Кудреев улыбнулся:

– Ты, Диман, об этом в штабе вышестоящем не скажи.

– Да что я, не понимаю?

– Вот и хорошо! А лейтенанта своего сведи со мной. Поговорю я с ним. Может, решим что-нибудь.

– К себе возьмешь?

– Ну, этого я сделать при всем своем желании не могу, но мысли насчет твоего боевого Дубова кое-какие имеются.

– Хорошо. Он с завтрашнего дня должен быть на полигоне, как вернется из командировки, так и приведу его к тебе.

– Договорились! Наливай!

Выпили по третьей.

На этот раз, не чокаясь, как положено, – за тех, кто сложил свои головы на полях многочисленных сражений, развернувшихся в бывшей единой стране на рубеже веков. После четвертой и последней Кудреев спросил:

– Дима, ответь мне на один вопрос.

– Догадываюсь, о чем хочешь спросить. И удивляюсь, почему не сделал этого раньше. Ведь речь пойдет о моей сестре?

– Угадал!

– Что бы ты хотел узнать о ней?

– Все!

Воронцов взглянул на командира спецназа:

– Все об Ольге зафиксировано в личном деле. Там полная информация о твоем новом подчиненном.

Кудреев, закурив, согласился:

– Да, в личном деле информация полная, но... официальная, затрагивающая этапы службы военнослужащего, я же хотел бы узнать об Ольге Воронцовой, как о человеке, личности, более подробно.

– Ну, слушай, раз тебе это так интересно.

Командир рембата на мгновение задумался и повел спокойный рассказ о родной сестре. Оля была моложе брата на девять лет. Окончила радиотехнический институт, после чего вышла замуж за офицера-пограничника. Вместе с ним уехала в Таджикистан, на одну из застав. Семейная жизнь не сложилась, и быть бы разводу, но пять лет назад муж в бою с нарушителями границы погиб, оставив супруге годовалую дочь Таню. Сейчас девочке шесть лет, и живет она у бабушки в Павловске. Какое-то время после потери мужа сестра служила при штабе отряда, затем была переведена в управление пограничного округа. Оттуда в спецслужбу, где служил и сам Кудреев. Закончила курсы переподготовки, ну, и далее по личному делу, с которым командир отряда спецназа при желании и по обязанности может ознакомиться в любое время. Ну а перевод ее сюда, к Кудрееву, стал счастливой случайностью. Воронцов давно хотел, чтобы сестра была рядом, надеясь впоследствии перевести Ольгу к себе.

– Кстати, сегодня у моей благоверной день рождения! В восемь часов собираемся, может, зайдешь? Чего одному тоску гонять? – неожиданно закончил свой рассказ Воронцов.

– А удобно?

– Он еще спрашивает! Лена всегда рада тебя видеть! И, Оля, естественно, будет присутствовать. Взглянешь на подчиненного со стороны, в отличной от службы обстановке.

– Ну, не знаю. Ладно... пойду я. Сутки выдались сам понимаешь какие! Надо отдохнуть.

– Конечно, конечно! Но о вечере не забывай, я жене скажу, что передал тебе приглашение.

– Ты ставишь меня в неловкое положение.

Командир рембата изобразил удивление:

– Да что ты говоришь? Офицера спецназа, да в неловкое положение?

Проходя мимо секретки, Кудреев почувствовал острое желание войти туда, но сдержал себя. На улице вдохнул воздух полной грудью. Накопившаяся физическая и эмоциональная усталость, лишь усугубленная коньяком, давала о себе знать. Зайдя в казарму и убедившись, что там все в порядке, вышел на аллею, ведущую мимо дома Воронцова в военный городок, и спустя пять минут вошел в свою квартиру. Быстро раздевшись и приняв душ, подполковник упал на софу и тотчас крепко уснул.

Спал Кудреев ровно три часа. Этого с лихвой хватило, чтобы натренированному организму полностью восстановиться. Он легко встал, побрился, оделся в летний бежевый костюм. По внутреннему телефону набрал номер кабинета командира медико-санитарного батальона.

Подполковник ответил сразу:

– Дорман слушает!

– Здравия желаю, Иосиф Ильич, Кудреев на связи!

– А, славный спецназ? Здравствуйте, Андрей Павлович. Чем обязан?

– Тут такое дело, Иосиф Ильич, у вас при части имеется прекрасный розарий. А мне сегодня позарез нужны два букета. Можно решить этот вопрос?

– Отчего нет, Андрей Павлович? Я сейчас же отдам команду приготовить цветы! Вы сами зайдете за ними?

– Нет, к сожалению, я ограничен по времени. Если не трудно, пришлите их ко мне в казарму.

Кудреев осмотрел себя в зеркало. Вроде выглядел он вполне. Взглянул на часы. 18.40. Вышел из дома. Закрывая дверь, услышал от забора, где густо разрослась сирень:

– Привет, спецназ!

Подполковник узнал голос Людмилы, официантки кафе Дома офицеров, ответил:

– Привет! Мне помнится, как-то мы с тобой, Люда, договаривались, что тебя не будет возле моего дома. Или ты забыла?

Женщина в открытой блузке и неизменной мини-юбке вышла к калитке:

– Все, дорогой, я помню. Но ты улетал на войну. Сильно беспокоилась о тебе, поверь, я говорю искренне. Поэтому и пришла увидеться с тобой, не удержалась, узнав о вашем возвращении.

Кудреев, подойдя к женщине, спросил:

– Увидалась?

– Да!

– Беспокоилась, говоришь?

В ответ все то же короткое:

– Да.

– Не стоило бы, Люд.

– Сердцу не прикажешь.

– Вот как? Уж не признаешься ли ты мне в любви?

– А разве я скрывала, что ты небезразличен мне?

Подполковник бросил взгляд на улицу. По ней как раз проходил заместитель командира рембата по воспитательной работе. Майор также был одет в «гражданку» и направлялся в сторону дома Воронцова. Он как-то с ухмылкой посмотрел на Кудреева с Людмилой, чему, впрочем, командир спецназа не придал никакого значения.

– Вот что, Люда. Не хочу обижать тебя, но и притворяться не могу. Мне кажется, истинная любовь не для тебя. Твоя цель состоит в том, чтобы одержать победу над очередным мужчиной, затащив его к себе в постель. Или нырнуть в кровать к нему. Для тебя все это игра. Я же, повторюсь, в такие штучки не играю. Пожалуйста, запомни и заруби на своем носике, у нас с тобой не будет НИЧЕГО.

Людмила посмотрела на офицера вдруг повлажневшими глазами:

– Вот и ты, как и все вокруг, считаешь, что я блядь гарнизонная, подстилка, шлюха! А я такая же, как все бабы вокруг! Я – женщина, я хочу любить и быть любимой. И не играю я с тобой, подполковник! Когда-нибудь ты поймешь это. Моя любовь для тебя ничто, ложь, притворство! В таком к себе отношении я виновата сама. Сама сделала из себя то, что ты сегодня видишь перед собой. И сделала сознательно, бросая вызов всем, включая собственного мужа. Кто же знал, что вскоре появишься ты? И все... изменится! Но ты появился, а я, дура, вместо того чтобы измениться, продолжаю по-идиотски вести себя. И не могу ничего с собой сделать!

Закончив тираду, Людмила, поднеся к глазам платок, повернулась и, как-то согнувшись, не опуская рук, быстро пошла к Дому офицеров. Начиналась ее вечерняя работа в кафе.

Кудрееву неожиданно стало жаль эту женщину.

Может, не стоило вести себя с ней так грубо? Может, она и в самом деле мучилась от осознания того, что все вокруг считали ее дамой, как говорится, легкого поведения? Может, надо было поддержать ее, поговорить нормально?

Не знал подполковник, что Людмила прикрыла лицо платком не для того, чтобы скрыть набежавшие слезы обиды, а для того, чтобы спрятать усмешку. И что, уходя в сторону кафе, эта хищница и неплохая актриса тихо шептала:

– Есть, Андрюша, есть! Дрогнула твоя железная воля. Ты пожалел меня. Это сейчас то, что надо. Теперь с тобой, голубок, будет работать намного легче.

В зал кафе она вошла в прекрасном настроении, бросив бармену и дежурному любовнику:

– Привет, Костик! Налей-ка мне шампанского!

– С чего бы это?

Людмила склонилась над стойкой:

– А с того, дружок, что сегодня мой день.

Костик расплылся в улыбке:

– Так, значит, и я могу рассчитывать, что и меня ты не обделишь своей лаской?

– Не обделю, дорогуша, не обделю.

У входа в казарму Кудреева встретил Щукин, доложил:

– Андрей Павлович. Из штаба дивизии сообщили, что к нам выехали представители военной контрразведки.