Он по нескольку раз переспрашивал название улицы, номер дома, квартиры, и она терпеливо повторяла:

– Квартира сто семьдесят четыре, семьдесят четыре, четыре, четыре, ну вот так, – и у нее уже создалось чувство превосходства над ним, точно он был непонятливый ребенок.

Кондратов сказал:

– Я боюсь адрес перепутать и не найти вас, вы себе не представляете даже, как я хочу вас видеть.

– Жду вас, – сказала Анна Сергеевна, повесила трубку, рассмеялась, поблагодарила соседку и побежала наверх, быстро перебирая ногами и глядя на блестящие носки своих новых торгсиновских туфель.

Все складывалось как нельзя лучше, все шло отлично.

Да, этот мрачный юноша ходил к ее покойному брату, а на нее не обращал внимания, папа относился к нему неодобрительно. Неожиданно он озадачил Анну Сергеевну, сказав, что ходит к ним не ради разговоров с братом.

– Вы влюблены в меня? – спросила она, улыбаясь.

– Да, – ответил он.

Вскоре он ушел в Красную Армию. Анна Сергеевна рассказывала Андрюше про гимназиста, пошедшего из-за несчастной любви на войну и погибшего в сражении. Ей нравилось вспоминать о Кондрашове, это было романтично, немножко грустно.

Кондрашов должен был приехать, и Анна Сергеевна, ожидая его, спрятала в шкаф галстук Андрюши, задвинула под кровать мягкие мужские туфли-шлепанцы.

«Господи, – успокоила она себя, – я просто привожу в порядок комнату, никакой тут измены Андрюше нет».

Анна Сергеевна приводила в порядок комнату, а когда раздался звонок, она вдруг почувствовала, как у нее горят щеки и уши.

Они поздоровались и пока говорили про то, сразу ли удалось найти Кондрашову квартиру, не попал ли он в соседний подъезд, глаза их смотрели взволнованно и напряженно.

Потом они заговорили про воду, которая утекла, и стали считать, сколько этой воды утекло. Кондрашов спросил, где работает муж Анны Сергеевны, и, рассказывая, она следила за его глазами и, казалось, понимала все, что он думал. Вот он соображал, спит ли кто-нибудь из них на диване, потом он пересчитал подушки на кровати – их было три, – потом он рассматривал вышивку на стене – беседа волка с Красной Шапочкой – и соображал, для кого Анна Сергеевна вышивала ее. Затем он посмотрел на коврик возле кровати и на платье Анны Сергеевны, очевидно представив себе, как ее ноги нащупывают ночные туфли. Он рассматривал корешки книг и усмехнулся, увидев, что муж высоко не залетает – это были по большей части элементарные пособия по экономическим и статистическим наукам; да, он рассказывал спокойным и неторопливым голосом, добродушно улыбнулся, сказав, что теперь, когда он послан на хозяйственную работу, к нему беспрерывно звонят откуда-то узнающие его телефон знакомые и родственники. Он говорил, а она слушала и следила за тем, как он решал вопрос о ее жизни и отношениях с мужем. Он покашлял и сказал:

– Да, а я так и не женился.

Эти слова не имели никакой связи с тем, что говорилось, но они вытекали из тех мыслей, которые были у него.

– Пора, пора, – сказала она, смеясь, – посмотрите, сколько у вас седых волос.

– Да, пора, – серьезно сказал он, а Анна Сергеевна, сама не зная зачем, глядела на него с грустным и взволнованным выражением.

Он начал ее расспрашивать, как она прожила эти годы, училась ли, где работала. Было стыдно сознаться этому человеку, что она долгие годы жила в пустой суете. И Анна Сергеевна не сказала правды.

– Да, в разных местах работала, – сказала она и зевнула, словно одно воспоминанье об этой работе наводило скуку, – училась в вузе, работала на заводе лаборанткой, потом, увы, была секретарем одного директора, снова работала на заводе.

– А сейчас вы не работаете? – спросил Кондрашов.

– Сейчас нет, – рассмеялась она, – я даже хотела сходить в редакцию «Огонька», пусть поместят мою фотографию и подпишут: «Единственная безработная в СССР».

– А вы хотите получить работу? – спросил он.

