Но на мордах пассажиров «девятки» особого веселья не просматривалось. Чем ближе подходили стрелки к 19.00, тем больше озабоченности появлялось.

— Не придет? — задал риторический вопрос водитель.

— Время еще есть, — мрачно отозвался с заднего сиденья увесистый гражданин, который, похоже, был в этом коллективе главным и основным.

— Идет, — доложил сидевший справа от него парень, похожий на Александра Невского (не святого князя, а современного культуриста).

Через пару минут к машине приблизился чернобородый мужик в надвинутой на нос кожаной кепке. Ему тут же открыли переднюю дверь, и, едва он примостился рядом с водителем, машина тронулась с места.

— Ну, что интересного, Аркан? — спросил главный-основной. — Что там за дела у Шкворня с Конем?

— Ничего хорошего. Собрались твой «мерс» взрывать вместе с тобой. Минера нашли, сговорили на бартер: они ему с бабой загранпаспорта и вывоз багажа обеспечивают, он им — твою душу.

— Почему раньше не сообщил? Они же сутки назад толковали!

— Ты, Крюк, думаешь, что я, как ниндзя японский, могу в лягушку превращаться или вообще в невидимку. Так вот, ни хрена подобного. И техника у меня не как у Джеймса Бонда. А Малхаз не дурак. Он понимает, что если такая утечка пройдет, его в первую голову заподозрят. И если он мою прослушку даже чисто случайно отыщет — прощай, Родина!

— Ладно, ты без преамбул попробуй, конкретно! — сдвинул брови Крюк. — Вчера эти двое встретились, поговорили с третьим. Прошли сутки, а я не в курсе. Для того, чтоб взорвать человека с машиной, нужна секунда. Прошло, округленно говоря, 24 часа. Сколько раз я за это время мог взлететь на воздух, а?

— Не мог ты взлететь, — огрызнулся Аркан. — Вот кассета, которую я записал. Просто я не мог ее незаметно снять. Улавливаешь? В зале для танцев подсветку ремонтировал, а Малхаз, сука, над душой стоял. Потом еще чем-то озадачил — овощерезка на кухне забарахлила. Не мог же я, блин, сказать: «Слышь, генацвале, я тут кассету с диктофона снять должен, чтоб послушать, о чем твои почетные гости толковали».

— Ладно. Заряжай кассету, послушаем… Громкость только не забудь убавить.

Кассету с песней про то, как бегемоту собирались двинуть по морде чайником за то, что он не умеет танцевать, убрали.

— Тут поначалу не очень интересно, — сказал Аркан, проматывая кассету вперед. — Самое четкое — это их разговор со взрывником.

«Привет, Ерема! Припозднился что-то, братан!» — в салоне «девятки» послышался голос Коня.

«Виноват, я на тридцать секунд раньше, чем обещал. Проверь часишки, Конь. Мои на пять секунд вперед».

— Знакомый голос, черт побери! — заметил парень, похожий на культуриста Невского.

— Ладно, Шварц, — оборвал Крюк, — все комментарии потом.

С этого момента все прислушивались только к тому, что долетало из динамиков. «Девятка», тем временем, каталась по улицам. Водитель особых эмоций не выражал, Аркан явно немного нервничал — ждал реакции Крюка, сам Крюк мрачно слушал беседу о том, как ему «полет на Луну» готовили, а Шварц — хоть он физиономией был на Невского похож, кликуху ему в честь другого великого качка дали — явно прикидывал по памяти, где же он мог слышать голос этого самого Еремы, который так сильно беспокоился насчет загранпаспортов для себя и своей любимой девушки, что был готов ради этого поднять на воздух совсем незнакомого человека.

Шварц вспомнил только тогда, когда все уже прокрутилось до конца, и Аркан, сняв кассету с магнитофона, подал ее Крюку.

— Знаю я этого минера, — объявил Шварц. — Точнее, помню. Он у Геры и Серого в Бузиновском лесу вкалывал. Мы туда с Хрестным и Шмыглом катались в прошлом году. Так вот, тогда у Шмыгла джип забарахлил, а этот мелкий ему помог. Он ростом мне по грудь, седенький такой. Еремой его там никто не называл, а звали Механиком. Во-первых, потому, что он в танковом шлеме рассекал и черный комбез носил, а во-вторых, он в технике петрит капитально. И в машинах, и в электричестве, и в электронике. Небось, и в минах тоже.

— Хорошая у тебя память на голоса, — с некоторым сомнением произнес Крюк. — Мне бы, если б я один раз кого-то увидел, ни за что не вспомнить бы. А уж тем более — по голосу. Аркан, ты этого типа лично наблюдал?

— Ну ты даешь, командир! — сказал Аркан почти возмущенно. — Я у себя в каморке сидел, с наушниками на голове. Делал вид, что реле паяю и заодно плеер слушаю. А это и от главного входа далеко, и от служебного, и кабинет, кстати, совсем в другом месте. Появился бы я там, у кабинета, — мне б охрана Шкворня башку открутила сразу.

— А швейцар или еще кто-то?

— Ну и что? Они ж его на карточку не снимали. Конечно, могу подойти к швейцару и спросить: «Вован, тут в пятницу маленький, седенький такой не приходил?» Считай, что через пять минут он меня Малхазу заложит, а еще через час я буду в речке по течению плыть.

— Осторожный ты, блин, как Штирлиц! — хмыкнул Крюк. — Ладно. Считай, что сработал на «удовлетворительно». Выгружайся и вали, куда тебе надо.

Аркана высадили, и машина покатила дальше.

— Куда? — спросил водила.

— Рули в контору… — вяло распорядился Крюк.

Некоторое время помалкивали, потом Шварц предложил:

— Надо поискать мужиков, которые с Серым или со Шмыглом работали. Может, подмогнут насчет этого Механика…

— Не в Механике дело, — проворчал босс. — Ну, отыщем его, кокнем, а толку? Он пешка, киллер. Другого найдут. Можно и Коня со Шкворнем замочить, но это тоже проблему не решит. Тут выше надо брать. А кто за Шкворнем стоит? Неизвестно. Сам он на такой беспредел не пойдет — это ясно. Он шестерня козырная, над ним обязательно кто-то должен быть, как бы он тут из себя авторитета не корчил.

— Может, Булка? — прикинул Шварц.

— А чем мы ей дорогу перешли? Ничем. Мы ж ни булочками, ни тем более маком не занимаемся. Мирно стрижем автобизнес, извозчиков подстраховываем, чуть-чуть водочку толкаем. Все четко и по понятиям, свой огород бережем, а на чужом не писаем.

— Но ведь бывает, когда кому-то неймется? Например, кто-то от большой жадности захотел и наши крохи покушать. Настропалил Булочку, а она и распорядилась…

— Не похоже это на нее. Она ведь, по большому счету, никаких лишних переделов не любит. После того, как Хрестного пописали, по области крупные крыши ни разу не разбирались. Витя Басмач — при своих, Шура Казан — в мире и согласии, Леха Пензенский — без проблем…

— Коля Бегемот, помнится, возбухал, — заметил Шварц.

— Ну кто такой, е-мое, этот Бегемот? — ухмыльнулся Крюк. — Пятнадцать стволов, в лучшем случае. Ему дали Благовещенский базар — и все, хватит выше крыши! Возбухать он может сколько угодно — талии у него нет, как в песне поется. Но чтоб он на нас всерьез потянул — ни фига не поверю. Он же знает, что это плохо кончится — и не «по морде чайником», а гораздо хуже. Тем более Светуля его ни за что не благословит.

— Тогда кто же, блин?

— Кто-то со стороны. Либо этот кто-то хочет в область втиснуться и показать, будто он такой крутой по жизни, что кого хошь через хрен кинет, либо это вообще политика затесалась…

— Политика? Мы-то тут при чем? — искренне изумился Шварц. — Мы ж не за большевиков и не за коммунистов. Да и демократы нам в принципе по фигу…

— Приятный ты парень, Шварц, — вздохнул Крюк, — но очень простой и наивный. Думаешь, если я или ты в Госдуму не выбираемся или за мэрское кресло не боремся, то через наши трупы политику сделать нельзя? Еще как можно. Обрати внимание, как этот козел драный, то есть Шкворень, ответил на вполне резонный вопрос Еремы-Механика насчет того, почему надо все так громко делать. Шкворень сказал: «Чем шумнее, тем лучше!» Усек, юноша?! Стало быть, дело не в том, что лично меня надо грохнуть, а прежде всего в том, чтоб произвести шум. И не только чисто взрывной, должно быть, а и общественный. Доходит, а?