Вблизи костра лежали убитые. Похоже, тут происходила настоящая битва. Пламя освещало нежно-розовые лица и торчащие уши. Они и у мертвых стояли торчком. Возле трупа валялся оброненный меч.

Он был тяжелый и острый, но упругая древесина поддавалась неохотно. Я повалил два дерева. На этот раз от костра стало жарко… На щеках у Эвы появился румянец. Она изумленно вглядывалась в потухающую зарю.

Ночь здесь должна быть непроглядной: ни луны, ни звезд. Наш костер увидят издали. Ничто не помешает хвостатым организовать новое нападение.

Время от времени я подходил к щиту и дубасил по нему рукояткой меча без всякой надежды: роботы явно не намеревались пускать нас в помещение. Я толком не представлял себе, что именно угрожает нам, но в одном был убежден: нельзя бездействовать, сидеть сложа руки. Костер выдает нас. Но и уйти от него мы не можем.

Распростертое тело хвостатого попадало в трепетный свет. Я давно приглядывался к нему, мне чудились металлические застежки. Я проверил догадку и оказался прав: на хвостатом был надет меховой комбинезон.

Мы выбрали трех убитых, на которых одежды не были разорваны и окровавлены. На холоде кое-как справились с застежками и шнуровкой.

Жидкий рассвет застал нас в скирде соломы. Сквозь туман не видно было дальше чем на сто шагов. Во все стороны простиралось убранное поле. Из-под снега щетинилась стерня.

Вчера мы вовремя облачились в теплые одежды. Если бы хвостатые не вздумали подбадривать себя воинственными криками еще издали, они застали бы нас врасплох. А так нам удалось скрыться. Мы бежали, куда нас несли ноги, пока крики преследователей не замолкли в отдалении. Мы спотыкались о мерзлую пахоту, попали в гущу неубранных подсолнечников, ломились сквозь частокол мерзлых будыльев, которые больно стегали нас. Наткнулись на стог, зарылись в солому и уснули.

Кошмарная ночь кончалась. Занимался короткий зимний день. Багровый круг искусственного солнца обозначился сквозь туман не на краю горизонта, а в зените. Туман медленно отступил, в зрение попали другие скирды и одинокий амбар.

Несмотря на привычные детали: стога соломы, амбар, колкую стерню, торчащую поверх неглубокого снега, черные лоскутья протаянной пахоты, — пейзаж все же производил странное впечатление. Я не сразу понял почему? Потом сообразил — глазу не хватало неоглядного простора. И причиной был не туман. Обозримый пятачок земли словно был опущен на дно чаши, негреющее солнце висело ощутимо низко. Я знал: по ту сторону, поверх солнца, располагаются точно такие же поля, скирды и амбары. Я пытался увидеть хоть что-нибудь. Мешала сизая туманистая поволока, не совсем точно имитирующая земное небо.

Пока я озирался, проснулись Итгол и Эва. Зашуршала солома, из нее повылазили заспанные физиономии. Честное слово, выглядели они умилительно: кошачьи ушки с острыми кисточками и розовые щеки, разогретые сном. Словно они были в маскарадных одеждах. Кстати, сегодня как раз новогодняя ночь.

— С Новым годом, — поздравил я.

Итгол ничего не сказал. Он проколупывал уши. Под меховым шлемом ему нелегко было добраться до них.

— Новый год… Это праздник? — спросила Эва.

— Праздник.

— Праздник — это хорошо. Радостно.

— Откуда ты знаешь? — удивился я. — На Земтере каждый день праздник. Хорошо бывает только, когда праздник долго ждешь. Целый год.

— На Земтере нет праздников. Но я знаю, что такое праздник, — упрямо заявила Эва. — Мне кажется, я когда-то жила в другом мире.

Я и сам видел, что Эва, так же как Итгол, не похожа на земтерян. У подлинного земтерянина характер проявился лишь однажды. Но ведь Герий тогда находился под гипнозом. Можно ли тот случай считать проявлением индивидуальности?

Вчера вечером, забившись в стог соломы, я с трудом заставил себя ни о чем не думать. Иначе проклятые вопросы — они так и лезли в голову — не дали бы мне заснуть. Откуда на астероиде взялись хвостатые? Между кем и кем шло сражение, которое мы слышали вчера? Кто и зачем пытался похитить нас?..

