Море было тихим и непонятным во тьме, за низким бортом траулера журчала вода — это начинался прилив, и он медленно разворачивал суденышко против течения, кормой к невидимым берегам Аляски. Над головой иногда раздавался гром реактивных двигателей американских военных самолетов.

— Летают больше, чем в прежние годы, — сказал за спиной начальника крабофлота капитан «Аппаратчика», молодой и щеголеватый «морской волк».

— А как же, — отозвался простуженным голосом начальник крабофлота, и тут острая боль пронзила его зуб. Он невольно схватился за левую щеку, еле подавил стон и лишь после этого буднично продолжал:

— Большую нефть они на Аляске нашли. Берегут добро, грызутся там из-за него. Торги участками начали…

— Ага, — сказал капитан. — Лихорадка у них. Была золотая, теперь нефтяная, но черт с ними! Я тут, Евгений Михайлович, связался с капитан-директором. Сейчас поднимут команду резервного и спустят бот, вас заберут. Вы уж немного потерпите!

То, что сейчас на плавзаводе поднимут матросов двенадцатого резервного мотобота, спустят его на воду и он, тарахтя маломощным двигателем, подойдет к борту траулера лишь с единственной целью — забрать начальника крабофлота, — на секунду обрадовало Евгения Михайловича, наполнило его чувством благодарности ко всем, кто о нем позаботился и будет заботиться и избавит его от надоевшей боли. Но эта радость вспыхнула и тут же погасла. Евгений Михайлович подумал о матросах с резервного, которые, конечно, все сделают, но по дороге к траулеру будут осуждать его: не мог, мол, потерпеть до утра, не дал отдохнуть лишний час, самый сладкий час сна перед рассветом, перед началом нового трудного и длинного на путине рабочего дня. Подумал Евгений Михайлович и о зубном враче, которого тоже разбудят там, на плавзаводе, потому что, сказав «а», пало говорить «б».

— Нет, — твердо сказал начальник крабофлота, — я подожду. Не так уж я болен, капитан!

Капитан «Аппаратчика» недоуменно развел руками. Он плохо знал характер Евгения Михайловича, но за две недели перехода от Владивостока до берегов Аляски одно он усвоил крепко — на вид мягкий, простоватый Евгений Михайлович не любит повторять одно и то же. И был он определенным в приказах, в суждениях, оттого он иногда казался молодому капитану «Аппаратчика» несложным и привыкшим к большой власти человеком. А в самом деле это было далеко не так.

— Слушаюсь, — со вздохом ответил капитан разведчика и рысцой помчался к радисту, вспоминая свой недавний разговор по рации с плавзаводом. На плавзаводе, пожалуй, лучше знали Евгения Михайловича, потому что дважды переспросили, когда он, капитан, от имени начальника крабофлота попросил без промедления спустить на воду мотобот и шлепать на нем к траулеру. Пришлось пояснить вахтенному: «Шеф заболел, ему врач нужен».

А Евгений Михайлович между тем велел себе набраться терпения, проглотил еще одну таблетку анальгина и, глядя на плавзавод, на котором постепенно гасли огни, стал размышлять о предстоящих делах. Между тем потухли на палубе прожекторы, значит, все — палубные работы закончились, остатки крабов поглотил завод. Срывщики панциря уже собираются спать. А чуть позже рассеются клубы пара по правому и левому бортам плавзавода, где расположены гигантские барабаны с кипящей морской водой, и крабовары пойдут в свои каюты. Евгений Михайлович мысленно представил себе тесный цех, где разбивают молотками твердые клешни; конвейеры, по которым, качаясь, движутся мириады красноватых трубочек — то, что было недавно лапами крабов; и девушек — сортировщиц и укладчиц; и, наконец, стройные ряды блестящих баночек. Их сотнями глотают черные пасти монотонно гудящих автоклавов. Оттуда уже выйдут готовые крабовые консервы, вкусные, душистые кусочки бело-розового мяса, плавающие в собственном сладко-соленом соку.

Понемногу стало сереть, приближался долгожданный рассвет. Маслянистая, темная вода за бортом траулера стала приобретать свои очертания — горбящаяся от легкой зыби, желеобразная, словно живая масса, от горизонта до горизонта — бескрайняя, грозная даже в своем покое. По ней между плавзаводом и траулером пролегла темная извилистая дорога. Она шевелилась, как гигантская змея. Евгений Михайлович пригляделся и понял, что это несет течением с моря на берег сотни и сотни наплавов, которые оторвались от сетей. Потом он услышал голос. Кричали с кормы, и голос был знакомым. Матрос второго класса, или иначе — дневальный, он же повар и уборщик траулера, молодой смешливый парень, цыган по национальности, спрашивал у штурмана на мостике, сколько метров под килем. Штурман отвечал, что семьдесят, а матрос со словами: «Ловись рыбка большая и маленькая» — стал разматывать толстую, миллиметровую леску. Штурман с мостика спросил:

— Так у тебя нет крабца, на что ловить будешь?

— На мороженую говядину, Ваня, — объяснил цыган, заядлый рыболов. — Палтуса поймать хотца.

Евгений Михайлович улыбнулся. Забавный этот цыган, энтузиаст, одним словом! По пути сюда, в Берингово море, а точнее — в южную его часть, разведывательный траулер раз пять или шесть швартовался к рыбацким плавбазам и передавал пухлые мешки с почтой. И на каждой стоянке цыган настойчиво рыбачил, снабжал товарищей свежей рыбой. «Я ведь и в море подался работать, чтобы всласть ловить на уду, — объяснил он как-то Евгению Михайловичу, тараща на него свои изумительно черные глаза. — Мне меду не надо, а дай порыбачить. Занятное дело!»

«Вот еще одна причина того, почему люди идут работать в море, — подумал тогда Евгений Михайлович. — Ничтожная как будто, смешная, но все-таки причина».

В крабофлоте, как, впрочем, и во многих других организациях Дальнего Востока, Камчатки и Магадана, самой острой проблемой всегда была и пока остается проблема кадров. И Евгений Михайлович не один раз задумывался над ней. Цепкий аналитический ум давно подсказал ему, что ориентир нужно держать на молодежь, которая быстрее приспосабливается и идет в море, как правило, по причинам, на первый взгляд мелким и даже вздорным. Пусть так. Главное, по линии оргнабора приезжают молодые, здоровые люди и работают на совесть. Их не пугают трудности, скорее привлекают. Есть возможность испытать себя, свои силы. Видят парни прелесть и в рыбацком счастье, которое так переменчиво. Азарт их манит. На путине можно заработать много, а можно и почти ничего. Это как повезет.

«Да, — мысленно сказал себе Евгений Михайлович, — это как повезет. Вот флотилиям здесь, в Беринговом, везет. Они возьмут план и перевыполнят его, а вот в Охотском море…»

Он чуть прикрыл глаза и представил себе ту часть земного шара, где раскинулись его владения: Японское, Охотское, Берингово моря, и ту акваторию Тихого океана, которая с запада ограничена Камчаткой, Курилами, а с востока — северным американским материком.

Миллионы квадратных километров водных просторов! Их бороздили и бороздят в поисках добычи суда крабофлота. Но главные районы лова — это, конечно, Охотское и Берингово моря.

Там, в отведенных зонах, согласно международному договору, находятся советские и японские краболовные флотилии. В Берингово море в этом году крабофлот тоже направил свои флотилии, хотя морские добытчики не без оснований считают, что там крабов становится все меньше и меньше. Собираются махнуть на него рукой — неперспективный район, нечего, мол, там делать!

Неперспективный… может быть, а здесь план выполнят! В Охотском же море план ограничен квотой. Квота для каждой флотилии, будь то наша или японская, установлена в разумных пределах, чтобы общий вылов не превышал определенных размеров и не подрывались запасы крабов. Квота в принципе невелика. Советские плавзаводы по добыче и переработке крабов, построенные в Ленинграде на Адмиралтейском судостроительном, способны на большее. Способны, однако в этом году не все из них возьмут даже ограниченный квотой план.

«В чем же тут дело? — думал Евгений Михайлович, который стал мерзнуть, но с палубы не уходил. — В чем дело? Капитан-директора в один голос ссылаются на слишком неспокойное в нынешнем году Охотское. Шторм за штормом… Замучились там, это верно. Верно и то, что флотилии, ушедшие на путину в море, укомплектованы лучшими кадрами. Кадры… опять кадры. Это от нас зависит, а вот погода…»