Иногда сын отпускал отцовскую руку и, подойдя к молодому ельнику, гладил светло-зеленые ветки невысоких, чуть выше его самого, деревцев.

— Елочка! — утвердительно говорил он.

— Правильно, — соглашался Курганов, — молодец, хорошо знаешь названия деревьев.

Но тут же происходил конфуз.

Сын подходил к растущей рядом такой же маленькой березке.

— Елочка! — все с той же утвердительной интонацией говорил он и трогал рукой ветку.

— Ну какая же это елочка? — укоризненно качал головой Курганов. — Это береза, а не елочка.

Для более быстрого усвоения разницы между представителями местной флоры приходилось прибегать к сравнительно-осязательному методу.

— Вот смотри, — говорил Курганов, — береза совсем мягкая, она не колется. А у елочки есть иголки. Ну-ка, попробуй!

Он брал розовую ладонь и слегка укалывал ее о еловую лапу.

— Ой! — отдергивал мальчик руку, и с этим «ой» входило в его детский опыт начало многих будущих знаний.

Сравнительный метод, впервые испытанный при выявлении разницы между березой и елью, очень быстро нашел применение в знакомстве и с остальными противоречиями окружающего мира. В том же лесу и чуть ли не около того же ельника была вдруг замечена целая семья белых грибов.

— Папа, папа! — восторженно закричал сын. — Гиб! Еще гиб! Много гибов!

Он тут же сорвал самый большой гриб и начал дуть на шляпку. Но шляпка не улетала. Мальчик вопросительно посмотрел на отца.

— То-то и оно, — назидательно сказал Курганов. — Теперь понимаешь разницу между грибом и одуванчиком?

Тем не менее универсального характера при изучении противоречий действительности метод все же не имел, его ограниченность, а вернее, несовершенство в применении к животному миру, так сказать к местной фауне, выяснилось при следующих обстоятельствах. Однажды, после прогулки по лесу, Курганов решил сходить на станцию за сигаретами. Около табачного киоска была очередь. Курганов встал в очередь. Сын (это было, кажется, уже на третье лето) отошел в сторону и очень долго и пристально наблюдал за щипавшей неподалеку от киоска траву коровой.

Корова была, по-видимому, очень хорошей породы. Большое, переполненное молоком вымя чуть ли не касалось земли. Набухшие, раздоенные соски выглядели очень выразительно.

Закончив свои наблюдения, сын подошел к Курганову и громко, так, что услышала вся очередь, спросил:

— Папа, а зачем одной корове столько пиписьков?

Очередь, сплошь состоявшая из одних мужчин, замерев на мгновение от необычности и свежести сделанного наблюдения, в следующую секунду грохнула счастливым хохотом:

— Ха-ха-ха! Гы-гы-гы! Ай да парень! В самую точку метит! Гы-гы-гы! Ха-ха-ха…

Сын, заинтересовавшись сначала веселой реакцией всех сразу дяденек на свои слова, вдруг уловил в громкости и всеобщей продолжительности смеха что-то обидное и даже враждебное для себя и, испуганно прижавшись к отцовской ноге, заплакал.

Курганов, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться вместе со всеми, поднял плачущего ребенка на руки и, погрозив кулаком всей веселящейся очереди, так и не купив сигарет, пошел домой.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Быково, Малаховка, Кратово…

Да, в те первые два года, когда сын был совсем маленький, отношения Курганова с женой, когда она окончательно поправилась после болезненной беременности и мучительных родов, как бы вступили в новую стадию, более зрелую и мудрую, и, хотя юношеская страсть больше и не возвращалась, новые чувствования и новый опыт отношений постепенно устанавливались между ними, принося новые радости и новые счастливые ощущения от совместной жизни друг с другом.

В эти новые радости и ощущения входила теперь уже не только физическая близость, но и многое другое — работа, друзья, наблюдения над сыном, новая квартира, и новые вещи в квартире, и все связанные с этим приятные ощущения и хлопоты. Возникшие новые знакомства по службе требовали новых контактов, приходилось ходить в гости и приглашать людей к себе.

К этому времени (на третий год после рождения сына) Курганов облетал и объездил почти всю страну, перезимовал почти на всех полярных станциях, сходил на дизель-электроходе «Обь» в Антарктику и попытался было прорваться на вездеходе к южному полюсу холода, но из-за слишком уж низкой температуры пришлось поворачивать обратно. На очереди стояло путешествие по Европе на новом советском автомобиле «Волга». Уже были оформлены почти все документы и визы, но в это время в Москве открылся XX съезд КПСС, и в Отчетном докладе на съезде было сказано, что героическим трудом советских геологов на севере нашей страны, в далекой Якутии, в необыкновенно тяжелых природных условиях (морозы под шестьдесят) открыты месторождения отечественных алмазов.

На следующий день, обговорив предварительно с главным редактором все детали будущих полетов по Якутии, Курганов уже сидел в приемной начальника одного из главков Министерства геологии.

Разговор с начальником главка вышел тяжелый.

