Алискина иконка на экране вдруг потемнела, превратившись в какое-то подобие венецианской карнавальной маски, у меня когда-то дома такая стояла. Маска потряхивала перьями и мерцала красными глазными проемами. Казалось, она меня гипнотизирует. В уши вплеталась непонятная мелодия, состоящая в основном из шуршания, глубокого басовитого гула и тонкого свиста. Слушать ее было приятно, хотя я и не мог разобрать ни единой ноты, ни одной гармонии. Голова была мутной, словно где-то наверху повелевающая огромная длань одним резким движением перекрыла мне кислород.

«Кноп-ка, кноп-ка, кноооп… кааааа…»

Кислород.

Модуль ощутимо тряхнуло. Мигнули лампы и индикаторы на пульте, где-то глубоко внутри громко и мрачно треснуло стекло. Нарушение герметичности кабины. При повторных толчках приготовиться к эвакуации, проводимой специально обученным персоналом, знающим конструкцию модуля и имеющим соответствующие полномочия. В противном случае безопасность персонала боевого модуля не может быть гарантирована.

Кислород! Черт, драная Мария верхом на осле, какой же я олух! После прошлого дежурства уборщики протирали боевую капсулу, ликвидировали следы пота, слюны, мочи и кала, подбирали выбитые зубы и откушенные в пылу боя языки — про языки это я пошутил. И кто-то наверняка мазнул своей грязной тряпкой по панели подачи кислорода. Регулировка сбилась, совсем чуточку, процентов на десять, а я этого не заметил по причине слабоумия и переставлять не стал. В результате последние минут десять я поглощал воздух, содержание кислорода в котором сильно превышало норму, а промышленный аэратор, здоровенная установка где-то в далекой глубине комплекса, продолжала вырабатывать и гнать его по гофрированным воздуховодам в капсулу пилота.

Вообще-то, избыток кислорода может быть и полезным в нашей работе — если, например, капсула отрезана от внешнего мира и перенасытилась углекислым газом. У нас имелись, конечно, простые химические фильтры, поглощающие СО2, но надолго их не хватает, поэтому в конструкции капсул и была предусмотрена функция форсированной подачи. По умолчанию предполагалось, что пилот не является полным идиотом и среагирует на предупреждающий сигнал системы управления нажатием на блокиратор, но конструкторы не учли важный фактор — меня. Такого свирепого полудурка вообще мало кому доводилось видеть.

Дрожащими пальцами, которые не чувствовали уже ничего, я очень аккуратно надавил какого-то малинового цвета кнопку на самом краю панели управления. За вентили крана ручной блокировки подачи кислорода, которая тоже находилась в ручной доступности, браться не стал — опасался, что не справлюсь. Теперь оставалось надеяться, что в капсуле не скопилось еще количества газа, достаточного для того, чтобы выжечь мне глаза, горло и нервную систему. А теперь, благодаря трещине, он начнет еще и медленно удаляться из капсулы.

В общем, спасибо тряпкам, спасли они меня. Правда, еще не совсем спасли. Я сглотнул, в горле было сухо, как в полном песка жестяном тазу. Бил озноб, щеки и лоб горели. Нос был заложен — как я раньше этого не замечал? Легочная форма гипероксии, но нелетальная, судя по всему. Везет мне, удачлив наш бог. Впрочем, цепочки белых крестов по обеим сторонам от нашего комплекса, плохо видимые в предрассветной тьме, но все равно существующие, могли бы подтвердить, что и с удачей не всегда все обстояло гладко.

Тут я сообразил, что в наушниках уже несколько минут кто-то надрывается, и судя по характерным ноткам и грубой, совсем несексуальной хрипотце, это была не Алиса.

— Блок-1, ответьте штабу, ответьте штабу, Блок-1, — гнусаво и безнадежно повторял кто-то там, внутри, раз за разом. Странные дела, они же во время боя не должны связываться вроде бы. И голос, что характерно, не Иваныча, другой голос совершенно.

— Товарищ штаб, здесь Блок-1, за время вашего молчания происшествий было много, так что даже не знаю, про что рассказать, — молодцевато отрапортовал я. Туман перед глазами рассеивался. — Но могу сделать дайджест!

— Блок-1! — взревели наушники неприятным голосом Наливаныча. — Ты там заснул что ли, мать твою! Ты охамел совсем, лейтенант! Я в конце концов не посмотрю на твои инвалидности и отправлю тебя на метан, и группу твою отправлю! Ну ни у кого же нет таких расхлябанных мерзавцев, таких негодяев безответственных, чтобы на боевом посту спали!

