Мы обе молчали и только пристально смотрели на него. Наконец, мамулька прервала молчание и спросила:

– За преферансные долги продал свою дочь, негодяй?

– Ты что? – испугался папулька. – Обалдела, что ли?

– Кто говорил, что был у него в офисе, когда долг отдавал? – напомнила я.

– Да вы что? Я и проиграл-то всего пятьдесят баксов. Ну зашли к нему в офис, потому что у Игоря сдачи со стольника не было.

– А если бы проиграл не пятьдесят баксов, а больше? – зловеще сказала я. – Продал бы дочку такому хорьку?

– Хватит чушь нести! – заорал папулька.

– Ну привел придурка, ну больше не буду. Что вы меня обвиняете черт знает в чем? Вообще – распутились все, как я посмотрю.

А ну, – тут папулька совсем потерял голову и стал выдергивать из брюк ремень, – снимай штаны! Я тебе сейчас покажу как отцу такие вещи говорить!

– Многие мужчины, – высокомерно сказала я, – отдали бы десять лет жизни только за то, чтобы увидеть меня без штанов. А ты хочешь, чтобы я их вот так сразу и сняла?

Папулька совсем озверел и стал сдуру размахивать ремнем, забыв о том, что он находится на кухне. В результате всего – ну конечно! – он смахнул со стола ту самую фарфоровую супницу, которая грохнулась о пол так, как будто бы взорвалась небольшая бомба.

Воцарилось молчание.

– Лучше бы ты, – с неимоверной болью в голосе сказала мамулька, – эту супницу о голову Игоря Борисовича раскокал.

– У меня была такая мысль, – признался папулька.

– И у меня, – сказала я.

– Если говорить честно, то и у меня, – призналась мамулька.

Все захохотали, посмотрели друг на друга с любовью и поняли, что несмотря на всяких хорьков, мы – одна семья. И никакой хорек ее не разрушит.

Уже ложась спать, я вдруг подумала о Сереже.

Ведь хорек его точно уволит, если я его этого Игоря Борисовича отправлю куда подальше… Мда-а-а-а-а… Проблемка. Ну ладно.

Завтра на эту тему буду думать…

Жизнь идет. С моим благоверным я по-прежнему встречаюсь, и мне уже кажется, что знаю его всю жизнь. Папулька после того случая с хорьком немного успокоился и уже не выискивает мне альтернативных женихов, но все же время от времени приводит в дом – как он говорит – "деловых партнеров" и заставляет меня с ними ужинать. А и ладно. Мне даже льстит, что папулька так переживает. Нет, к Сергею он вполне неплохо относится и уважает его профессиональные знания. Но папулька считает, что у меня должен быть выбор. Смешные они, родители. Как будто я без него не могу выбрать, если уж очень понадобится.

Сергей же время от времени заводит разговор на тему, что пора бы нам пожениться, но делает он это уж как-то очень по-мужски. Как бы между прочим и как бы в шутку. А я в шутку замуж выходить не собираюсь, поэтому жду, когда он сподобится предложить руку и сердце так, как полагается без этих своих подхихикиваний и хождений вокруг да около.

Есть, конечно, проблемы в общении, но я думаю, что это связано не конкретно с ним, а с огромной разницей в устройстве мозгов мужчины и женщины. Вот ну никак в некоторые моменты они не могут понять друг друга. Это надо осознать и с этим надо смириться, чтобы не стать законченной феминисткой и мужененавистницей. Я так думаю, что не надо мужиков не любить за то, что временами они кажутся чудовищно тупыми и недалекими. Надо их просто пожалеть. Ведь они не виноваты в том, что родились мужиками. Почему я обо всем этом сейчас вспомнила? Да после одной истории, которая приключилась вчера.

Сижу я дома, готовлю курсовую. Раздается звонок. Снимаю трубку… Ба-а-а-а-а-а! Сергей объявился после недельной пропажи. Ну, послушаем, что скажет…

– Здорово, Ирка, – раздается в трубке радостной голос Сергея. – Как жисть девичья? Как память соответствующая?

– Ого, – говорю я. – Ты чего это сегодня такой игривый после недельного отсутствия? Нашел себе, что ли, девушку-программистку в своем Интернете? Ростом в метр и с квадратной головой?

– Ир, – пугается он. – Ты где такие пошлые шутки вычитываешь? Или тебе какой-нибудь гад в институте рассказал? Так я зайду к тебе в институт. Объясню ему – что можно девушкам рассказывать, а что нельзя.

– Эти гадости я вычитала в твоем любимом Интернете, – объясняю я. – Папульке уже неделю назад это безобразие домой поставили. Как он сказал мамульке, "чтобы биржевые котировки ночью смотреть". Бедная мамулька. Я как-то ночью долго не спала, проходила мимо папулькиного кабинета и сама увидела, какие котировки его интересуют. Как выяснилось, кроме блондинок у него ничего не котируется. Вот дурной вкус у родителя оказался! Я прям расстроилась.

– Мда-а-а-а, – неопределенно протянул Сергей. – Блондинки – это да. Фигня полная. А вот мулатки… – начал было он и осекся.

– Чего мулатки, – елейным голосом спросила я. – Так у вас, Сергей Владимирович, мулатки нынче котируются по ночам? И как проходят котировки? С должным эффектом?

– Да что ты несешь такое?!? – пугается Сергей. – Какие мулатки? Какие котировки? Я всю неделю пахал, как трактор "Беларусь" на частном огороде. Написал 3 программы, 10 отладил и привел в чувство рухнувшую здоровенную базу данных. Спал три часа в сутки, да и то – сплошные строчки программ и рухнувшие индексы снились.

Я попробовала себе представить рухнувшие с пятого этажа индексы, но не смогла.

– Ладно, – говорю, – верю! Верю, что ты – боец невидимого фронта и мулатками интересуешься только в профессиональном смысле. Верю, что ты уже все пальцы себе стер о клавиатуру, занимаясь непосильным физическим трудом… Кстати, как там ваша ненаглядная фирма поживает? Как Игорь Борисович? Все так же носит свои дурацкие шейные платки?

– Ой, – говорит он. – А ты откуда моего начальника знаешь?

– Да уж, доводилось встречаться, – неопределенно говорю я, стараясь его позлить.

– Это где? – и в самом деле злится он.

– Где надо, там и довелось, – говорю я, изобразив на лице лучезарную улыбку.

На том конце провода молчат и слышится тяжелое звериное дыхание.

– Ладно, – говорю, – проехали. Да не злись ты. Просто мой папулька с ним знаком и как-то к нам в дом приводил этого хорька.