— Вы говорите, вероятно, о богатых рудах. А если еще пустить обогатительную фабрику? — несмело проговорил Сатпаев.
— Вы, Каныш Имантаевич, специалист молодой, — без церемоний сказал Яговкин. — Вам еще в деле надо побывать, пройти, как говорят, огонь и воду... Скажу вам откровенно: если найти в этой глуши не медь, а золото, его и то дороже будет взять. Сами посудите: до ближайшей станции железной дороги четыреста тридцать верст, воды нет, кругом бескрайняя безжизненная степь, население малочисленное и к тому же полностью неграмотное. Степняки умеют пасти скот, а к промышленным делам не приучены. Лучшее, на что они годны, — это караваны водить. А когда кончатся большие перевозки, что им делать? Ладно, открыли мы производство. Кто будет работать на нем? Казахи?.. Техника не отара овец, которую можно криком повернуть куда надо. Делать ставку на рабочих из центральных городов, которые будут трудиться здесь по найму? Нет, они продержатся в Карсакпае от силы несколько месяцев. Когда по-настоящему узнают здешние условия, заводские порядки, сразу сбегут. Это я знаю по примеру наших людей, которых мы нанимаем сюда каждый сезон. Да и как их обвинять? Лето знойное — воробей не вынесет, не то что человек. Зимой бураны бушуют месяцами и холода такие, что носа из дому не высунешь. Овощей днем с огнем не найдешь, питьевую воду везем за несколько километров. Но даже если решили мы проблему рабочих рук — как организовать водоснабжение завода и рудников? Для выплавки меди нужно много топлива. Где его взять? Может быть, назовете карагандинские угли как надежную топливную базу? Но до них семьсот километров с гаком.
— А Байконур?
— Его запасов, дорогой мой, хватит лишь на десяток лет. А потом, это одно название — уголь... Там больше золы, чем горючих веществ. Нет, Каныш Имантаевич! Англичане не дураки, они лучше нас умеют из копейки делать стерлинги. Сами увидите, здесь навалом всякой документации — их разведывательные данные. На глубокое бурение англичане не отважились. Видно, неспроста. Не верили они, будто можно что-то найти поглубже. Поэтому и не стали напрасно тратить деньги. Они все хорошо изучили и строили завод с расчетом на двенадцать лет. Слышите, только на двенадцать!..
— Тогда зачем же столько шума вокруг Карсакпая: разбудим степь от векового сна!
— Молоды вы еще, — усмехнулся Яговкин. — Строим завод потому, что он уже наполовину готов. По расчетам товарища Дыбеца, управляющего вашим трестом, выгоднее было достроить его, чем вывозить отсюда оборудование. А почему стали вдруг строить с расширением, с перспективой роста? Этого я не знаю. Спросите об этом у руководства. Я был против с самого начала. Да разве это завод? Для связи с рудниками узкоколейка — память девятнадцатого века. Самый надежный транспорт — верблюды, для водоснабжения завода — задержание паводковых вод. Нет, дорогой. Большое дело так не начинают. Большое дело с перспективой на будущее не так ведут...
Через несколько дней геологи отправились в Джусалы. Яговкин еще раз побывал с Сатпаевым во всех точках, где работали специалисты Геолкома, сдал ему все дела.
— Вы намного моложе меня, да и как специалист тоже молоды. Не обессудьте, Каныш Имантаевич, если дам вам пару советов на правах старшего, — проговорил он при прощании.
— Пожалуйста, Иван Степанович. Я буду вам только благодарен.
— У вашего народа есть пословица: крылья птицы крепнут в полете. Умно сказано. Вот и вам даю совет: скорее взлетайте, дорогой, обретайте крылья. Чем выше подниметесь, тем лучше! Поэтому говорю вам: не засиживайтесь в Джезказгане. Годика два поковыряйтесь здесь, обеспечьте этот заводик запасом еще на десяток лет. И хватит с вас, поищите себе какое-нибудь крупное месторождение с перспективой... В геологическом отношении Казахстан пока еще настоящая целина. Вам, молодому специалисту, работать да работать. И вы непременно сделаете сколько угодно интересных открытий! Лишь бы иметь удачу!
