Люгер понимал, что другого такого случая у него может и не быть, поэтому старался запомнить как можно больше, одновременно проясняя для себя некоторые темные страницы истории королевства. Прежде всего, он припомнил, что Галит Гадамес, именем которого Шаркад, очевидно, и называл усыпальницу, был министром при королеве Сомар, а затем - генералом ордена Святого Шуремии в Адоле. Отсюда могла тянуться первая нить, связывавшая Галита и род Люгеров. Дело в том, что сейчас генералом ордена был Алфиос, старинный друг отца Слота, когда-то обучавший Стервятника магии и боевому искусству. Поясной портрет, на котором Алфиос был изображен в генеральской мантии, также имелся здесь - в обрамлении венка из черных и фиолетовых цветов, испускавших удушливый аромат. Увидев венок, Люгер вздрогнул, настолько мрачной показалась ему эта живая и далеко не благоухающая рама...

Внезапное превращение Алфиоса из любителя острых ощущений, авантюриста, придворного повесы, тратившего унаследованные деньги на многочисленных любовниц, редкое оружие, лошадей и содержание трех роскошных домов в Элизенваре, не считая загородного поместья, в смиренного последователя Шуремии, канонизированного церковью еще в 1696 году, удивило даже юного Люгера, а при дворе короля Хетмека произвело настоящую сенсацию, однако пути ордена, как и пути самого святого Шуремии, были неисповедимы и Алфиос довольно быстро обзавелся генеральской мантией, несмотря на интриги своих противников в Валидии и Адоле.

Люгеру были известны как минимум две версии, по-разному объяснявшие произошедшее. В соответствии с первой из них, Алфиос вынужден был бежать в западное королевство Адолу после того, как попал в весьма неприятную историю, в которой были замешаны несколько министров, два высокопоставленных члена Серой Стаи, сама королева Ясельда и посол Морморы Бавул. Быстрое продвижение Алфиоса вверх по иерархической лестнице ордена объясняли его давними связями с богатейшими фамилиями Адолы и самой верхушкой ордена, однако Люгеру казалось, что этого все-таки недостаточно для того, чтобы получить генеральский сан. Слот был свидетелем нескольких тайных встреч Алфиоса с неизвестными ему людьми еще в Элизенваре и позже вынужден был признать, что знает о друге отца смехотворно мало. Да и был ли тот другом? Порой Стервятник сомневался и в этом...

Согласно второй версии, Алфиос, пресытившись жизнью, которую вел в Валидии, добровольно отправился в изгнание и был обращен в истинную веру в Фирдане, столице Адолы, странствующим проповедником по имени Хемис, оказавшимся тогдашним генералом ордена Святого Шуремии. Чуть позже Хемис был похищен группой разорившихся ренегатов, требовавших у баснословно богатого ордена выкуп за освобождение генерала. Поговаривали о том, что Алфиос сам подстроил это похищение, и Люгер не исключал такого варианта событий.

Офицеры ордена не спешили платить за похищенного генерала и, видимо, потом кто-то намекнул Хемису на это обстоятельство, сыгравшее немаловажную роль в дальнейшей судьбе Алфиоса. Во всяком случае, именно Алфиос спас жизнь Хемису, воспользовавшись своими связями с преступным миром Фирдана, и, кроме того, захватил похитителей. Все они бесследно исчезли еще до встречи с генералом в тюрьме ордена, а Хемис, человек строгих правил и, наверное, немного наивный, проложил Алфиосу путь к унаследованию своего положения. Конечно, последовавшая вскоре смерть Хемиса могла вызвать кое-какие сомнения у непредвзятого наблюдателя, но, если бы таковой и нашелся, он счел бы смертельно опасным искать подтверждение своим подозрениям...

Люгер остановился перед крайней нишей, в которой находилась только одна восковая фигурка, заключенная в сложный многоугольник, обозначенный на камне золой. Он увидел, что у фигурки нет лица. Что-то неодолимо притягивало к ней его внимание. Потом он понял, почему так заинтересовался ею. Фигурка была раскрашена в цвета его рода... Стервятник долго стоял, испытывая почти детский страх перед тьмой, клубившейся в углах склепа. У него почти не было сомнений в том, что восковая скульптура изображает не его, но тогда кого же? Слот смотрел на нее, запоминая пропорции, форму головы, тщательно изображенную одежду, давно вышедшую из моды... Потом он протянул к фигурке руку, но пальцы наткнулись на невидимую преграду, твердую, как сталь. Люгер выругался и почувствовал, что горячий воск, стекавший со свечи, коснулся его кожи...

8. ЛОЖЕ ЛЮБВИ

Он установил свечу на полу, сел на крышку ближайшего саркофага и попытался изменить ситуацию, пользуясь техникой, заимствованной у Алфиоса.

Постепенно его ум освободился от изматывающих и бесплодных мыслей, блуждавших в лабиринте, из которого не существовало выхода. Сознание стало похожим на абсолютно прозрачное пространство, а в глубине его лежала бесконечно тонкая преграда, как дно безбрежного океана. Эта преграда пахла враждебностью и вечным пленом. Опускаясь все ниже и ниже, он оказался перед нею и ему показалось, что он нашел место, где зарождаются его собственные мысли и, одновременно, самые черные сны. Они приходили из-за преграды, вздуваясь на ней гигантскими пузырями, и, оторвавшись, всплывали кверху... Ему удалось воспрепятствовать их рождению и тогда он увидел, что на самом деле они приходят извне и у него вообще никогда не было СВОИХ мыслей...

Так он достиг полного безмолвия и непогрешимой ясности. Иногда в этом состоянии он начинал действовать, - без сомнений и оглядки, так, словно его направляла высшая сила, проводником которой он был и которой полностью вверял свое слепое существо. Тогда он действовал с удивительным совершенством, пока разум его оставался безмолвным, но поддерживать это состояние ему удавалось нечасто и очень недолго.

Теперь его разрушила такая мелочь, как тоскливый вой Газеуса, донесшийся снаружи. Люгер снова был пойман в ловушку непрерывно метавшихся и, в общем-то, однообразных мыслей, однако ему показалось, что он успел получить подсказку или хотя бы намек на подсказку.

Намек содержался в мимолетном видении, в котором он занимался любовью с женщиной на чьей-то могиле... Каким-то образом это должно было многое изменить. Люгер был существом, почти начисто лишенным предрассудков, но все же такая любовь в месте мертвых показалась ему противоестественной и чуть ли не кощунственной. Потом Слот понял, что видение в мелочах совпадало с его собственными затаенными желаниями. Кроме того, он привык доверять даже самым странным и нелепым посланиям, полученным в состоянии незамутненного ума и безмолвствующего рассудка.