Уходя или уезжая надолго, Мухаммед всегда сообщал Хадидже, когда он вернется — если его не было вовремя, Хадиджа волновалась и отправляла своих служанок искать его по всему городу — к храму Кааба и на рынки, туда, где под открытым небом собирались степенные мекканцы обменяться новостями, посудачить о городских делах и политике, пофилософствовать на религиозные темы. К ее беспокойству не примешивались никакие уколы ревности — для них совершенно не было оснований, служанки не должны были звать Мухаммеда домой, Хадидже нужно было только убедиться, что с ним ничего не случилось, что он цел и невредим.

Неудивительно, что Хадиджа, нежно и преданно любившая Мухаммеда, очень скоро признала его полное нравственное и духовное превосходство. Она сумела не только окружить его вниманием и заботой, но и стать его верным другом самым близким, по существу, единственным другом, способным все понять, разделить радости и тревоги, поддержать и ободрить в трудную минуту. К религиозности Мухаммеда она относилась с искренним уважением, никто не мешал ему молиться и поститься так, как он считал нужным.

После женитьбы Мухаммед поселился в доме Хадиджи, который был расположен в северо-востоку от Каабы, в нижней части Мекки, ближе к окраине ее, чем к центру. Хадиджа и после замужества осталась полной хозяйкой всего своего имущества, что, впрочем, не вносило никакого разлада в ее отношения с Мухаммедом. Варака, двоюродный брат Хадиджи, ханиф-богоискатель, продолжал жить с ними на правах члена семьи, никому не мешая и ни во что не вмешиваясь, он был целиком поглощен своими религиозными заботами и проблемами. Две служанки-рабыни помогали Хадидже в хлопотах по хозяйству. Мухаммед держал в доме петуха — птицу, наделенную таинственной способностью приветствовать своим криком движение далеких звезд и каким-то образом оберегающую дом от злотворности ночной темноты, от тех несчастий, которые, по мнению Мухаммеда и других арабов, скрывает ночь. Кроме того, петухи видят ангелов и своим пением оповещают людей об их приближении. «Если вы слышите крик петуха, — советовал Мухаммед, — просите Бога о милости, потому что петух увидел какого-нибудь ангела, а если услышите крик осла — ищите у Бога защиты от зла, потому что осел увидел какого-нибудь дьявола».

При доме был «сад» — росло большое абрикосовое дерево, в тени которого стояла легкая беседка, в некотором роде роскошь в безводной и знойной Мекке, показатель зажиточности Хадиджи, одноэтажный глинобитный дом которой в остальном был ничем не примечателен.

Сорокалетняя Хадиджа вряд ли рассчитывала и в третьем браке испытать радость материнства. И тем не менее любовь и судьба сотворили с ней небольшое, но вполне реальное чудо — наградили ее на закате дней прямо-таки исключительной плодовитостью.

Первым, ко всеобщей радости, родился мальчик, которого назвали аль-Касим, и казалось, пожелание, данное новобрачным на свадебном пиру, — «с сыновьями, но без дочерей», начинает сбываться. В связи с рождением сына мекканцы стали называть Мухаммеда новым именем — Абуль-Касимом, отцом Касима; такое прозвище было и почетнее и приятнее, чем простое имя, данное при рождении. Но радость была недолгой — года через два аль-Касим умер, повергнув Мухаммеда и Хадиджу в глубокое горе.

После аль-Касима Хадиджа родила четырех дочерей — Рукайю, Зайнаб, Умм Кульсум и Фатиму, а затем снова мальчика — его назвали Абдаллах в честь отца Мухаммеда, а может быть, и выражая этим именем благодарность судьбе. Однако и предусмотрительно выбранное имя не помогло — мальчик прожил еще меньше, чем аль-Касим, он жил так мало, что мекканцы не успели наградить Мухаммеда новым почетным прозвищем. Та же участь постигла и ат-Тахира, седьмого по счету ребенка и третьего сына Мухаммеда — он умер в младенчестве, своим рождением на короткое время вселил надежду в сердца Мухаммеда и Хадиджи, а затем угас, оставив после себя тоску и горе на долгие годы. Мало сказать — на долгие годы — навеки, навсегда, ибо это был последний ребенок, которого родила Хадиджа, она была по-прежнему красивой, цветущей и здоровой, она по-прежнему пользовалась глубокой и чистосердечной любовью Мухаммеда, но ее время рожать и кормить детей грудью истекло.

Для Мухаммеда это означало, что надежда иметь сыновей не сбылась, сыновей у него не будет, почти наверняка уже никогда не будет. Вновь судьба обошлась с ним жестоко и несправедливо, да, несправедливо, ибо он ничем не заслужил такой немилости, такого несчастья и такого позора-не иметь сыновей. Он слишком любил Хадиджу, чтобы привести в дом еще одну жену или взять себе наложницу, у него и в мыслях не было так унизить и обидеть Хадиджу, он не хотел этого, да, пожалуй, и не мог. Все-таки дом, в котором он жил, был домом Хадиджи, и, рассуждая по совести, он не должен был распоряжаться в нем как единовластный хозяин, это было бы несправедливо, неправильно.

Не надо думать, что страдания Мухаммеда из-за отсутствия у него сыновей означали его нелюбовь или пренебрежение к родным дочерям, которые вполне благополучно подрастали в его доме. Дочерей он любил, относился к ним с нежностью и вниманием, охотно играл с ними и заботливо их воспитывал. Он сумел прочно и навсегда завоевать преданность дочерей, добился того, что они выросли духовно близкими ему людьми. Особенно это относится к самой младшей дочери Мухаммеда, названной Фатимой в честь его бабки, матери покойного отца и здравствующего Абу Талиба, и в честь матери Хадиджи — с ней любовью и дружбой он оставался связанным до конца своих дней.

Хадиджа была богата, Мухаммед пользовался прекрасной репутацией среди мекканцев, оба они отличались пресловутым благородством происхождения, и когда пришло время сперва Рукайе, а потом Зайнаб и Умм Кульсум уходить из-под родительского крова, никаких препятствий для их замужества не возникло. За ними дали богатое приданое и выдали их не за кого попало — ушли они в зажиточные, благородные и всеми уважаемые семьи. Рукайя и Умм Кульсум вышли замуж за сыновей Абд аль-Уззы, стало быть, своим мужьям они приходились двоюродными племянницами. К тому времени, когда дочери Мухаммеда подросли, Абд аль-Узза сильно преуспел в делах, он был едва ли не самым богатым среди хашимитов и недвусмысленно начинал претендовать на роль главы клана. Он был женат на сестре Абу Суфиана, влиятельнейшего человека в Мекке, главы клана Абд Шамс, в целом враждебного хашимитам и их союзникам по Конфедерации Добродетельных. Отметим, кстати, что деда Абу Суфиана звали Омейя — поэтому потомков его называли также Омейядами.

Зайнаб выдали замуж за племянника Хадиджи, преуспевающего в делах представителя клана Абд Шамс.

С Мухаммедом и Хадиджей осталась лишь самая младшая дочь — Фатима.

В 605 году, через десять лет после женитьбы Мухаммеда, в Мекке произошло важное событие — курайшиты решили перестроить Каабу, вернее не перестроить, а просто покрыть ее крышей. Но стены Каабы были непрочными, годы, наводнения и пожары (случалось, что ткани, которыми курайшиты «одевали ее», воспламенялись по чьей-либо неосторожности) серьезно расшатали каменную кладку — под тяжестью крыши она просто обрушилась бы. Поэтому ее волей-неволей нужно было предварительно разобрать, затем выстроить новые прочные стены и только потом приступить к возведению крыши. Необходимость предварительно разрушить храм сильно смущала курайшитов, из-за чего и весь проект ее перестройки из года в год откладывался, пока внешние обстоятельства не вынудили их наконец преодолеть свой благочестивый ужас. Каабу обокрали. Ворам не пришлось даже взламывать запертую дверь, они просто перелезли ночью через ее стену и спокойно унесли сокровища, подаренные храму богомольными хаджиями.

Ограбление Каабы всполошило всю Мекку, и вскоре усилиями добровольных детективов (напомним, что никакой полиции в городе не существовало) часть похищенных сокровищ обнаружили у некоего Дувейка. Дувейка судили и в соответствии с древним арабским законом отрубили ему кисть правой руки; кроме того, по совету прорицательницы, его, уже не как вора, а как осквернителя святыни, на десять лет изгнали из города.