Анна Сергеевна быстро взглянула на Кондрашова и поняла, что если она заведет разговор о службе, то Кондрашов, выйдя от нее, подумает: «Вот еще одна знакомая, отыскавшая номер моего телефона». Должно быть, ей по-настоящему захотелось иных отношений с этим человеком, ибо в течение нескольких секунд она успела все сообразить, решить, сделать беспечное лицо и ответить:

– Работу? Нет, сейчас я об этом не думаю.

И он обрадовался, что его подозрение не оправдалось. Ведь десятки людей ежедневно говорили с ним: они звонили по телефону, писали письма, приезжали из дальних уральских городов, где были заводы и объединения. Все это было важно и нужно, но никто из приходивших не интересовался Петей Кондрашовым, а вот товарищ Кондрашов, председатель объединения, был предметом жгучего интереса для сотен людей.

Обо всем этом, прощаясь, Кондрашов сказал Анне Сергеевне, и она порадовалась своей женской чуткости. Они условились снова встретиться в ближайшие дни. Он крепко, как мужчине, пожал ей руку, вздохнул и ушел.

Анна Сергеевна стояла у окна и видела, как большой автомобиль с собакой на радиаторе загудел и поехал к заставе.

Анна Сергеевна вынула из шкафа галстуки и разгладила их.

– Андрюшечка, – убежденно сказала она и закрыла глаза.

«В конце концов, можно будет поговорить с Бобкой Орловым, – подумала она, – завтра же сделаю это».

Потом пришла Марья, у нее на лице было насмешливое, надменное выражение, так, по крайней мере, казалось Анне Сергеевне: «Ага, так вот для чего тебе понадобилась домработница».

Вечером Анна Сергеевна рассказывала мужу про посещение Кондрашова.

Андрей Вениаминович отнесся к воскрешению убитого весьма равнодушно, но вдруг оживился и пробормотал:

– Позволь, позволь, Кондрашов, ты говоришь? Ну, конечно, это из объединения.

После этого он сказал:

– Ого-го, с такой птицей очень не вредно иметь личное знакомство!

Анна Сергеевна подумала: «Как он знает людей!» – и начала объяснять, какой необычайный человек Кондрашов и почему она его ни о чем не просила и впредь постарается не просить.

Андрей Вениаминович внимательно посмотрел на жену, а когда она, смутившись, но стараясь быть искренней, заговорила об одиночестве Кондрашова, Андрей Вениаминович начал стучать ногой, усмехнулся и сказал:

– Своеобразно начинается твоя трудовая жизнь, очень своеобразно.

Скандал начался из-за пустяка. На кухню заглянула Анна Сергеевна и сказала Марье:

– Нужно торопиться с обедом, у нас сегодня гости.

– Ишь, подумаешь, мадам, – пробормотала Дмитриевна, стоявшая возле отлива.

Потом Дмитриевна подошла к плите и увидела, что ее чугун сдвинут с большого огня, а на его месте стоит алюминиевая бородаевская кастрюля. В гневе она закричала:

– Ты что это командуешь, кто тебе разрешил?

Марья, не глядя на Дмитриевну, помешивала деревянной ложкой в кастрюле.

– Не отвечаешь? – закричала Дмитриевна. – Да я на вас плевать хотела, на тебя и на твою Бородаиху.

На шум прибежала из комнаты Вера.

– Что вы орете, мама? – спросила она у свекрови. – Вы ребенка разбудите. Просто выдержать нельзя. Хоть бы скорей мой отпуск кончился!

Но, узнав, из-за чего кричала Дмитриевна, Вера обрушилась на Марью.

– Да ты знаешь, – кричала она, – мой Стрелков лучший ударник на заводе! Ему обедать не нужно? А? Ты как думаешь? Да ты знаешь, что за Григория Стрелкова наш директор десять Бородаевых отдаст.

– Пад-ума-ешь, инженер, – выговаривала Дмитриевна, – это ты ему ботинки чистишь да пальто выбиваешь. Да наш Гриша побольше твоего инженера зарабатывает.

– Подлиза буржуазная! – говорила Вера.– Ты разве знаешь, что такое производство?

Они обе наперебой ругали Марью. Кроме них, на кухне никого не было, остальной народ работал. Только маленький Вова стоял у двери и, полуоткрыв большой рот, смотрел на ругавшихся женщин.

Марья молчала, но когда Дмитриевна хотела сдвинуть алюминиевую кастрюлю с большого огня, Марья ударила Дмитриевну кулаком.