Бывает, что оказавшись в гуще событий, этого не ощущаешь: тебе кажется, будто жизнь по-прежнему идет своим чередом, и лишь после неожиданного потрясения ты начинаешь понимать, что прожитые часы были чем-то из ряда вон выходящим, и тогда стараешься отыскать потерянную нить происходящего, собрать воедино разрозненные воспоминания.

Почему в тот вечер Малуэн вышел из дома в плохом настроении? Поужинали как обычно, в семь вечера. Ели жареную селедку, был сезон ее лова. Маленький Эрнест поел аккуратно, не перепачкался.

Малуэн припомнил, что жена сказала:

— Недавно забегала Анриетта.

— Опять?

Если девчонка находится в услужении в том же городе, почти в том же квартале, это вовсе не значит, что она должна под любым предлогом забегать домой. Да и приходит она только затем, чтобы пожаловаться: что-то не так сказал г-н Лене, что-то наговорила г-жа Лене.

«Хорошо, если бы освободилось место у аптекаря, — подумал Малуэн, — там все-таки лучше, чем у мясника».

Все это было не так ук и важно, но Малуэн ушел из дома не в духе. Впрочем, это не помешало ему, как обычно, прихватить голубой эмалированный бидончик с кофе и сандвичи с колбасой, приготовленные женой.

Каждый вечер он уходил в одно и то же время, точно без шести восемь. Дом его, как и два-три других, стоял наверху скалы, и, выйдя за порог, Малуэн видел внизу море, длинную линию портовой набережной, а еще левее — гавань и город Дьепп. Но так как был разгар зимы, весь ландшафт в этот час состоял из огней: красных и зеленых огней причалов, белых, отсвечивающих в воде, огней набережной, и далее виднелось скопище огней города.

«Туман не так уж густ», — отметил про себя Малуэн.

Последние четыре дня туман был таким плотным, что прохожие на улицах буквально натыкались друг на друга.

Малуэн спустился по крутой тропе, свернул налево и направился к мосту. Без двух минут восемь прошел мимо морского вокзала, без одной минуты восемь начал подниматься по железной лестнице, ведущей на самую высокую площадку.

Он работал стрелочником. Но в отличие от других стрелочников, чьи будки стоят в стороне от городской суеты, разбросанные среди путей, железнодорожных насыпей и семафоров, будка Малуэна находилась в городе.

Даже в самом сердце его. Дело в том, что это был не обычный вокзал, а морской.

Суда, прибывающие из Англии дважды в сутки — в час дня и в двенадцать ночи, — швартовались прямо к набережной. Парижский скорый, покидая железнодорожный вокзал на другом конце Дьеппа, проходил по улицам, словно трамвай, и останавливался в нескольких метрах от судна.

Всего пять подъездных путей, никаких оград и насыпей, ничего, что отделяло бы мир рельсов от остального мира.

Поднявшись на тридцать две ступеньки, Малуэн оказался у стеклянной будки, где, застегивая пальто, уже ждал его сменщик.

— Все в порядке?

— В порядке. На второй путь прибывают четыре рефрижератора.

Малуэн не обратил внимания на это сообщение. А между тем ему предстояло навсегда запомнить малейшие подробности той ночи. На его коллеге было шерстяное кашне, и Малуэн подумал, что попросит жену связать ему такое же, но более темное, поскромнее. Он набил первую по счету трубку и положил кисет с табаком на стол возле пузырька фиолетовых чернил.

Это было и впрямь приятное местечко, лучший наблюдательный пункт во всем городе. На рейде виднелись огни двух траулеров, которые вернутся в порт с началом прилива. На суше, неподалеку от крытого рынка, сверкало огнями кафе «Швейцария», за ним тянулась вереница освещенных витрин.

А поблизости было темно и тихо, закрытые окна и двери, если не считать разноцветную дверь кабаре «Мулен-Руж», куда только что прошли музыканты. Малуэн знал, что примерно до десяти они будут играть в пустом зале — первые клиенты приходили только к этому часу.

Но играть все равно будут, как и будут стоять на своих местах официанты.

Чугунная печурка раскалилась докрасна. Малуэн поставил на нее бидончик с кофе, открыл шкафчик, достал бутылку водки.

