Маймакса — пригороды Архангельска. Одинокие встречающиеся рыбачьи боты приветствуют наше судно. Встречный норвежец почтительно спустил флаг. Что-то кричат и машут с моторного катера, дальше других проводившего «Седова».

Распахнулась Двина. «Седов» вошел в Белое море. Будни экспедиции начались. Вечером судно пересекло полярный круг. Ночью светило солнце — желтое, слепящее глаз. Земля и деление суток были оставлены позади. «Седова» окружал холодный блестящий мир.

Навстречу с севера, из дебрей Арктики, дул ледяной режущий ветер. Горизонт плясал перед глазами. Волны ядрами били палубу.

Утром 20 июля из молочного тумана стала вырисовываться остроконечная цепь гор Новой Земли.

Ехать согласился Тимоша Хатанзейский, молодой самоед с Печоры. За вторым промышленником мы пошли на север, в становище Малые Кармакулы. В нем на борт «Седова» был взят согласившийся ехать на Землю Франца-Иосифа председатель охотничьей артели Петр Кузнецов.

Впереди был океан, льды и… неизвестное. Неизвестного — более всего.

Первая часть пути — к Земле Франца-Иосифа— «Седову» знакома. Только в прошлом году в это же время подвез он к необитаемому архипелагу и оставил на одном из его островов — первых колонистов, первую смену научной станции на Земле Франца-Иосифа. В этом году задача «Седова» неизмеримо шире. Он не только везет новую смену на Франца, не только должен забрать и вернуть миру первых зимовщиков, но на борту его еще одна партия людей во главе с тем самым Ушаковым, который три зимовки провел на острове Врангеля и теперь вместе с несколькими своими товарищами решаются стать первыми людьми, ступившими на совершенно неиследованную и неизвестную Северную Землю. Вот она, тягчайшая часть задачи «Седова» — подойти к Земле Северной, исследовать ее, открыть ее западные берега, которых не видел еще никто и никогда…

Удастся ли? Справимся ли со всем? Арктика беспощадна. Ее ледяное сердце не знает ни сочувствия к героизму людей, ни сострадания к жертвам.