— Э-э, да у тебя жар! — заметил он. — Простыл, парень!

Затем он положил ладонь на лоб пошатывавшегося Епихи. У того голова кружилась и все плыло перед глазами.

— И ты тоже, малец! Градусов тридцать девять с хвостом! Лезьте в лодку!

Епиха разглядел, что старикашка этот был совсем маленький — не выше Шпинделя. Однако, видать, еще в силе. Он без особого усилия подхватил полубесчувственного Кольку на руки, прошелся в своих сапожищах по воде и осторожно уложил паренька в лодку. Епиха забрался самостоятельно, и дед оттолкнул «казанку» от берега в протоку. Когда лодка оказалась на открытой воде, спаситель вытащил из шкафчика в носовой части «казанки» свернутую в рулон плащ-палатку.

— Накройтесь, — разворачивая брезент, велел старик. — Потеплее будет.

Епиха и Шпиндель завернулись в ткань, прижались друг к другу, усевшись на скамейку. А дед перебрался на корму, дернул за тросик «Вихря», и ночная тишь огласилась рокотом мотора.

Как ни странно, он повел лодку вверх по протоке. Объехал островок с той стороны, где не было упавшего дерева, и направил «казанку» куда-то в темноту, по извилистому промежутку между двумя стенами камыша. На малых оборотах, правда, но очень уверенно. Почти вслепую, лишь включая свой фонарик. Ни разу не зарылся носом лодки в камыши, хотя местами протока сужалась всего лишь до полутора метров, а повороты приходилось делать буквально каждую минуту.

Всего полчаса ехали. Наконец старик высветил фонариком некое ответвление протоки, уходившее в какой-то овраг. Точнее, это была неширокая речушка, вытекавшая из этого оврага и впадавшая в протоку. Проехав по этой речке метров пятьдесят, дед свернул направо и заглушил мотор. Точно, видно, рассчитал — лодка мягко тюкнулась носом о деревянный причал и остановилась. Старик вылез, примотал лодку цепью к свае, на которую опирался причал, а затем защелкнул цепь на висячий замок.

— Вылезайте! — распорядился он. — И ступайте за мной поживее!

Епиха вылез нормально, а вот Шпинделя деду пришлось вытаскивать. И даже оказавшись на причальных мостках, Колька не смог стоять на ногах.

— Эхма! — прокряхтел старый. — Придется на хребтине волочь!

И ведь потащил Шпинделя на горбу, ухватив за руки, да так быстро, что Епиха еле поспевал за ним налегке. К тому же в горку, наискось по склону оврага.

Когда выбрались наверх, пошли через лес по тропке. Вроде и немного совсем прошли, но Епиха почуял усталость. А прыткий старикан — ни в одном глазу. Топал и топал, только немного покряхтывал.

Вскоре деревья кончились, и Епиха следом за дедом выбрался на открытое место, где светились несколько огоньков и виднелись контуры каких-то строений. Старик уверенно направился к одному из них. Это оказалась солидная, рубленная из толстых бревен изба.

Когда старик поднимался на крыльцо, дверь избы отворилась и на пороге, освещенном тусклой лампочкой, появилась высокая и полная темноволосая женщина.

— Ты кого привел? Это кто с тобой? — спросила она явно недовольным тоном.

— Пацанята, не видишь?! — проворчал старик. — Белья сухого давай! И водки с перцем… Не видишь, все промокли?

Баба освободила проход, и старик, протащив Шпинделя через сени, внес его в избу. Следом за ним приковылял и Епиха.

Дед сгрузил Шпинделя на лавку, тянувшуюся вдоль стены, Епиха уселся сам, с превеликим трудом стянув сапоги. В избе было очень тепло, топилась здоровенная русская печь, занимавшая чуть ли не четверть всей площади. Старикан уже стягивал мокрую одежду с полубесчувственного Кольки и ворчал:

— Райка! Копошись быстрее, а?

Темноволосая тетка возилась где-то в соседней комнате, должно быть, выискивая в гардеробе подходящее белье. А тут, у печки, откуда-то взялась еще одна баба, помоложе, притащившая стакан и бутылку, в которой плавал стручок перца.

— Раздевайся! — приказал дед Епихе. — Не сиди в мокром, совсем простынешь! Юлька, налей ему стакан! Полный! Смотри, чтоб все выхлебал!

Молодая баба подошла к Епихе со стаканом.

— Пей!

