Выходим.
Аля, продолжая начатое и за спешкой недоконченное:
- Я же вам говорила, Марина, что Бог к нам сам придет. Но так как Бог - дух, и у него нет ног, и так как мы бы умерли от страху, если бы его увидели...
- Что? Что она говорит? - Володя. Мы уже на улице.
Я, смущенная: - Ничего, она еще немножко спит...
- Нет, Марина, - слабый отчетливый голос изнизу, - я совсем не сплю: так как Бог не мог сам за нами придти - идти в церковь, то Он и послал за нами Володю. Чтобы мы еще больше в него верили. Правда, Володя?
- Правда, Алечка.
========
Церковь Бориса и Глеба: наша. Круглая и белая, как просфора. Перед этой церковью, как раз в часы службы, целую зиму учат солдат. Внутри - служат, а снаружи - маршируют: тоже служат. Но сейчас солдаты спят.
Входим в теплое людное многосвечное сияние и слияние. Поют женские голоса, тонко поют, всем желанием и всей немощью, тяжело слушать - так тонко, где тонко, там и рвется, совсем на волоске - поют, - совсем как тот профессор: ?У меня на голове один волос, но зато густой?... Господи, прости меня! Господи, прости меня! Господи, прости меня!.. Этого батюшку я знаю: он недавно служил с патриархом, который приехал на храмовый праздник - в черной карете, сияющий, слабый... И Аля первая подбежала к нему, и просто поцеловала ему руку, и он ее благословил...
- М. И., идемте?
Выходим с народом - только старухи остаются.
- Христос Воскресе, М. И.!
- Воистину Воскресе, Володя!
========
Домой Аля едет у Володи на руках. Как непривычный к детям, несет ее неловко - не верхом, на спине, и не сидя, на одной руке, а именно несет - на двух вытянутых, так что она лежит и глядит в небо.
- Алечка, тебе удобно?
- Бла-женно! Я в первый раз в жизни так еду - лежа, точно Царица Савская на носилках!
(Володя, не ожидавший такого, молчит.)
- Марина, подойдите к моей голове, я вам что-то скажу! Чтобы Володя не слышал, потому что это - большой грех. Нет, нет, не бойтесь, не то, что вы думаете! Совсем приличное, но для Бога - неприличное!
Подхожу. Она, громким шепотом: - Марина! А правда, те монашки пели, как муха, которую сосет паук? Господи, прости меня! Господи, прости меня! Господи, прости меня!
- Что она говорит?
Аля, приподымаясь: - Марина! Не повторяйте! Потому что тогда Володя тоже соблазнится! Потому что эта мысль у меня была от диавола, - ах, Господи, что я опять сказала! Назвала это гадкое имя!
- Алечка, успокойся! - Володя. (Мне: - Она у вас всегда такая? - Я: - Отродясь.) - Вот ты уже дома, ты сейчас будешь спать, а утром, когда проснешься...
В его руке темное, но явное очертание яичка.
========
Аля водворена и уложена. Стоим с Володей у выходной двери.
- М. И., Аля у вас крепко спит?
- Крепко. Не бойтесь, Володя, она никогда не просыпается!
Выходим. Идем Пречистенским бульваром на Москва-реку. Стоим на какой-то набережной (все это как сон) - смотрим на реку... И сейчас, когда пишу, чувствую верхними ребрами камень балюстрады, через которую мы оба, неизвестно почему, страшно перегнулись, чтобы разглядеть:
прошлое? будущее? или сущее, внутри творящееся?
Это была ночь перил, решеток, мостов. Мы все время что-то высматривали и - не высмотрев здесь - переходили на очередную набережную, на очередной мост, точно где-то было определенное место, откуда - нам вдруг все станет ясно во все концы света... А может быть совместно - со всем этим: Москва-рекой, мостами, местами, крестами - прощались? Мнится мне (а может быть, только снится мне), что мы на одном из наших сторожевых постов, подходя к нему, встретили Павлика - отходящего, очевидно тоже и то же ищущего. (В ту Пасхальную ночь 1919 г. вся Москва была на ногах и вся, приблизительно, в тех же местах возле-кремлевских.)
А может быть, друг с другом - прощались? Слов этой ночи, долгой, долгой, долгой, многочасовой и повсеместной - ибо вышли мы в час, а возвращались уже при полном свете позднего весеннего рассвета - слов этой ночи - я не помню. Вся эта ночь была - жест: его ко мне. Акт - его ко мне.
В эту ночь, на одном из тех мест, над одними из тех перил, в тесном плечевом соседстве со мной, им было принято, в нем тверже камня утвердилось решение, стоившее ему жизни. Мне же целой вечности - дружбы, за один час которой я, по слову Аксакова, отдала бы весь остаток угасающих дней...
========
Как это началось? (Ибо сейчас, вопреки тем мостам - начинается.)
Должно быть случайно, счастливым и заранее in den Sternen geschriebenen5 случаем ее прихода - в его приход.
- Как, Володя, вы - здесь? Вы - тоже бываете у Марины? Марина, я ревную! Так вы не одна сидите, когда меня нет?
- А вы, Сонечка, одна сидите, когда вас нет?
- Я! Я - дело пропащее, я со всеми сижу, я так боюсь смерти, что когда никого нет и не может быть - есть такие ужасные часы! - готова к кошке залезть на крышу - чтобы только не одной сидеть: не одной умереть, Марина! Володя, а что вы здесь делаете?
- То же, что вы, Софья Евгеньевна.
- Значит: любите Марину. Потому что я здесь ничего другого не делаю и вообще на свете - не делаю. И делать не намерена. И не намерена, чтобы мне другие - мешали.
- Софья Евгеньевна, я могу уйти. Мне уйти, Марина Ивановна?
- Нет, Володечка.
- А мне уйти? (Сонечка, с вызовом.)
- Нет, Сонечка. (Пауза.) А мне, господа, уйти?
Смех.
- Ну, Марина, сделаем вид, что его нет. Марина! Я к вам от Юры: представьте себе, у него опять начинается флюс!
- Значит, мне опять придется писать ему стихи. Знаете, Сонечка, мои первые стихи к нему:
Beau t?n?breux6, вам грустно, вы больны: Мир неоправдан - зуб болит! Вдоль нежной Раковины щеки - фуляр - как ночь...
- Фу-ляр? Клетчатый? Синий с черным? Это я его ему подарила - еще тогда - это год назад было? Я отлично помню, у меня был нашейный платок - я ужасно люблю нашейные платки, а этот особенно! - и я к нему пришла - а у него флюс - а я обожаю, когда больны! А особенно - когда красивые больны - тогда они добрее... (пауза)... когда леопард совсем издыхает, он страшно добрый: ну, добряк!! - и у него такая ужасно-уродливая повязка - вязаная - нянькина, и я, подумать не успев... Потом - угрызалась: папин фуляр, а у меня от папы - так мало осталось...
- Сонечка, хотите, отберу? И даже выкраду?
- Что` вы, Марина, он теперь его ужасно полюбил: каждый флюс носит!