Оставшись в одиночестве, Эллен с любопытством оглядела гостиную, поражавшую чистотой и строгостью обстановки. Немногочисленная мебель расположилась в центре, ибо стены сплошь занимали книги, неохотно выделяя пространство лишь для окон, двери и камина.

Когда Эд появился с подносом, Эллен стояла у одной из книжных полок. Забыв о неприветливости своего собеседника, она повернулась к нему с широкой улыбкой:

– У вас есть Генти! Я не перечитывала этих книжек уже много лет, но когда-то очень их любила.

Холодный взгляд голубых глаз немного потеплел, но Эда было не так-то легко купить. Поставив поднос на стол, он королевским жестом предложил ей разлить чай.

– А я все еще читаю их, – обронил он. – Время от времени я позволяю себе удовольствие потакать собственным прихотям. Но вы найдете здесь и более серьезные вещи.

Легкий оттенок тщеславия в его словах позабавил Эллен.

– Да, конечно, – поспешила согласиться она. – Вам нравится Джойс? Стыдно признаться, но я так и не смогла осилить «Улисса». Хотя его поэзию я люблю.

И она продолжала атаковать уязвимые места Эда – не без успеха, надо сказать: к тому времени, когда он дал понять, что пора уже осматривать дом его тетки, суровости в его взгляде явно поубавилось.

В качестве транспортного средства Эд предложил собственный грузовик. Как и все остальное имущество мистера Сэллинга, он был стар, но в безупречном состоянии. Похоже, пользовались им нечасто. Перед тем, как усадить Эллен в машину, Эд тщательно вытер сиденья. Когда он занял свое место за рулем, она сказала:

– Я думала, у вас будет по меньшей мере автомобиль с четырехколесным приводом. Зимой отсюда, должно быть, трудно выбираться?

– Зимой я никуда и не выбираюсь.

Ей следовало предвидеть ответ. Эллен представила, как долгими зимними вечерами он сидит здесь у камина, наслаждаясь книгами, одиночеством и консервированным супом, среди сугробов, громоздящихся снаружи; но не успела она сообразить, что ее поставили на место, как Эд добавил:

– Кажется, вы неплохо разбираетесь в автомобилях миссис Марч?

Впервые Эд задал вопрос, который можно было назвать личным. Эллен удивлялась его сдержанности: любой другой на его месте воспользовался бы правом поинтересоваться прошлым и настоящим потенциального покупателя его недвижимости. И теперь, к собственному ужасу, она ощутила знакомые симптомы.

«Синдром Старого Моряка», которым страдала Эллен, был излюбленной темой для семейных шуток. Название «недугу» придумал ее старший племянник, утверждавший, что сверкание глаз Эллен в тот момент, когда она берет в плен невольного слушателя, напоминает ему о Моряке Колриджа. К сожалению, ее повествованиям недоставало демонической притягательности поэмы – Эллен обычно рассказывала о себе и своей семье в самой безобидной манере, но всегда сообщала своей жертве значительно больше, чем та хотела бы знать. Эти приступы словоохотливости тяготили Эллен, она стеснялась их, но не в силах была противостоять, когда на нее «накатывало», хотя, изливая душу очередному несчастному свидетелю своей слабости, она прекрасно сознавала, что внутри нее сидит ехидный бесенок, издевательски хихикающий над нелепостью ситуации. Вот и теперь он уже злобно ликовал, когда, вздохнув поглубже, Эллен начала:

– Мне пришлось кое-чему научиться. Трое моих племянников без конца притаскивали домой всевозможный хлам: джипы-развалюхи, ржавые останки грузовиков, машины без моторов и моторы без машин... Впрочем, это было только к лучшему: они всегда ремонтировали мою машину и научили мою дочь кое-чему. Понимаете, она младше их и постоянно ходила за ними по пятам. Правда, скоро все это кончится. Я буду скучать по всей этой кутерьме. И по ним тоже, конечно. Но наступает момент, и наши дети покидают нас, так ведь?

– Мы жить не можем без избитых фраз, – обронил Эд.

– Конечно, мне будет тяжелее, чем им, – продолжила Эллен, игнорируя это сдержанное замечание. – Они уже сейчас рвутся из дома. Моя дочь этим летом собирается в Европу. Не в одиночку, – ей только семнадцать, и я никогда не позволила бы ей отправиться в путешествие с одним рюкзаком и билетом на самолет в кармане, подобно всем этим бедняжкам, – она поедет с одноклассниками. А осенью, если я куплю дом так далеко от Вашингтона, она поселится в интернате при частной школе, в которой сейчас учится. Правда, она может приезжать на уик-энды и...

