Кирсипуу согласно кивнул, выжидающе глядя на Лобова. Но Иван молчал, полагая, что и без того был многословен. И хотя пауза затягивалась, он спокойно выдержал оценивающий взгляд психолога-обсерватора.

— Что ж, — решил наконец Кирсипуу, поднимаясь на ноги, пусть будет по-вашему. Рискнём!

— А в чем риск? — уточнил Лобов, поднимаясь вслед за ним.

Кирсипуу взглядом одобрил этот вопрос и пояснил:

— Лена может неадекватно отнестись к вашему появлению. В известном смысле, для неё вы, командир «Торнадо», — живое воплощение Орнитерры. А Лена ненавидит этот ядовитый мир!

— Я и сам его ненавижу, — холодно сказал Лобов. — Не беспокойтесь, Ян. Если проблема только в этом, то все будет в порядке.

Лену Иван отыскал в аэрарии, располагавшемся на открытом воздухе среди старых раскидистых сосен, какими они вырастают на свободе, когда не мешают друг другу. Здесь было уютно, как в родном, с детства знакомом доме. Пахло хорошо прогретой землёй, увядающей травой и хвоей. Ленивый ветер гладил вершины сосен, путался в длинных иглах и лишь иногда, совсем обессилев, падал на траву. Светило по-вечернему нежаркое желтеющее солнце, в бледно-голубом, как бы выцветшем небе неслышно парили шапки и башни облаков. Лена в светло-сером брючном костюме спортивного покроя полулежала в шезлонге с книгой в руках. Она не то не заметила Лобова, не то не посчитала нужным обратить на него внимание. Поэтому Иван задержался в некотором отдалении возле пахучего темно-зеленого куста можжевельника.

Лену он узнал не без труда. Конечно, Иван и не пытался пользоваться воспоминаниями о спасённой ими девушке, балансировавшей между беспробудным сном и уже необратимой смертью. Лена тогда была больше похожа не на живого человека, а на не очень искусно сделанную фигуру для музея с медицинским уклоном в целях иллюстрации последствий летаргической болезни. Прежде чем лететь в Йеллоустонский профилакторий, Лобов познакомился с голографиями Лены, хранившимися в космофлотском, пока ещё очень кратком досье на её имя. Лена Зим, полулежавшая в шезлонге с книгой в руках, была похожа на весёлую восемнадцатилетнюю девушку, изображённую на голографиях, не больше, чем её заметно более старшая по возрасту сестра. Или даже её молодая мать! Таких, похожих на нынешнюю Лену молодых матерей в двадцать третьем веке было предостаточно. А ведь Лене было всего девятнадцать лет!

Когда Лобов приблизился, Лена и не подумала оторваться от книги, хотя вряд ли она по-настоящему читала её: за все время, что видел её Иван, она ни разу не перевернула страницы. Поздоровавшись, Иван негромко представился:

— Меня зовут Иван Лобов.

Лена опустила книгу на грудь и некоторое время равнодушно разглядывала стоявшего перед ней крупного сильного человека. У неё было удлинённое, ничем не примечательное лицо с довольно правильными мягкими чертами, бело-матовая кожа с акварельным румянцем на щеках, волнистые коротко стриженные русые волосы и спокойные карие глаза.

— И что вам угодно, Иван Лобов?

— Я командир патрульного корабля «Торнадо», посланного на Орнитерру.

В карих глазах Лены отразилось некое сильное движение души, и похожее и в то же время не похожее на страх: они расширились и снова стали спокойными, пожалуй, усталыми карими глазами.

— Понятно. Ждёте от меня слов благодарности?

— Нет.

— И правильно. Напрасно вы меня спасали. — Лена помолчала и уточнила: — Одну.

— Так уж получилось.

Лена кивнула, как бы извиняя Ивана, и подняла книгу на уровень глаз.

— Можно я посижу с вами?

— Зачем?

— Да просто так. Вы читаете, и я почитаю.

Она пожала исхудавшими плечиками.

— Читайте.

