Вошли мы с Зиной в комнату. Познакомила она меня с ними. Сели мы. Старушка Пелагея Никитична, Сашкина мать, на стол собирает, а дочка ее, Наташа, помогает.

«Садись, Сережа, — говорит Зинин свекор Петр Филатович, — перекусим чем бог послал. С дороги-то небось проголодался».

Сели мы к столу — о главном не говорим. То да се — о пустяках всяких. Пелагея Никитична расставляет тарелки, ложки, плошки, а сама нет-нет да и проведет фартуком по глазам.

Поговорили мы о разных мелочах, потом достает Петр Филатович из буфета бутылку водки.

«Ну что ж, говорит, отметим по русскому обычаю возвращение солдата».

Разлил он всем, взял рюмку, поднялся. И мы все встали.

«Выпьем, — говорит Петр Филатович, — за победу над Гитлером проклятым, за гостя нашего дорогого и за все такое хорошее…»

Пелагея Никитична на Сашин портрет смотрит, и рюмка у нее в руке трясется, вот-вот упадет.

Ворохнул старик на нее глазом — отвернулась она от стены.

«Ну, выпьем», — говорит свекор.

Выпили, закусили, опять молчим. Петр Филатович по второй разливает.

«А теперь, говорит, выпьем за сына моего, за Сашку… — Дрогнул у него голос, и водка из рюмки на стол пролилась, — …и за всех, которые… головушки свои по фронтам сложили… чтобы мы, значит, с вами могли…»

Пелагея Никитична лицо фартуком закрыла — и в кухню. А тут, как на грех, Соня с улицы в квартиру вошла. Увидела меня — как закричит:

«Папа, папочка! Бабушка, смотри, папа приехал!»

Сестра Сашкина, Наташа, Сонечку в охапку — и на лестницу. А Петр Филатович — ох, крепкий мужик был! — отер слезу и медленно-медленно выпил за свое горе.

Ну, мне, конечно, никакая водка в горло не идет. Повернулся к Зине, а она на портрет смотрит, и слезы у нее тоже в три ручья по щекам бегут.

Помолчал немного Петр Филатович, а потом говорит мне:

«Ты, Сергей Степанович, не казни себя. Понимаю, что тяжело тебе сейчас, но виноватых здесь нету. Ты сам солдат, и по орденам твоим вижу — головой своей не один раз рисковал. А то, что живой остался, в этом твоей вины нету. Саньку моего, конечно, не воротить, ну а если уж любится вам с Зиной, так уж и любитесь и живите. Как говорится, бог вам в помощь!»

Налил он еще по одной.

«Мы, говорит, тебя, Сережа, знаем, нам про тебя и Саша писал, и Зина рассказывала. Человек ты, видно, хороший и Соне будешь отцом исправным, потому как Саше ты был друг и… все такое прочее».

Отвернулся он и, чтобы виду не показывать, что трудно ему, зовет Пелагею Никитичну:

«Мать, а мать? Ну-ка иди, выпей с нами по последней».

Подал ей рюмку и говорит нам с Зиной:

«За вашу удачную в дальнейшем жизнь…»

И почему-то горько-прегорько мне стало. Вспомнил я, как Саша Антонов меня из-под немецких мотоциклов на своем самолете вывез, и отскочила у меня внутри какая-то пружина. Смотрю я на Пелагею Никитичну и Петра Филатовича и думаю: «Милые вы мои, дорогие люди! И что же вы меня казните так большим своим русским сердцем? Да ведь вас обоих в золотую раму надо и заместо святых икон в красном углу поместить. Чтобы шапки перед вами люди снимали, чтобы молились на вас…»

Выпили мы по последней, закусили.

«Ну, мне по делам надо, — встает Петр Филатович из-за стола. — Раньше чем к обеду не ждите».

«Подожди, отец, — засуетилась Пелагея Никитична, — пойду-ка я вместе с тобой до рынка».

И ушли они, чтобы нас вдвоем оставить.

Сидим мы с Зинаидой Ивановной друг против друга, молчим. А капитан Антонов строго на нас со стены смотрит, хмурится.

«Ну, — думаю, — решать надо. Или так, или не так». Встал я, подошел к Зине, взял ее за руку. А она вся задрожала, головой затрясла:

«Не надо, не надо…»

«Вот что, — говорю я ей, — чтобы не думали ничего такого… Одевайся, и пошли в загс. И Соню сегодня же на мое имя перепишем».

В тот же день мы с ней все и оформили. А через неделю увез я ее вместе с дочкой на Дальний Восток.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: