Пенсильванский вокзал размещен в районе Седьмой авеню и Тридцатых улиц Нью-Йорка. Мое привычное представление о «каменном торте» вокзальных зданий, этих аляповатых ампирных громад, было посрамлено – Пен-стейшен вообще закинут в подвал. В подвал знаменитой спортивной арены Медисон-сквер-гарден…

Полуденное зимнее солнце припекает спину. Собираясь перейти улицу, я вглядываюсь в разрешающее табло. Рядом с достоинством выжидает разрешительного сигнала старик-негр в изящной шляпе-канотье с кокетливым вишневым подбоем.

– Простите, сэр, где здесь Пен-стейшен? – обращаюсь я к старику.

Тот вежливо вслушивается в мой жеваный английский и указывает на громаду спортивной арены.

Честно говоря, я и сам это знал, но мне захотелось услышать голос негра, облик которого на мгновение перенес меня в далекие шестидесятые. Тогда в Ленинграде гастролировал джаз из Нового Орлеана. Можно ли представить большую сенсацию в те годы?! Зал Дворца культуры имени Горького был забит, люди «висели на люстрах». Приехали короли диксиленда – все старики. Восемь чернокожих стариков. Самому молодому было семьдесят лет. Особенно запомнился один из музыкантов, восьмидесятилетний Джозеф, иссиня-черный негр. Он выходил на сцену держа в одной руке саксофон, а в другой – цветной узелок, в котором прятался мундштук от саксофона и фляга. Во время концерта – о, как они играли! – древний джазмен неторопливо разворачивал узелок и прикладывался к фляге к великому ликованию зала…

Кивнув случайному уличному прохожему в соломенном канотье, я перешел улицу, придерживая утлый чемодан на бесшумных колесиках.

Вокзал валился в преисподнюю эскалаторами и широченной лестницей. Людей, обремененных громоздким багажом, я не видел, в путь отправлялись налегке. А что перевозить? Все, что было здесь, есть и там – возить нечего. Не то что в России недавнего прошлого – пассажир вьючил на себя все: от промтоваров до еды. И, слава богу, это время проходит, везде все есть, были бы деньги…

Анфиладу просторных, как площадь, помещений занимали декоративные стилизованные повозки на колесах со стрельчатыми спицами и металлическими ободами. Груженные всевозможными товарами: бижутерией, сувенирами, дорожной снедью, всякими вкусностями. Кто только тут не продавал свой товар – индусы, китайцы, японцы, малайцы, белолицые…

Компанейские по интерьеру, «невокзальные» ресторанчики, кафе, бары, книжные магазины, банкоматы, почтовые пункты… Славные с виду молодые люди в крахмальных сорочках, отмеченных дирижерскими «кисами», в ожидании клиентов топтались подле высоких черных кресел с подставкой для ног – чистильщики обуви… И никакой толчеи – просторная площадь всех рассеивала…

В своем сером плаще я, вероятно, кажусь представителем бездомного племени «хомлес», человеком «без прописки», все богатство которого умещается в одном чемоданчике. Конечно, я лукавил, я точно знал, что никто не обращает на меня внимания, я такой же, как и все, а со своей седой шевелюрой так даже и представительнее многих. Я сейчас о другом: иногда – не часто, но иногда – я физически чувствую, что я из России. Странно. Возможно, оттого, что я сам безошибочно узнаю во встречных своих земляков, отличаю по какому-то «российскому шарму». И проецирую этот «шарм» на себя, как сейчас, в этом подземном вокзале.

Электронное табло оповещало о направлении движения ближайших поездов компании «Амтрак»: начало посадки и номер платформы. Мой маршрут сложный: Нью-Йорк – Чикаго – Лос-Анджелес – Салинос. А там еще часок на машине до Монтерея, под крышу дома дочери… «Зачем тебе это? Терять трое суток, – недоумевали друзья. – Глупость! Самолет домчит тебя за пять часов напрямую, до Сан-Франциско, а оттуда до Монтерея рукой подать. И поездом в два раза дороже. В Америке не принято ездить поездом на далекие расстояния, только если особые обстоятельства. Ты будешь в вагоне один…»

Я пожимал плечами. Что в Америке не принято, я приблизительно знал, не в первый раз перелетаю через океан. А поезд выбрал, чтобы поглазеть из окна вагона, тем более есть специальные салоны со стеклянными стенами, для обзора. Нет, не такой уж я простак..