От этих вопросов меня отвлекала сосущая пустота в желудке и чувство ответственности: во всех наших злоключениях я считал повинным себя — я один подозревал неладное, а мер не принял. Сам-то я ничем не рисковал: как-никак одну жизнь уже прожил. Не скажу, что прожил благополучно, потому что погиб в снежной лавине, но как бы там ни было, вторая жизнь досталась мне не за понюшку табаку, и рисковать ею сам бог велел. Но ведь не всем выпадает такой фарт, как мне.

Эти рассуждения проносились в уме, не мешая думать о другом: где раздобыть еду. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем мы возвратимся в жилые помещения. Можно было на что-нибудь съестное рассчитывать в амбаре. Похоже, в нем никого нет и не слышно ничего подозрительного поблизости.

Дверь была заперта наружным засовом — так закрывают только от скотины, а не от воров. В щелистую кровлю проникал свет. Было сумрачно. Прелый амбарный запах, под ногами рогожные мешки, в них похрустывали капустные вилки. На худой конец и это пища. Необмолоченные снопы хлеба, кули с овсом, в углу ссыпана картошка. В руки подвернулась подкова, уздечка, звякнули удила. Корзинка. В ней провизия — каравай хлеба и пустотелая тыква, заткнутая пучком соломы. Внутри булькало. По запаху судя, квас. Тут же нашелся кусок соленого сала и небольшой круг домашнего сыра. Завтрак получился не таким уж и скудным. Только все было холодное.

По шаткой лесенке поднялись на чердак. Не более чем в километре виднелась крепостная стена и сторожевые башни. Разносились звуки и голоса, отдавались команды, маршировали отряды. Многочисленные обозы поспешно двигались по дороге, ведущей в город. Крепостные ворота распахнуты, вооруженная стража наблюдала за продвижением крестьянских обозов. Окрестное население торопилось укрыться за каменными стенами.

Все это настолько ошеломило меня, что я и не задался вопросом: откуда тут было взяться средневековому городу?^

Да и времени на размышления у меня не осталось: с другой стороны раздались тревожные крики и шум. Я глянул туда — к амбару чуть не вскачь по тележному проселку двигался конный обоз. Ушастые, стоя в рост на подводах, погоняли запаленных коней. Многие бежали по обочине, от нетерпения перегоняя лошадей. Шумная орда приближалась к нашему амбару. Видимо, он служил общественным складом, и сейчас жители торопились спасти от врагов продовольственные запасы.

Началась суматошная и скорая погрузка. Мы затаились, сидели наверху, не шелохнувшись. В сумраке я видел только бледный овал Эвиного лица да поблескивающие глаза.

Внизу нетерпеливо переговаривались, кричали, командовали… К моему изумлению, речь ушастых была понятна мне: их язык лишь немногим отличался от языка Виктора и мальчишки. Себя ушастые называли суслами, своих врагов — фильсами. Сейчас фильсы готовились осадить город, и великий Астор (вероятно, это было имя правителя) повелел всем укрыться за оборонительными стенами.

Мало-помалу внизу установился порядок, погрузка шла споро и слаженно. В работе были заняты не только руки, но и хвосты. У сусла хватало силы с помощью хвоста закинуть себе на загорбок куль овса.

На чердаке было сложено разное добро: упряжь, инструмент, какие-то тюки. Если они вздумают грузить и это, нас обнаружат. А ведь в чужих меховых одеждах, мы, пожалуй, сойдем за своих. Не лучше ли нам присоединиться к работающим, может, тогда мы незаметно смешаемся с толпой.

Я шепотом объяснил суть дела Итголу и Эве.

Затея удалась: в суматохе никому не было дела до нас. Мы все время держались рядом. Единственное, что могло выдать нас, — хвосты. У них они были гибкие и подвижные, наши висели мертвыми плетками. Кто-то уже наступил на мой — даже нахвостник затрещал. Хорошо, что я вовремя заметил и подобрал его под мышку.

Вскоре обоз тронулся. Тяжело нагруженные телеги еле передвигались. Все помогали толкать их сзади и с боков. Небольшой отряд отделился в арьергард наблюдать за приближением колонн противника.