Машину тряхнуло на ухабе, и Эллен больно прикусила язык. Эд вцепился в руль, как будто боясь, что тот вырвется. Взгляд его остекленел. Бесенок внутри Эллен посочувствовал бедняге: ее болтовня должна быть невыносимой для затворника, который терпеть не мог женщин. Но приступ все еще держал ее в своих тисках, и Эллен безжалостно продолжила:

– Два моих племянника уже учатся в колледже, а третий собирается поступать нынешней осенью. Так что самое время менять жизнь. Так или иначе, семья распадается. А тут еще Джек получает назначение за границу... Он предложил оставить мне дом – в Бетесде, – и это прелестный дом, но он никогда не был моим. Он всегда принадлежал Джеку. И Луизе, моей сестре. Она так любила его, но ее уже нет, и я не могла менять в нем что-нибудь. Она была такой молодой. Никто из нас и не думал, просто представить не мог, что у нее больное сердце... Ладно, прошло уже десять лет, и вы, наверно, считаете, что мне следовало бы примириться с этой смертью. Джек не примирился, но он всегда был таким удивительным, таким неунывающим и понятливым... Я рада была хоть чем-то помочь ему и мальчикам. Мне самой это было приятно. Мы с Пенни жили в тесной городской квартирке. Я всегда отлично уживалась с мальчиками, а они на самом деле нуждались в ком-нибудь, кто хотя в отчасти заменил им мать. Джеку пришлось бы нанять экономку, а вы ведь знаете, как сложно найти хорошую.

«Ладно, – сказал бесенок, – тебе вовсе незачем убеждать Эда Сэллинга в непорочности мотивов твоего поступка. Ты можешь даже себя не убеждать, правда ведь? Давай, расскажи ему еще о Джеке, какой он замечательный, какая он важная персона. Тебе ведь до смерти хочется поговорить о нем».

– Все дело в доме, – сказала Эллен вслух. Пытаясь заглушить внутренний голос, она произнесла это слишком громко, и Эд, выворачивая на шоссе, бросил на нее недоумевающий взгляд. – У меня никогда не было собственного дома. Сперва квартира, а потом дом Луизы. Но теперь появилась возможность немножко побаловать себя. Я, видите ли, унаследовала некоторую сумму – от тетки...

«Не от Луизы, – насмешливо вставил бесенок. – Не волнуйся, он прекрасно это понимает. Ничего, что принадлежало бы Луизе».

– Поэтому вам не стоит сомневаться в моей платежеспособности, – продолжила Эллен, пытаясь, чтобы фраза прозвучала иронично. Приступ, кажется, заканчивается. – То есть, я хочу сказать, мы ведь не обсудили...

– Подобные вещи я оставляю агенту, – надменно произнес Эд. – Вы вовсе не обязаны говорить мне все это, миссис Марч.

Как всегда после этих внезапных припадков говорливости, возбуждение сменилось подавленностью и презрением к себе.

– Я понимаю, – сказала Эллен уныло. – Простите. Стоит мне начать, и я просто не могу остановиться. Вам, наверное, было ужасно скучно.

– Как раз скучным ваш рассказ не назовешь.

Борода мешала разобрать выражение лица Эда, но в его голосе звучала улыбка.

– Может, ваше повествование и страдает некоторыми недостатками, но уж вовсе не отсутствием занимательности. Некоторой бессвязностью – да. Краткости тоже заметно недостает. Если я правильно вас понял, вы вели хозяйство вашего овдовевшего зятя, у которого три сына. Сами вы имеете дочь. Ваш зять работает в одном из тех гнусных учреждений, которые без конца вмешиваются в дела других государств. Теперь, когда ваши племянники достигли студенческого возраста, а зять собирается за границу, чтобы продолжать свое непристойное занятие, вы решили купить какой-нибудь необыкновенный дом в тихом месте, чтобы без помех предаться исследованию глубин собственной души... Прошу прощения, я перехожу на личности и становлюсь ироничным. Но все же позволю себе еще одну бестактность. Вы хотите жить для себя. Превосходное намерение. Я решительный сторонник независимости и не одобряю вмешательства в чужие дела. Но, к моему глубочайшему изумлению, мне сейчас хочется нарушить собственные принципы... Вы вдова, миссис Марч?