Вопрос: Почему вы не любите советскую систему?

Ответ: Может быть, из-за отца - он пострадал при Сталине.

В: Расскажите ещё раз, как это было.

О: Отца звали Котов Константин Семенович, он служил в артиллерии в чине капитана. Их часть отрезали в бою под Таганрогом, он попал в плен. При Сталине это считалось великим преступлением. В конце войны его освободили из плена, а в сорок шестом арестовали уже дома.

В: Какой это был месяц?

О: Не помню.

В: Продолжайте.

О: Отца отправили в лагерь, писем мы не получали. Вернулся он в пятьдесят девятом, через тринадцать лет. Ушел крепким, сильным человеком, а стал калекой. Через четыре года умер. В школе ребята говорили, что мой отец трус и предатель.

В: Вот почему вы и невзлюбили советскую власть?

О: Когда отец вернулся, мне было четырнадцать. Этот человек предатель - был мне чужой. Я обрадовался, когда он умер. Не прощу системе, что она ввергла меня в такой грех - стать врагом собственному отцу.

В: И все же пошли работать в КГБ?

О: (после долгого молчания) Пошел.

В: Объясните, пожалуйста.

О: Как и многие другие, я страдал своего рода шизофренией раздвоением души, рассудка. Мы хотели защищать свою систему, старались не видеть недостатков, крайностей. Считать, что социализм плох, потому что у тебя случилась личная трагедия, - это называлось субъективизмом, принижением великого исторического процесса. Так многие думали. А ещё верили, что со смертью Сталина станет лучше.

В: Так и произошло?

О: Да. Надежды, казалось, оправдываются.

В: А сейчас как вы их расцениваете?

О: Как самые пустые - просто способ выжить в то время. Я пришел к такому пониманию - и потому я здесь.

В: Но этот опасный курс выбрали как раз тогда, когда Советский Союз отрекся от своего прошлого. Мы уже говорили о гласности, правда?

О: Говорили.

В: Вы в неё не верите, да?

О: Не верю.

В: Тут какое-то противоречие...

О: Возможно.

В: Гласность - это как раз то, что защитило бы других отцов и других детей от того, что случилось с вами.

О: Согласен.

В: И тем не менее...

О: Я не философ. И не политик.

В: Раньше вы говорили, что бежали ради лучшей жизни.

О: Верно.

В: А теперь мотивируете побег некими принципами, а не желанием личного благополучия.

О: И тем, и другим.

В: Но материальные соображения, должно быть, перевешивают?

О: Нет.

В: Я имею в виду, что вы не добиваетесь таких вещей, как свобода и справедливость. Вас интересует спокойная жизнь на Западе - такая, как вы её понимаете.

О: Не такой уж я обыватель - я верю в западную демократию.

В: По-моему, ни во что вы не верите. (Молчание). Вы готовы предать свою страну.

О: Я пришел к вам с ценной информацией, а вы стараетесь меня оскорбить. За что? Не понимаю.

Так оно и шло - никакой логики, все без толку. "Я не уверен, что этот человек - то, за что себя выдает" - признался Баум своему шефу.

Поиск хоть какой-то определенности довел его до того, что он позвонил полковнику Виссаку из ДГСЕ. Побеседовали вежливо, но сугубо формально, как бы по принуждению, разговор не клеился.

- Мы допрашиваем Котова.

- Понятно.

- Хотелось бы кое-что уточнить.

- Слушаю вас.

- Он дал два московских адреса - говорит, что в разное время они с женой жили по этим адресам. Можно это проверить?

- Вполне.

Баум сообщил адреса, даты, а через неделю его уведомили, что Котов там действительно проживал.

- Никак не могу его подловить - пожаловался Баум Вавру.

- А надо ли? Откуда такая уверенность?

- Возможно, от страха. Просто боюсь жуткого скандала, который начнется, если мы воспользуемся его подсказкой и начнем действовать.

- Страх - недостойное чувство, Альфред.

- Знаю, знаю. Но мотивы его побега все же неясны.

- Может, это как раз и хорошо, - заявил Вавр, - Свои собственные поступки тоже ведь не всегда объяснишь.

Баум усмехнулся.

- Это точно. Я ищу аналогий с самим собой, а передо мной совершенно другого склада человек.

- Насколько я понимаю, - подытожил Вавр, - ты не убежден, что этот человек заслан специально, чтобы нам напакостить.

Баум же тряс головой, будто пытаясь привести в порядок смятенные мысли:

- Убеждения нет, только смутные ощущения, которые лишают меня сна и покоя.

- Ну и когда же ты намерен придти в себя, дорогой Альфред?

- Думаю, пришло время отбросить подозрения и считать Котова обычным перебежчиком. Моего настроения это не улучшит, но, по крайней мере, можно продолжить работу. Может, все дело в том, что на голову майора КГБ внезапно свалилась гласность, и от этого у него мозги сместились - чего тогда от него ожидать?

Журналист Шабан принес полезную информацию:

- Я поднял картотеки "Пти голуа" за последние три года, - сказал он, встретившись с Баумом все в том же знакомом кафе. - Искал заметки, касающиеся спецслужб. Штук сорок нашел, но все без подписи. Только под двумя инициалы - Д. М. Обе за прошлый год.

- И о чем они?

Шабан вытащил из кейса пачку фотокопий, отобрал пару и отдал Бауму. В одной заметке сообщалось об исчезновении Бен Афри - алжирского националиста, якобы замеченного в связях с советским посольством в Париже. Вторая утверждала, будто на базе НАТО в Бельгии есть проблема с безопасностью, но данные специально проведенного исследования скрыты от общественности.

- Кто этот Д. М.? - спросил Баум.

- Дидье Моран. Мой знакомец из "Пти голуа" говорит, что он внештатник, в редакцию заходит редко. Его там считают подставным лицом - через него ДГСЕ поставляет в газету материалы, которые считает нужным предать огласке. Кроме того, он вхож в русские эмигрантские круги и там тоже черпает кое-какую информацию. Вот и все, что удалось узнать.

- То, что надо, - одобрил Баум, - Я ваш должник.

- Да, вот еще. Моран обожает бордель "Селект" на бульваре Пуассоньер, - спохватился журналист, - Мой приятель говорит, что он там завсегдатай.

Расставшись с Шабаном, Баум вернулся к себе и позвонил Бальдини - шефу уголовной полиции.

- Меня интересует некий Дидье Моран. Полагаю, он из тех, на кого в полиции заведено досье. Можете меня на этот счет просветить? Поскорее, ладно? Большое спасибо. С чем связано? Нет, по интересующему нас обоих делу ничего нового. Разумеется, дорогой коллега - я бы тут же вас проинформировал. Между прочим, можете вы мне вкратце объяснить, как сейчас полиция охраняет наших министров?

Ответ Бальдини он записал: у дверей резиденции охрана из двух человек круглосуточно. Казенная машина с шофером доставляет министра в его офис и прочие места. Такой порядок установлен с тех пор, как один полоумный армянин подстрелил министра иностранных дел ноябрьским утром прямо в его машине, когда тот ехал с площади Конкорд в управление полиции на набережную Орсэй. Ну и прочие меры время от времени принимаются по указанию министерства.

- А во время отпуска?

- Тех из министров, у кого есть загородная резиденция, охраняет местная жандармерия - тоже круглосуточно.

- А если министру вздумается на Корсику прогуляться или ещё куда-нибудь?

- В этом случае, - объяснил Бальдини, - придется ему самому с кем-то договариваться. Если, конечно, к нему не приставлен охранник из спецслужбы. Но многим это не по душе - суровые парни мешают развернуться на отдыхе. Дамы, знаете ли, и свидетели тут неуместны.

- Ясно. Благодарю вас.

Тремя неделями раньше техники установили подслушивающие устройства в кабинете Антуана Лашома и в его квартире на авеню Виктор Гюго. В кабинете это просто, но установить "жучка" на домашний телефон совсем другое дело. Нормальная процедура - телефонной кампании дается задание повредить линию и направить в квартиру специалиста, который, устраняя "неисправность", внедрит "жучков". Но на сей раз Баум остерегался - он не мог положиться на молчание радиоинженеров и предпочел воспользоваться услугами своих людей. Проникнуть в квартиру было сложно - требовалось терпение, изобретательность и, наконец, удача. К счастью, министр отбыл на пару дней в Марсель, где провел широко разрекламированную, призванную завоевать голоса избирателей акцию по разоблачению коррупции в местном городском совете. Еще удачнее оказалось то, что его сопровождала супруга, и полиция на эти дни сняла свою охрану.