Что касается стоимости билета, так ведь дочь Ириша мне сделала подарок к шестидесятипятилетию: «Поезжай, папуля, погляди на Америку. Тебе, как бывалому проводнику вагона «Ленинград – Баку», будет интересно. Может быть, сочинишь еще один роман «Поезд», пока тебя не забыли читатели».

Дневной экспресс из Нью-Йорка до Чикаго целиком состоит из «сидячих» вагонов. Зато из Чикаго до Лос-Анджелеса, в вечернем поезде, меня дожидается отдельное купе первого класса в спальном вагоне…

Пустой вагон ощерился рядами кресел с вытянутыми в любопытстве спинками. Места не нумерованы, выбирай на вкус. Закинув чемодан на багажную полку, я подсел к окну. Вспомнился анекдот: «Немец вернулся из поездки и направился к кассе, где брал билет. «Я просил у вас место у окна, а вы дали мне в проходе! – устроил он скандал кассиру. – Всю поездку мне испортили!» – «Так поменялись бы с кем-нибудь!» – защищался кассир. «С кем?! – продолжал бушевать немец. – Я был в вагоне один!»

Нет, я был не один в вагоне. Следом за мной вошла стайка пассажиров: две старушки, божьи одуванчики, ярко подрумяненные лица которых выражали неукротимую жажду жизни. За старушками шаркал высокий, «деревянного» склада старик, похожий своим острым, длинноносым профилем на президента Авраама Линкольна. Молодая негритянка держала под мышкой пацана, точно свернутый коврик. Малыш таращил глазенки и улыбался. Следом, посвистывая, протиснулся парень, птичья голова которого пряталась в огромные пухлые наушники. В руках он держал лыжи. Видно, его путь в Колорадо, к снегам. Стайку замыкал кондуктор – плотный черный дядька в ладной униформе с тяжелой связкой ключей на поясе.

– Что-то сегодня много пассажиров. – Хриплый голос кондуктора напомнил знаменитый тембр Луи Армстронга. – В прошлый раз мы выехали с тремя. Думал, пора закрывать дорогу.

– Ничего. В Пенсильвании набегут, – компетентно заверил «Линкольн».

– Самое время отправляться амишам в Техас, – общительно пискнула одна из старушек.

– Амиши, да, – согласился кондуктор. – На амишей только и надежда.

– Амиши свое дело знают, – поддержала беседу вторая старушенция и чихнула. В ответ на дружное «Блэс ю!» сказала, мило улыбаясь, что не надо беспокоиться, она не больна, а чихает от перемены мест и еще от волнения, что едет к своему папе, погостить.

Я представил себе этого папу. Должно быть, ему лет сто, не меньше…

В отдалении захлопнулась автоматическая входная дверь. Предметы на платформе потянулись назад – мы поехали, плавно, словно в масле.

Кондуктор принялся проверять билеты.

Взяв мой, он проговорил с уважением:

– Мистер до Чикаго.

– Мистер до Лос-Анджелеса, – поправил я. – С вами до Чикаго. Там пересадка. – На каждый маршрут выдавался специальный билет, «лос-анджелесский» я положил отдельно, на всякий случай.

– Мистер, вероятно, очень состоятельный человек, – пошутил кондуктор. – Иначе бы он летел в Лос-Анджелес самолетом.

Я со значением улыбнулся.

Кондуктор пробил компостером мой билет и сунул его в щель багажной полки, где билет торчал голубым флажком, – теперь каждый мог подойти и узнать из любопытства, куда направляется пассажир, сидящий под флажком…