В общем, я не был чемпионом-похитителем женских сердец. И героическим пионером не был тоже. Просто инструментом, подходящим для выполнения именно этой задачи.

— Двачевская, — догадался я. — Так ты что, пытаешься поблагодарить меня, что ли? Так бы и сказала, а то тянешь кота, тянешь — за это самое…

— Вот еще! — фыркнула Алиса. И снова шмыгнула носом. Но уже не так воинственно. — Просто вспомнилось, что ты в свое время предлагал посидеть где-нибудь, послушать музыку, мороженое поесть… Предложение в силе?

Пасть Фенрира, моя удача и впрямь космически возросла!

— Я знаю местечко, тут недалеко… — захлебнулся я мыслями и предположениями, но окончательно умереть от радости мне не дали — у обочины затормозила замызганная «волжанка», из которой вывалился паренек-вестовой, суетливый, запаренный, самую малость старше меня, если вообще старше.

— Тащлейтенант, вас срочно требуют в штаб, — выпалил он на одном дыхании. Скосил глаза на Алису — «распутную рыжую обезьяну», по выражению Наливаныча. — И вас тоже. Словом, всех. Срочно!

Примечание к части

*Многие не знают, но концентрационные лагеря — изобретение сумрачного британского гения, впервые были созданы во время англо-бурской войны 1899–1902 гг.

**Имеются в виду поисково-спасательный вертолет КА-25ПС ОКБ Камова и воздушный командный пункт Ми-2Д ОКБ Миля и польской фирмы PZL Swidnik.

*** Почти точная цитата из сказки об Илье-Муромце.

****Примечание для двоечников: Гангари — одно из имен скандинавского бога Одина, покровителя воинов, поэтов, колдунов, висельников, а также отца всякой лжи.

Глаза у нее были синие. Как осеннее октябрьское небо, как спокойная вода тихого лесного озерца. Как ледовая корка на этом озере стылой зимой. В этих глазах хотелось раствориться и утонуть. Или сперва утонуть, а потом раствориться. В любой последовательности.

Я, может, так и поступил — сейчас уже не вспомнишь.

Мы встретились утром, на первом нашем — чуть не сказал построении, но у калек построений не бывает. Просто в пустующий спортзал с ободранной краской на стенах, ярким, по-баскетбольному раскрашенным полом, и, почему-то, изображениями марширующих солдат на щитах между окнами, пригнали пятерых подростков и одного командира. Наливаныч, наверное, хотел, чтобы все выглядело сурово и торжественно, только ничего не получилось — слишком уж велик был контраст между его речами и пыльной неприглядной реальностью.

Я, кстати, тогда еще мог ходить самостоятельно, чем сильно гордился — костыли не в счет — так что приписанные ко мне медбратья оставались, можно сказать, без работы, и только лениво курили, прислонившись бычьими телами к исцарапанным стенам.

— Взвод! — рявкнул Наливаныч. — Стро-о-ойсь!

Напрасно он это сказал. То, что сидело, лежало на каталках и, морщась бессмысленным взглядом, сползало по стеночке, строиться не могло в принципе.

— А и черт с вами, — сплюнул начштаба. — Но слушать я вас все равно заставлю — есть у вас у всех такая возможность. Слушать сюда!

Начальственный рявк отразился эхом от заросшего паутиной потолка, спугнул ненароком залетевших сюда воробьев.

— Из вас, говнюки вы мелкие, мы несколько месяцев пытались сделать что-то похожее на солдат! — сообщил Наливаныч. — И нам это не удалось! По очень простой причине — вы ни хрена не хотите делать, первый случай в моей практике!

— А может, потому, что вы имеете дело с несовершеннолетними калеками?

Голос был звонким, и холодным, и белым, как снег, который мелкими колючими крупинками на нас роняла все не желающая кончаться зима. Кому он принадлежал, было понятно — Алиска на построение не явилась, у криво сидящей в коляске зеленоволосой девушки было перебинтовано горло, привидение с сумасшедшими хвостиками лежало на каталке лицом вниз и пускало слюни, а малявка с красными волосами вообще, по-моему, никогда не открывала рта, только с хищным, практичным интересом зыркала вокруг. Обладательница звонкого голоса, высокая блондинка, стояла прямо и четко, как часовой у Мавзолея, как натянутая струна.