Лобов взял один из свободных шезлонгов, прислонённых к золотистому, пахнущему смолой стволу сосны, и разложил его в нескольких шагах от шезлонга Лены — сбоку, так чтобы не мельтешить перед её глазами. Достал из кармана микропечатный покетбук, вмещавший несколько томов обычной печати, бинокулярные очки. Усевшись поудобнее, он настроил очки на удобную степень увеличения и погрузился в чтение. Сделать это было нелегко, отвлечении, особенно мысленных, было множество, но Лобов уже давно научился делать то, что требуется, в любой, даже неблагоприятной обстановке. Наперёд зная, что погрузиться в тонкости художественного текста будет трудно, Лобов остановился на хронике земных событий за последний квартал. Такие обзоры специально готовились для гиперсветовиков, большую часть жизни проводивших в космосе и лишь гостивших на Земле. Помучившись минуту-другую, Иван заставил-таки себя позабыть о Лене, сосредоточиться и уже не отрывался от текста до тех пор, пока не одолел обзор до конца. А когда одолел и снял бинокуляры, перехватил взгляд Лены. Она смотрела на него поверх книги и не отвела неподвижных глаз.

— А вы и в самом деле читали, — проговорила она, скорее просто констатируя, нежели сомневаясь или удивляясь.

— Читал, — подтвердил Иван.

— А я вот не могу. Не получается! — Лена сказала это равнодушно, но в движении руки, которым она опустила свою книгу на траву, осыпанную усыхающей хвоей, проскользнула досада.

— Так и не читайте! Хотите прогуляться?

Она отрицательно качнула головой:

— Меня ещё плохо держат ноги.

— Тем более!

— Неловко.

Лобов поднялся на ноги.

— Но я же не чужой. Пойдёмте!

— Не чужой?

— Я из экипажа «Торнадо», — напомнил Иван с улыбкой. — Вы для нас — не чужая!

Лена провела рукой по лбу, словно поправляя волосы, хотя необходимости в этом не было.

— Я и позабыла о космических традициях. — Она задумалась и прямо взглянула на Лобова своими тревожными карими глазами. — Вас привело сюда чувство долга?

На секунду Иван смешался, но потом упрямо спросил:

— Разве долг — это плохо?

Она отвела взгляд, пальцы её перебирали воротник светло-серой спортивной куртки.

— Не знаю. Теперь не знаю. Наверное, хорошо. Но иногда плохо!

Сердце Ивана сжалось. Как только он увидел Лену, она сразу показалась ему странно знакомой. Как будто он уже видел её раньше, причём именно такой — погруженной в мир своих мыслей молодой женщиной, смотрящей на окружающий мир с неясной тревогой в карих глазах: чуть удивлённо, чуть недоверчиво и печально. Умом Иван хорошо понимал, что такую, сидящую перед ним в кресле Лену Зим он видеть никак не мог. Её просто не существовало прежде! Она родилась из забвенья колибридного сна всего несколько месяцев тому назад. Но сердце упрямо твердило Ивану, что он знал Лену и раньше, и он ничего не мог поделать с этим уверенным внутренним голосом. Прямо наваждение! И вот сейчас, когда карие глаза Лены были обращены на Ивана, но взгляд их скользил мимо, в какие-то только для них открытые дали, Лобов вдруг вспомнил, где видел её раньше. Не деталями, а общим выражением лица Лена была похожа на рождающуюся Венеру Боттичелли. То же самое щемящее очарование! Немой призыв к доброте и помощи… и робкая надежда на неё. Не умом, а сердцем Иван понял, что в душе Лены происходит какой-то трудный, может быть, давно назревший перелом и что неудачно сказанным сейчас словом можно помешать этому, сломать, испортить второе рождение человека. Негромко назвав Лену по имени, Иван подождал, пока взгляд её не приобрёл осмысленное выражение, и только тогда спросил:

— Вы позволите мне навестить вас завтра?

После паузы она ответила вопросом на вопрос:

— А вы собираетесь задержаться?

— Собираюсь.

— Стоит ли? Вы же исполнили свой долг.

— Я прилетел сюда отдыхать. Каникулы! А врачи после всех передряг на Орнитерре настоятельно рекомендовали мне хотя бы недельку отдохнуть в профилактории, — спокойно ответил Иван.

— Здесь, в Йеллоустоне?

— Нет, в любом. Но если не возражаете, я бы остался здесь.

— А почему я должна возражать?

— Тогда — до завтра.

И поклонившись, Лобов удалился. Ему хотелось обернуться! Но он не позволил себе этого. Но если бы позволил, то увидел бы, что Лена Зим, опершись одной рукой на подлокотник шезлонга, смотрит ему вслед.