— Ну и черт с ним, полечу без разрешения, на свой страх и риск! — сказал Курганов главному редактору после того, как рассказал ему о неудаче в Министерстве геологии. — Не иголка же это в стогу сена — эти алмазные экспедиции… Долечу до Якутска, а там найду! Пойду в обком, пробьюсь к первому секретарю — неужели не поможет? Ведь им же сейчас, после того как об этом на съезде сказали, огромное количество новой рабочей силы потребуется. Ведь сейчас в Якутию, на эти самые алмазные месторождения, тысячи мальчишек со всего Союза побегут. Как когда-то на фронт бегали… Неужели обком не заинтересован, чтобы о героической работе их геологов было бы рассказано в центральной газете?.. Да быть этого не может! Доберусь до самих алмазов, а там видно будет. Главное — ввязаться в это дело со всеми потрохами, а там посмотрим. В крайнем случае завербуюсь на алмазы обыкновенным рабочим…

— Сколько билет на самолет до Якутска стоит? — спросил главный редактор.

— Две тысячи рублей, — быстро ответил Курганов.

Главный посмотрел на висевшую за его спиной большую географическую карту страны, провел рукой несколько раз по огромной территории Якутии и загадочно улыбнулся.

— Какая площадь Якутии?

— Три миллиона квадратных километров! — почти выкрикнул Курганов. — Тридцать два раза Франция, пятьдесят шесть раз Англия и шесть раз вся Европа может в нашей Якутии поместиться!

— А ты хотел по какой-то маленькой Европе на автомобиле ехать, а?

Курганов засмеялся.

— Значит, говоришь, в Якутии алмазные месторождения?

— И о работе геологов надо рассказать.

— А кто-то собирался в Африку ехать, — прищурился главный редактор, — писать фельетоны о людоедах и каннибалах… Было дело?

— Было, — усмехнулся Курганов.

— А может быть, все-таки не нужен нам берег турецкий, а? — начал главный редактор.

— И Африка нам не нужна! — в тон ему закончил Курганов.

Главный хохотнул коротко и энергично, в своей обычной манере, сел за стол и быстро написал какую-то записку.

— Пойдешь сейчас в бухгалтерию, — сказал главный, протягивая Курганову записку, — и вот по этой бумажке получишь из моего личного фонда двадцать тысяч рублей. Это тебе на авиабилеты до Якутска и обратно и на разъезды и перелеты по самой Якутии. Будет мало, дай телеграмму, вышлю еще. Но через две недели у меня на столе должен лежать твой первый репортаж о том, как были найдены алмазы в Якутии, понял? И репортаж этот должен быть о смелости и отваге, о героической профессии геологов, о героике труда на севере, о мужественных людях, потому что слюнтяи какие-нибудь в Якутии, за Полярным кругом, алмазы бы не нашли… Ну, одним словом, действуй!

…В самолете, где-то уже за Иркутском, глядя с высоты четырех тысяч метров на блеснувшую справа на горизонте могучую красавицу Лену, Курганов, вспоминая все детали этого фантастического по своей быстроте и краткости отлета, подумал о том, что единственным человеком, скептически отнесшимся к этому почти реактивному началу его путешествия в Якутию, была его собственная жена.

— Ты все еще ребенок, — грустно улыбаясь, говорила ему в машине жена, когда они на черной «Волге» главного редактора, которую тот специально прислал за Кургановым в день отлета в шесть часов утра, катили по Киевскому шоссе во Внуково, — большой и восторженный ребенок… Разве не интересно тебе было бы сейчас ехать вот на такой же «Волге», по отличному, первоклассному шоссе во Франции, подъезжая, скажем, к Парижу или к Ницце… Или по Швейцарии, или по Англии?… А ты летишь в Якутию — в тайгу, в неизвестность, будешь мучиться там, перенапрягаться, недоедать, недосыпать…

— Ну, не надо, не надо, — Курганов обнимал жену, стараясь поцеловать ее в шею около уха. — Зачем ты так говоришь?

— А потому, что я волнуюсь за тебя, — достав носовой платок и вытирая уголки глаз, говорила жена, прижимаясь к Курганову. — Ведь все эти самолеты падают, терпят аварии, разбиваются. Особенно там, в тайге, где никто не живет… Вдруг с тобой что-нибудь случится? Мы же вдвоем с малышом останемся…

— А твои папа с мамой? — улыбался Курганов. — Помогут малого на ноги поставить…

— Не смей так шутить, — отодвинулась жена. — Ну, в самом деле, для чего ты в эту Якутию тащишься? Как будто, кроме тебя, некому на эти алмазные месторождения поехать. Ведь ты уже три года подряд не больше десяти дней в месяц дома бываешь. А что толку?.. Ты просто дешево себя ценишь, настоящей цены себе не знаешь. Сейчас самая интересная работа — это зарубежная спортивная журналистика. Все время кто-то куда-то ездит — то футболисты, то хоккеисты, то фигуристы. Вон Димка — на одном курсе, кажется, с тобой учился, большими талантами не блистал, рядом с тобой его и видно не было, а смотри как устроился? Ведет себе репортажи по радио… Сегодня он в Италии, завтра в Испании, послезавтра в Греции…