А правой стороны лица у нее не было. Светлая челка закрывала большую его часть, но и то, что из-под нее виднелось, могло вызвать у неподготовленного наблюдателя паническую атаку.

Счастье, конечно, что здесь все были подготовлены хорошо.

— Остынь, девочка, — примирительно сказал Наливаныч. — Это просто выражение такое, я ничего…

— Плевать я хотела на выражение, — сообщила девушка. — Ваше древнее говнооборудование заточено под управление учеными макаками, специально таким сделано, конструкторы знали, на что шли. Поэтому нет никакого толку притворяться, что мы сможем хоть когда-нибудь достичь уровня обученных десантников. Ставку нужно было изначально делать на совместную работу, знакомство и притирку. Причем делать еще три месяца назад. Но и сейчас еще не совсем поздно.

Наливаныч широко оскалился. Блондинка еще не знала, но это он так переключался из режима «отец-командир» в режим «адский джаггернаут».

— Славяна Сергеевна Одинцова, наше самое недавнее приобретение — и, как я безосновательно надеялся, удачное, — ласково прорычал он. — Десантная рота потеряла в недавних боях, и признала вас недееспособной, а мы — нет, мы не признали. Специнститут непривередлив. Мы даже от мусора не отказываемся.

Светловолосая Славяна, кажется, побелела еще больше, даже багровые рубцы и клочья плохо заживающей кожи на щеке и шее стали почти розовыми. Но командир еще не закончил.

— Искренне хотелось бы, милая девочка, чтобы начальство прислушалось к вашим мудрым советам и следовало им… но увы, оно приучено не слушать ахинею, а поступать так, как сочтет нужным. А если я еще раз услышу обращение не по уставу, отправлю вас, рядовая Одинцова, драить обыкновенные, измазанные говном по самую верхушку, сортиры, невзирая на медицинские показания. В качестве воспитательной меры, благо руки-ноги имеются. Доступно изложено?

— Так точно. — Девушка уже пришла в себя, и глаза ее, дивные синие глаза с поволокой, снова были холодны и бесстрастны.

Наливаныч придирчиво вгляделся в нее и нехотя кивнул.

— Теперь дальше. Если открыть устав и почитать, что там написано про обращение с инвалидами, мы не прочтем там ни хрена интересного, потому что про калек там ничего нет. Они тупо не допускаются в армию! Удачно, что мы к армии не имеем практически никакого отношения, мы — специнститут при Министерстве обороны с особыми полномочиями, и подотчетны только товарищу министру и еще товарищу Генеральному Секретарю. И то, насчет последнего я не уверен — вялый он какой-то…

— Здрасьте, пупсики! — в дверях стояла Алиса, рыжая шевелюра светилась золотым ореолом, какой бывает у святых в старых книгах. Но святой она не была, я это знал совершенно точно. — Что-то скучно здесь у вас, даже драки никакой нет… да вы еще и трезвые все, наверно.

— Двачевская! — по привычке загремел было Наливаныч, но быстро понял, что это напрасный труд и мгновенно сдулся. — Стать в строй.

Это он погорячился повторно — строя здесь никакого не было. Здесь все были, образно выражаясь, вышедшими из строя единицами.

— Я могу и тут постоять, — сообщила Алиса, изогнувшись у косяка совсем уже неприличным образом. — Многим нравится. Да, Сашок?

— А меня ведь звали в действующую армию, — тоскливо сказал Наливаныч в пустоту. — И еще предлагали завотделением в госпиталь под Ялтой, только я отказался — думал, тут больше пользы принесу. Да где там…

Топоча по полу тяжелыми военными ботинками и перемалывая челюстями жвачку — черт, где она ее уже нашла? — Алиса миновала загрустившего начштаба и плюхнулась на одну из стоявших каталок; тут же привстала, предъявив для всеобщего обозрения округлую попку, туго обтянутую черными джинсами. Снова уселась, неспешно поерзав — чтобы растянуть удовольствие.

Правда, удовольствие получал, похоже, я один, но это неважно.