— Обижаете, штаб, — покачал головой я. Кислород все еще булькал в крови маленькими шкодливыми пузырьками. — Разве я похож на человека, который проспит пять минут, если может проспать десять?

— Заткнись, Саш, вот просто закрой рот сейчас, — начштаба нервничал. Чего это он? — Про обычные тряпочные штурмовики не волнуйся сейчас, вы их рассеяли, а десантники, молодцы, вовремя прибыли и добили оставшиеся. Город потрепали малехо, но до Дара все равно не добрались…

Кто сказал, что я волновался за город? Погодите-ка…

— «Обычные штурмовики», штаб?

— Наверх погляди, придурок.

Путаясь с непривычки в тумблерах, я развернул камеры наблюдения. Сверху, с неба на весь город, на всю, кажется, вселенную медленно опускалась гигантская перевернутая чаша. Серая, мрачная, огромная — как имперский крейсер из недавних «Звездных войн», только настоящая, а не слепленная из картона и силикатного клея, летающая среди настоящих холодных звезд и планет, а не их имитаций, сделанных из мерзлой картошки. Вокруг словно настала глубокая ночь — и это при том, что солнце вообще-то должно было взойти с минуты на минуту. Даже каким-то холодком нехорошим повеяло, и это в наглухо — почти наглухо — изолированной от внешнего мира боевой капсуле.

Мы первыми на Земле воочию наблюдали вход в атмосферу материнского корабля пришельцев.

— Наблюдаю одиночную цель, разрешите открыть огонь! — рявкнул я в микрофон.

— Отставить, дебил, — резко и сухо скомандовал Наливаныч, — Хорош паясничать, слушай мою команду. Через тридцать секунд после максимального приближения корабля к поверхности приказываю активировать «трофей» и произвести отстрел всего боекомплекта. Как понял?

— Приказ понял, тащ подполковник, — сообщил я. — Имею желание, чтобы после того, как все закончится, мой прах развеяли над морем в районе Киряловки. Много приятных воспоминаний связано с этим волшебным местом… штаб.

— Правильно понимаешь, лейтенант, тут уж вам точно жопа, — согласился Наливаныч. — Боевая задача, понятно, не уничтожить эту дуру — хрен с ней что-то будет после твоего залпа — а обозначить сопротивление и отвлечь внимание от города. В общем, давай, Блок-1, удачного тебе перерождения.

Начштаба у нас буддист, я забыл сказать. А может, кришнаит, я их вечно путаю.

Трофейная пушка — это удачно снятая с какого-то подбитого «тряпочного» корабля непонятная хрень, генерирующий здоровенный плазменный заряд. Ученые от восторга пищали, как лабораторные мыши, когда «копатели» и техники ее приперли полгода назад. Потом проанализировали, облили кислотой, постучали кувалдой — фигурально, конечно, выражаясь — и смущенно сообщили, что вообще-то почти такие же штуки в Союзе строили еще чуть ли не при Сталине*****. Тот же принцип, та же технология. С компактностью там какое-то удачное решение «тряпки» нашли, и еще с подачей рабочего тела, а все остальное понятно и примитивно, как говно мамонта.

Даже обидно — мы бы сами могли такое построить еще тридцать лет назад, будь хоть самую чуточку изобретательнее.

И вот теперь я должен был выпалить по материнскому кораблю, по этой здоровой блямбе на полнеба, из их же оружия. Не прибить, так припугнуть. Пошли прочь, мы тут, внизу, тоже очень плазменные и опасные. У судьбы, похоже, все-таки неплохое чувство юмора.

Меня неожиданно вырвало прямо на кресло. Раз, потом другой. То ли последствия гипероксии, то ли просто так, от волнения.

— Слыхали, чего, девчонки? — поинтересовался я, вращая лицевыми мышцами и пытаясь унять отвратительный привкус во рту. Получалось так себе — хорошо еще, что поутру, после пробуждения, позавтракать нам не дали. Как там «в обороне так и сяк, в наступленье — натощак». Только нас и в обороне не кормили. — Есть предложение перестать считать вечер томным. Нас, судя по всему, все-таки решили принести в жертву во имя свободного коммунистического будущего. Какие будут мнения на этот счет?