Хорошо, что она сама стакан держала, а то б Алешка его уронил после первого же глотка. Пойло было куда крепче обычной перцовки, не иначе, дед чистый спирт на перце настоял.

— Давай, давай! — подбодрила Юлька. — Глотай помаленьку!

Епиха выхлебал кое-как, чуя, что помрет не от простуды, а от этого «лекарства». Дед в это время уже раздел Шпинделя и обтирал полотенцем, а темноволосая Райка принесла белье — теплые фланелевые рубахи и кальсоны.

Дальше Епиха почуял, что спиртное, принятое на пустой желудок, резко шибануло в голову. Весь окружающий мир поплыл перед глазами, и еще через несколько секунд Алешка провалился в глубокое забытье, надолго потеряв способность ощущать окружающий мир…

«ПО ГРОБ ЖИЗНИ НЕ ЗАБУДУ!»

Нинка, находившаяся примерно в полусотне километров от того места, куда седенький дедушка привез пацанов, в отличие от Епихи очнулась довольно быстро. Ей нашатырю под нос сунули, она чихнула и открыла глаза.

Она находилась уже не во дворе дачи, а внутри, в небольшом ярко освещенном холле, куда ее, должно быть, занесли на руках. Две бабы в белых халатах склонились над ней, лежащей на кожаном диване. Только тут Нинка разглядела, что вся блузка на ней испятнана кровью. Не иначе, эти бабы подумали, будто она ранена. Но Нинка точно помнила — в нее пули не попали.

— Идти можете, женщина? — спросила одна из медичек, рыжеватая, в дымчатых очках.

— Кажется, — пробормотала Нинка.

— Давайте попробуем встать? Мы вам поможем…

Бабы взяли Нинку под руки и подняли с дивана, а затем, бережно поддерживая — шагала она не очень твердо! — повели куда-то вниз по лестнице, в цокольный этаж, а потом по коридору, очень похожему на больничный. Во всяком случае, там какой-то медициной пахло. Миновав несколько дверей, врачихи или сестры — это Нинка пока не разобрала — завели ее в комнатку, похожую на процедурный кабинет, и уложили на какой-то дерматиновый топчан.

— Нам надо вас осмотреть, — сообщила очкастая. — Нигде не болит? Раны не чувствуете?

— Не-а… — ответила Нинка вялым голосом. — Это я от усталости сомлела. Не ела ничего с утра…

— Давайте все-таки посмотрим! — настояла медицина. — Бывают случаи, когда ранения какое-то время не ощущаются.

— Правда? — испугалась Нинка.

Вместо ответа медички стали снимать с нее одежду. Нинку аж замутило малость: и жакет, и блузка, и юбка, и белье — все было заляпано кровью. Но ран действительно не обнаружилось. Кровища была чужая, Казана и охранника.

— Как же это отстирать-то? — покачала головой Нинка, пока лекарихи пристально осматривали ее телеса, разыскивая место, куда могла воткнуться пуля.

— Не беспокойтесь! — ответила рыжеватая. — Все будет в порядке. Александр Петрович приказал, чтоб вам выдали чистое.

— Сам-то он как? — побеспокоилась Нинка. — Жить будет?

— Сделаем все возможное… — уклончиво произнесла медичка. — Сейчас идет операция.

— Ранен-то сильно?

— Серьезно, — вздохнула очкастая. — Много крови потерял… Перевернитесь на живот, пожалуйста.

Нинка лежала совсем голышом, и ей было стыдно переворачиваться. Стеснялась, что бабы могут у нее на попе следы от ударов разглядеть. Но то ли этих следов не осталось, то ли врачихам было на них наплевать — ничего не сказали. Нинка украдкой глянула через плечо — тоже ничего заметного на глаза не попалось. Только несколько пятен чужой крови, присохшей к коже, сумела рассмотреть.

— У вас все в порядке, — сообщила рыжая врачиха, — в рубашке родились. Сейчас примете ванну, мы вам дадим халат, покормим и отправим отдыхать. Сердце не болит?

— Нет, — мотнула головой Нинка. И тут же спохватилась: — Девушки, а куда мой рюкзачок подевался, не знаете?

— Не беспокойтесь, Александр Петрович уже распорядился, чтоб его положили куда следует. Вас проводить в ванную? Если вы чувствуете слабость, можем вам помочь.

Нинка потянулась было за своей одеждой, но врачиха сказала:


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: