Пэйджит собирался с мыслями, подыскивал подходящие слова.

– Сегодня днем, примерно в двенадцать, – начал он, – в номере отеля "Флуд" Марк Ренсом пытался изнасиловать Марию Карелли. – Гул голосов, резкие фотовспышки, отдельные выкрики. Не обращая ни на что внимания, Пэйджит продолжал: – Это было под предлогом деловой встречи, как нередко делается. Это было неожиданно, как это часто бывает. И к этому не было ни малейшего повода, как это случается всегда. – Пэйджит сделал паузу. Теперь они притихли, ждали, что он скажет еще. – Была борьба. Пистолет выстрелил. В результате величайшее несчастье: попытка изнасилования закончилась трагедией и для насильника, и для жертвы.

Мария опустила голову, потом снова стала смотреть в камеру.

– Смерть Марка Ренсома – это трагедия. Мария Карелли не хотела смерти этого талантливого, но с садистскими наклонностями человека, однако не могла допустить, чтобы он надругался над ней. И ее трагедия в том, что отныне она обречена жить, помня о покушении на ее честь, помня об этой смерти. В том, что обвинение не будет предъявлено, я уверен. И на что я искренне надеюсь: те, кто не знает Марию Карелли лично, отнесутся к ней с не меньшим состраданием, чем ее друзья и знакомые.

На экране появилось лицо Марии крупным планом. С удивлением Пэйджит увидел в ее глазах слезы.

Когда полицейский быстро повел их к лимузину, она взяла Пэйджита под руку. И не отпускала его руку, пока дверца машины не закрылась за ними.

Теперь они были одни – за темными окнами со стеклами односторонней проводимости, отделенные от водителя стеклянным экраном.

– Это было, – сказала Мария, – почти безупречно.

Пэйджит смотрел мимо нее. Репортеры и камеры слепо тыкались в окна, но окна были непрозрачны для них.

– Да, – ответил он. – Как всегда.

Она отодвинулась от него:

– Полагаю, близости довольно. По крайней мере, на сегодня.

– Да. Думаю, достаточно.

Больше они не произнесли ни слова. Сделав два поворота в жилом квартале, оставив позади репортеров, лимузин подвез Пэйджита к его автомобилю.

Карло убрал звук. В голубом мерцании экрана он выглядел старше, чем утром. За ним светились беззвучные изображения – рты открывались, но слов не было слышно.

– Почему она не здесь, папа? Почему ты не привез ее домой?

– Из Эй-би-си прислали лимузин, ее отвезли в отель и будут охранять, чтобы никто не нарушал ее уединения. – Пэйджит помолчал в нерешительности. – Она в лучшем состоянии, чем ты думаешь, просто устала.

Карло покачал головой:

– Но она одна.

– Понимаю. Только это как раз то, что ей нужно. Я знаю ее.

Карло сделал паузу, потом выпрямился, как будто подставляя грудь напору ветра.

– Расскажи мне, что случилось, – попросил он. – Все расскажи.

Пэйджит сел рядом с ним. Потом как можно понятнее и проще повторил то, что Мария рассказала Монку.

Глаза Карло застыли, взгляд был устремлен в одну точку. Для отца эта неподвижность была хуже слез.

– Они верят ей?

– Они не знают, верить ли ей. – Пэйджит смотрел на немой телевизор. – С их точки зрения, никто, кроме нее, не может знать правды.

Мальчик, казалось, изучал его лицо. Тихо спросил:

– Ты веришь ей?

Пэйджит медлил, стараясь разобраться в интонациях сына, – вопрос был не о Марии, вопрос был о нем.

– Да, – ответил он. – По сути.

– С тех пор как я живу здесь, вел ли ты когда-нибудь дело об убийстве?

– Нет.

– Тогда ты должен сказать ей, что не можешь взяться за это.

Пэйджит почувствовал усталость.

– Это сложнее, чем само дело.

– Но ты не можешь вести дело, если не доверяешь ей.

– Ты неправильно понял меня, Карло. Я принимаю во внимание, что речь идет о твоей маме. Но мы говорим и о человеке, обвиняемом в убийстве и перепуганном до смерти. В этих обстоятельствах человек может забыть нечто очень важное. Или не в состоянии рассказать о случившемся. Или замалчивает кое-какие факты, чтобы не показывать себя в неприглядном свете, хотя эти факты вовсе не означают, что он виновен. – Пэйджит старался говорить помягче. – По своей жизни твоя мать достойна канонизации, но даже у святых есть недостатки.