Вот уже тридцать лет он проделывает одно и то же, в том же месте, в то же время.

В девять часов он открыл путь четырем рефрижераторам, затем самоходному крану, который возвратился на вокзал. В десять увидел, что свет в его доме на скале погас, а у Бернаров еще горит — они никогда не ложатся раньше одиннадцати.

Как всегда, Малуэн заметил на темном горизонте огни судна из Ньюхейвена. И сразу вокруг его будки появились признаки жизни. Не спеша прошли четверо дежурных таможенников, затем показались носильщики, буфетчик, таксист, и вместе с первым пароходным гудком вся набережная засверкала, как во время праздничной иллюминации.

Малуэн знал, что поезд покинет железнодорожный вокзал Дьеппа задолго до того, как дым парохода окутает гавань.

Естественно, что он занимался поездом, но невольно продолжал наблюдать за тем, что происходило вокруг, в частности, заметил, как в «Мулен-Руж» направилась Камелия, закашлялась у входа, постояла немного и открыла дверь.

Начинался самый короткий отрезок ночи. Пока открывались двери товарных вагонов, судно прошло вдоль причалов, развернулось посреди гавани и пришвартовалось. На набережной находился только служебный персонал, поэтому оказалось легко подсчитать, что первым классом прибыло пять, а вторым — двенадцать пассажиров.

Малуэн налил себе кофе, добавил туда водки и набил третью трубку, которую выкурил стоя, поглядывая на мелькавшие внизу фигуры. Почему один человек заинтересовал его больше остальных? Как обычно, вход загородили, чтобы пассажиры не могли пройти без таможенного досмотра. Так вот, человек, о котором шла речь, пришел со стороны города и стоял по другую сторону барьера, как раз под будкой Малуэна, и тот даже подумал, что мог бы плюнуть ему на голову.

На человеке было серое пальто, серая фетровая шляпа, кожаные перчатки, он курил папиросу. Это все, что Малуэну удалось рассмотреть. Носильщики, таможенники, вокзальные служащие занимались пассажирами, спускавшимися по трапу. Только Малуэн да еще человек в сером успели заметить на носу судна какую-то тень, которая в тот же миг что-то бросила на набережную.

Бросок был изумительно точный, не просто акробатический номер. Пролетев метров пятьдесят, чемодан очутился по другую сторону барьера, и незнакомец в серой шляпе, пришедший из города, уже держал его в руке, продолжая как ни в чем не бывало курить папиросу.

Он мог уйти. Никому и в голову не пришло бы его окликнуть. Но он остался на месте, в нескольких шагах от скорого поезда, как обыкновенный пассажир, ожидающий знакомого. Чемодан на вид казался легким. Это был небольшой фибровый саквояж, в котором обычно помещается запасной костюм и немного белья. У Анриетты был такой же.

«Что это они провозят тайком?» — задал себе вопрос Малуэн.

Но он даже не подумал, что можно выдать двух незнакомцев, причем второго, на судне, он так и не разглядел. Все это его не касалось. Случись Малуэну поехать в Англию, он тоже провез бы тайком табак и спиртное — так уж принято.

Первой из таможенного зала вышла молодая дама и направилась в купе первого класса. Пожилой господин в сопровождении двух носильщиков прошел в спальный вагон. Почти ежедневно, особенно на ночных пароходах, прибывали пассажиры «люкс», и Малуэну из его будки доводилось видеть министров, делегатов Лиги Наций, знаменитых актеров и кинозвезд. Порой их встречали на набережной фоторепортеры.

Человек с чемоданом оставался на месте. Он походил скорее на англичанина, чем на француза, хотя как знать?.. Наконец из таможенного зала вышел высокий, худой пассажир в бежевом плаще и направился к человеку в серой шляпе. Все очень просто. Они в сговоре.

Человек из Лондона сперва перебросил чемодан сообщнику, а теперь они жмут друг другу руки.

«Наверно, поедут поездом?» — подумал Малуэн, но тут же заметил, что оба пересекли улицу и вошли в «Мулен-Руж», откуда на миг донеслись звуки музыки.