- Наш брат, в честь которого объявили выходной.
-А!...
- Ты правда знал его, старик?
Я прерываю упорно хранимое молчание:
- Спросите у медведя, запирает ли он дверь в сортире.
Эта старая хохма повергает ребят в конвульсии. Неужели возможно, что им никогда ее не приходилось слышать? Как бы то ни было, придя в себя, они улыбаются. Пользуясь случаем, я задаю главный вопрос.
- Где теперь самый лучший магазин пластинок?
- Это "Тауэр Рекордз", на Бродвее, где-то на шестидеся-тых улицах.
- Ну спасибо, мужики, давайте пять!
Эти парни настолько ущербны, что не знают, как по-на-стоящему надо пожимать на прощание руку.
Приходится разгибать их большие пальцы, чтобы руки соединились, как это полагается. Я оставляю их упражнятьсяв рукопожатии между собой и выхожу на Бродвей.
Господи, проезд в метро уже стоит аж два доллара! И жетончики с какими-то странными вставками. Хотя ездить также паршиво: тот же шум, та же толпа. Правда, стена вагона не исписана. Меня занимает вопрос, почему бы это, но тут я замечаю мальчика, который выхватывает из кармана маркер и пытается писать на стене. Чернила собираются в капельки и стекают на пол, будто стена смазана жиром. Ребенок бранится:
- Черт возьми, мне сказали, что этот новый маркер пишет на всем! Пять долларов - словно в трубу! - И он садится на место. Я дотрагиваюсь до стены: она сухая. Круто, какое-нибудь тефлоновое покрытие....
Я по ошибке доезжаю до Коламбус Секл, и мне приходит-ся вернуться немного пешком до Тауэр Рекордз. Ох, и стран-но же одеты эти люди. Девицы щеголяют в нижнем белье: бюстгальтерах и пестрых трико, а мужчины прямо в каких-то жеваных костюмах и цветных майках. Значит, теперь в чем спят, в том и ходят? Почему же тогда все так вылупи-лись на меня? Может быть, это из-за моих длинных волос. Кажется, никто уже не отращивает их до пояса. Черт бы их побрал. Ну и придурки.
А вот и "Тауэр Рекордз". Ух ты!
...Глазами больно смотреть на эту пестроту. Здесь больше неона и люминесцентной краски, чем в Грейсленде. Если хо-рошенько подумать, когда-то мне нравилось, когда все блес-тит и сверкает. Старею, верно. Все равно, не понимаю, зачем все эти телевизоры? В конце концов, это музыкальный магазин или распродажа -электроприборов?
На экранах повсюду - причудливые отрывки чьих-то "шедевров" под Бунюэля... Ладно, не важно. Только бы войти в двери, пройти под этим сканирующим устройством (просвети меня, Скотт, хи-хи), и оказаться в магазине.
Ну и толпа же тут! У каждого наушники без проводов, каждый пританцовывает в своем ритме. В этом вшивом поме-щении даже нет усилителей? Какое же это рок-н-ролльское братство? Одно из счастливейших воспоминаний моей жиз-ни - слушать новую запись прямо в магазине, когда все рас-качивались в такт... Да и продавцов не видать, только один единственный кассир на весь магазин. А что делают эти люди? Они заказывают компакт-диски по компьютеру, и тот выбра-сывает их через какую-то щель внизу! Ну, прямо конец света!
Подхожу к кассиру. Этой девушке не больше пятнадцати. У нее в ушах золотые серьги в форме скарабеев, ползающих вверх и вниз на маленьких ножках.
- Мир вам, милая леди. У вас случайно нет подборки старых пластинок для серьезного коллекционера?
- Чаво?
- Пластинки - это виниловые диски, вращающиеся на про-игрывателе со скоростью 33 и 1/3 оборотов в минуту, и вот там ма-аленькие такие дорожки, по которым бежит граммо-фонная игла и воспроизводит музыку.
Пигалица сердито надувает губы:
- Не морочьте мне голову! Такого не бывает!
- Могу я поговорить с кем-нибудь еще?
- Не знаю. Посмотрите в задней комнате.
Нахожу какую-то дверь, которую самонадеянно принимаю за вход на обычный склад, и, ничего не подозревая, откры-ваю ее.
Обнаженные до пояса мускулистые и мокрые от пота ра-бочие огромными лопатами грузят компакт-диски и цифро-вые кассеты из громадной кучи на транспортер, бегущий к распределительным устройствам. Бригадир с черной повязкой на глазу щелкает бичом над их исполосованными шрамами спинами. Он видит меня и кричит:
- Чужак! Хватайте его, ребята, пока не убежал!
Я хлопаю дверью, и меня словно ветром сдувает. Ну но-женьки, не подведите!
Пробежав несколько кварталов вниз по Бродвею, я ос-танавливаюсь, жадно ловя ртом воздух. Ну и кросс. Кажет-ся, несмотря на все проведенные в затворничестве годы, я оторвался от своих преследователей, Приспешников Индуст-рии Звукозаписи. Прислоняюсь к стене дома, чтобы передо-хнуть, и внимательно осматриваюсь.
Адрес на другой стороне улицы кажется мне знакомым. Тут до меня доходит, что я уставился прямо на тот дом, в котором размещается редакция журнала "Мэгнетик Моумент"! Какое совпадение! Решаю плыть по течению. Я должен вой-ти и заявить о себе. Уверен, что меня примут с энтузиазмом. Их Старший Сотрудник, Живая Энциклопедия Рока, Мистер Поп-Популяризатор Собственной Персоной.
Вхожу внутрь здания; поднимаюсь в лифте, механический голос которого осведомляется, куда меня везти, и попадаю в великолепный вестибюль, За письменным столом сидит обво-рожительная птичка. В нижнем белье, естественно.
- Мир вам, мэм. Не могли бы вы объявить всем и каждому, что мистер Бинер Уилкинз спустился с высот, чтобы поприветствовать преданных ему и прочистить им мозги от Запоя, Зуда и Занудства.
Крошка смотрит на меня с еле скрываемым отвращением. Она нажимет на кнопку внутренней связи и говорит в микрофон:
- Эй, охрана! Тут еще один.
Не упевает она убрать свой наманикюренный палец с кнопки, как четверо громил появляются из потайных дверей и весьма болезненно завладевают моими конечностями.
- Эй, вы, свиньи, за что? Выпустите, освободите меня, руки прочь! Я же ничего не сделал. Я - уважаемый сотрудник этого листка, я просто хочу видеть своего редактора!
- Все они так говорят, - мычит один из мордоворотов, зажавший мою шею, словно карандаш, между большим и указательным пальцами.
- Кто это "все"? Никого я знаю. Я - это я, Бинер Уил-кинз, Одинокий Волк. И я не связан ни с какими кликами, клаками и кагалами.
Все напрасно. Меня несут к лифту. На мои крики высовы-ваются штатные сотрудники, которые толпятся у дверей сво-их комнат, наблюдая мое унижение.