Карло, казалось, взвешивал его слова. Наконец спросил:

– Ты когда-нибудь любил ее?

Пэйджит посмотрел на сына. Как сказать об этом, думал он, если каждое слово может выдать скрываемое: своей жизнью Карло обязан случайности.

– Мне она казалась прекрасной, Карло. Кроме того, я считал ее незаурядной женщиной. – Пэйджит помедлил. – Любил ли я ее? Любила ли она меня? Честно говоря, не знаю.

– Почему?

– Обстоятельства разлучили нас до того, как мы смогли разобраться в этом. Мы были очень волевыми людьми, и ни один не полагался полностью на другого. Мы яростно спорили о вещах принципиальных; потом попали в тяжелую ситуацию, когда надо было отстаивать свою позицию публично, – мы давали свидетельские показания в конгрессе. Это закончилось катастрофой для Джека Вудса, человека, у которого она работала и которого боготворила, это погубило президента, которого они оба поддерживали. Наши отношения стали просто невозможными.

Карло по-петушиному наклонил голову.

– А ты старался?

Пэйджит понял невысказанный вопрос мальчика: может быть, из-за меня ты посчитал, что не стоит стараться?

– Знаю, это трудно понять, – наконец произнес он. – Ты мог бы быть причиной, но тогда мы не знали тебя. Я понимаю, теперь это звучит странно, но тогда ты был всего лишь абстракцией. Ты не был ты тогда. – Пэйджит помедлил, потом неуверенно продолжал: – Мы не собирались вступать в брак, у нас не было оснований думать, что это стоит делать, и множество причин думать обратное. Брак такого рода отнюдь не благо для ребенка.

В голосе Карло появилось упрямство:

– Тогда почему она не сделала аборт?

– Не знаю. Она могла сделать аборт, и я никогда бы не узнал об этом. – Пэйджит снова умолк, подыскивая приемлемый для Карло ответ. – Понимаешь, я так скажу – мы оба уже заранее любили тебя, даже не зная, каким ты вырастешь. – Он коснулся плеча мальчика. – Ты был нужен нам. В брак вступать мы не хотели и не очень задумывались, будешь ли ты этого требовать от нас.

– Когда-нибудь вы говорили об этом?

– По сути, нет. Большинство романов, подобных нашему, заканчиваются ничем. Нам повезло – у нас родился ты, мы и не рассчитывали на такое. – Пэйджит попытался улыбнуться. – А ты получил ни много ни мало жизнь, ничем особенно не обремененную, к тому же меня в отцы.

Карло не ответил на его улыбку. Пэйджит уже знал следующий вопрос сына.

– Почему она бросила меня?

Сто раз, наверное, мысленно приготовляясь к этому моменту, он перебрал сотню вариантов ответа.

– Она не хотела, – промолвил он после недолгого молчания. – Я этого добился.

– Почему?

– Тебе больше приходилось бывать с дедушкой и бабушкой, чем с Марией, – она была в постоянных разъездах. Дед и бабушка любили тебя, но они были уже старенькие. Она понимала это. – Пэйджит внимательно смотрел на сына. – Возможно, я был эгоистичен. И достаточно тверд, чтобы дойти до суда. Это она тоже понимала.

– А что она сказала об этом?

– В конце концов она согласилась, что тебе лучше жить со мной. Ей было трудно расстаться с тобой и еще труднее – жить без тебя.

– Почему она так сделала?

Пэйджит опять помолчал.

– Чтобы я стал твоей семьей, – наконец сказал он. – Чтобы не строить из себя идеальную мамашу, порхая туда-сюда. Чтобы дать тебе и мне возможность самим устраиваться, даже если обстоятельства сложатся неблагоприятно. Какие бы сложные чувства она во мне ни вызывала, я знаю: у Марии Карелли есть характер, и ты должен уважать ее за это.

Впервые за долгое время Карло посмотрел ему в глаза. Было видно, что, раздираемый противоположными чувствами, он не может склониться ни к какому выводу.

– Как это все запутано! Ты бы на моем месте…

– Понимаю.

– Она возвращается, а тут это…