За невидимыми сокровищами
I
Когда Каныш уезжал на Улутау, землю уже укрыл снег. Унылая степь из пепельной сразу сделалась белоснежной, как бы разом помолодела. Поубавилось шума и сутолоки, царивших здесь летом. Шло на убыль и движение по караванному пути. Разведочные работы прекратились, люди Геолкома разъехались по домам. И на площадке завода, и на железнодорожной насыпи — всюду темпы строительства поубавились. Все перешли на замедленный зимний ритм.
В Джусалы Каныш Имантаевич задержался ненадолго. Сдав в отдел перевозок станции все материалы разведок — документацию скважин, образцы пород и некоторые другие грузы, он сел в пассажирский поезд до Оренбурга.
Приехав в Москву, Сатпаев сразу же попадает в водоворот кабинетной беготни. Потом потянулись дни, когда он просиживал дотемна в отделе геологии треста — надо было подытожить летние работы: из химлаборатории Геолкома уже поступали первые анализы, их следовало привести в порядок, разобрать кое-какие данные, подсчитать первичные запасы... Что не успевал сделать в конторе, захватывал на дом. И тогда они вдвоем с Тасей работали вечерами. Сатпаевы жили в тесной комнатушке, выделенной трестом. Обстановка была более чем спартанской — молодые не имели даже порядочного стола. Единственное достояние их составляли книги.
«Пожалуй, это было самое интересное время нашей жизни. Кстати, в молодые годы любое занятие кажется интересным, важным. О чем мы мечтали, не перескажешь, и мы чувствовали себя для всего достаточно сильными. А сколько было работы у нас, тоже не пересчитать, но мы на все успевали, — вспоминала Таисия Алексеевна. — Время было такое. Совершенно не думали о быте или о других прелестях домашней жизни, работали так, будто хотели вдвоем свернуть гору. А ведь в Москве было так много мест, где нам хотелось побывать: театры, кинематограф, музеи, концертные залы. Выгадав из нашей напряженной программы два-три часа, мы шли куда-нибудь. Каныш Имантаевич особенно любил бывать в театpax и музеях. На понравившиеся спектакли он ходил по нескольку раз, в музеях готов был часами простаивать у понравившейся картины. Всего мы с 1926 года прожили в Москве подряд три зимы. Частенько мы ездили в Ленинград. Там находилась контора Геолкома. Здесь мы свободные часы проводили в очагах культуры и искусства, столь богатых и разнообразных в этом городе. Я думаю, что всеохватывающие, глубокие познания Каныша Имантаевича, всегда удивлявшие его знакомых, были получены им именно в те годы. Разумеется, он учился всегда и всюду. Его любопытство было ненасытным, он вбирал в себя многое из однажды увиденного и прочитанного. В те зимы он долгие дни просиживал и в библиотеках...»
— У каждого месторождения своя история, оно имеет своеобразную летопись, — говорил профессор Усов на одной из своих лекций в технологическом. — Ее пишет не один человек. Ее авторы — сотни людей, судьбы которых скрестились на этом клочке земли. Пишут не только чернилами, но иной раз даже кровью. Если желаете, молодые люди, стать настоящими геологами, вам обязательно следует всегда прежде всего изучить летопись исследуемого месторождения — что происходило здесь до вас, кто побывал и что делал, что открыли, чего не смогли найти... Словом, надо пройти по следам прежних исследователей, и только тогда, когда вы уже почувствуете себя достаточно осведомленными, приступайте к самостоятельной разведке. Тогда и успех вам обеспечен...
Каныш хорошо помнил слова учителя. Еще в дни пребывания в Джезказгане он глубоко интересовался историей открытия месторождения. Он исследовал ее не только в разведочных канавах, шурфах или подземных выработках рудников, но и расспрашивал бывалых людей края, рылся в архивах.
Его особенно заинтересовало то, что местность эта издавна звалась так точно, словно решение о ее наименовании после долгих дебатов вынес ученый совет современного геологического института. «Джезказган» значит по-казахски «копающий медь». Имя присвоено не каким-то исследователем, а народом. Значит, он знал не только достоинства просторных пастбищ степи, но и ее подземные кладовые.