Быстро сгустились сумерки. Кое-где преследователи вынуждены были зажечь факелы и это было на руку Стервятнику. Он крался в глубоких чернильных тенях, пытаясь проскользнуть сквозь сжимающееся кольцо огней, но потом до его слуха донесся лай собачьей своры и Люгер понял, что игры закончились.

Он предпочел не тянуть до того момента, когда псы растерзают его в клочья, поднялся во весь рост и бросился бежать, каждую секунду ожидая удара стрелы в спину.

Но жертва была обречена. Слот представлял собой слишком хорошую мишень и, кроме того, не мог бежать быстро по извилистым и неровным кладбищенским тропам. Люгер задыхался от прерывистого бега, голова его гудела от потери крови, лицо было исцарапано низко опускавшимися ветвями деревьев, а руки истерзаны острыми гранями камней. Лай собак, обезумевших от запаха крови, раздавался все ближе и Стервятник понял, что у него остался единственный шанс. Он не мог лететь с пробитым крылом, но мог бежать намного быстрее и стать гораздо менее заметным.

...Почти загнанный человек с искаженным от боли лицом исчез за мраморной скалой, служившей кому-то надгробным камнем, и спустя несколько секунд ее окутал жирный черный дым. Когда дым рассеялся, из-за скалы выскочил серый кролик, прижимавший к телу окровавленную переднюю лапу, и длинными прыжками понесся к кладбищенской ограде, преследуемый сворой охотничьих псов...

13. СОВЕТНИК ГАГИУС

Кролик дожидался наступления темноты в старом заброшенном парке на окраине Элизенвара. Его шкурка блестела от ледяного дождя, сыпавшего с рассерженных небес. Кролик тяжело дышал; тело его судорожно вздрагивало, рана все еще сочилась кровью... Он едва ушел от преследовавшей его своры, запутав следы и затерявшись в лабиринте старой очистной системы. Окончательно он поверил в свое спасение только тогда, когда охотники вынуждены были отозвать псов, нарушивших границу города. Но сейчас Люгеру в теле кролика грозила новая опасность - бездомные бродяги и уличные собаки. Кролик нашел место, которое, как он надеялся, не посещали ни те, ни другие. Люгер отдавал себе отчет в том, что теперь уже вряд ли сумеет вернуться в свое поместье, но у него еще оставался шанс добраться под покровом темноты до дома Люрта Гагиуса. И даже это было гораздо легче сделать кролику, чем обнаженному человеку...

Он сидел, притаившись в углу старого полуразрушенного бассейна, и терпеливо ждал ночи, пугливо прислушиваясь к вечерним звукам и стараясь не провалиться в гибельное беспамятство.

Советник Люрт Гагиус готовился отойти ко сну в бело-лиловой спальне. Он захлопнул книгу одного из самых известных гарбийских поэтов, присланную ему с дипломатической миссией, и зевнул с самодовольным видом человека, вполне удовлетворенного прошедшим днем. Он не любил литературу любого рода, но почитал своим долгом быть знакомым с нею из соображений престижа.

Чувства, выражаемые поэтами, и даже сухие творения летописцев казались ему чрезмерно выспренними и крайними; в его раз и навсегда утвердившемся мирке им не было места. Гагиус наслаждался собственным тихим непоколебимым благополучием, приятными путешествиями, размеренными буднями, вкусной едой, а также любовью без раздражающих страстей и особых потрясений. Ему были неведомы сомнения, меланхолия, отчужденность. Он сделал прекрасную партию; нежные чувства его юной супруги были подкреплены солидными доходами ее семейства.

К хаотическому образу жизни некоторых своих знакомых Люрт испытывал что-то вроде брезгливости, а любые, хоть сколько-нибудь значительные перемены могли лишь напугать его... Одним словом, советник Гагиус был во всех отношениях приятным человеком и никогда не прибегал к таинству превращений. Поэтому даже весьма отдаленная спокойная старость казалась ему в высшей степени заманчивым завершением земного пути.

...Некоторое время он наблюдал за своей юной шестнадцатилетней женой Лоной и запечатлел на ее челе нежный поцелуй. Но не более, - сегодняшняя ночь не была ночью любви. Их полугодовалый ребенок находился в умелых заботливых руках пожилой кормилицы и Гагиус приготовился без помех отдаться во власть сновидений. Поэтому он был крайне раздосадован, когда услышал донесшийся снизу неясный шум...

Когда ночь, наконец, опустилась на столицу Валидии, кролик выбрался из своего укрытия и запрыгал к центру города. Большую часть времени ему приходилось двигаться под прикрытием заборов, по трубам водостоков, через тесные проходные дворики, минуя людные улицы и оживленные перекрестки. Иногда он возвращался, встретив непреодолимое препятствие, и искал новый путь к цели, пока не оказался, наконец, на тихой улице, застроенной добротными и несколько тяжеловатыми особняками.

Подобравшись как можно ближе к дому Гагиуса, выделявшемуся изображением фамильного герба на чугунных решетках окон и забора, Люгер был вынужден сделать то, без чего уже нельзя было обойтись, хотя он и рисковал при этом своей репутацией.

Тело кролика исчезло в основании дымного столба, тотчас же размытого ветром и дождем. Из дымного облака появился Люгер, голый, замерзший, измученный бегством, лишившийся оружия и одежды. Одна его рука была коричневой от запекшейся крови. Рана снова открылась после превращения и сильно кровоточила.

Выскользнув из подворотни, Стервятник из последних сил перебежал улицу, поднялся по широкой каменной лестнице и постучал в дверь дома, излучавшего благополучие и основательность.

Не обращая ни малейшего внимания на ругань и проклятия Люгера, невозмутимый слуга с каменным лицом долго и подозрительно изучал его через маленькое окошко, расположенное рядом с дверью, после чего, наконец, отворил.

Слот ввалился в теплый коридор, пропахший запахом горящих в камине поленьев, и интерьер поплыл у него перед глазами, слившись в несколько разноцветных полос. Чьи-то размытые лица возникли на краю туманного облака, затягивавшего мир, и, сделав еще три шага, Люгер рухнул на пол, сопровождаемый испуганным женским визгом.

Стервятник очнулся на кровати в спальне с высокими окнами, затянутыми темно-зелеными портьерами. Он был укрыт теплым пледом, раны его были аккуратно перевязаны, царапины и неглубокие порезы обильно смазаны бальзамом. Справа от него уютно потрескивал огонь в камине; ласковый сумрак не раздражал глаза.