– Неплохо, но думаю, что это больше подходит для телесериала.

Вернувшись домой, он первым долгом отыскал номер телефона Хью Гордона и позвонил ему. Хью сказал:

– Ты знаешь, который час? Я в постели и сплю!

– Я хотел только кое-что у тебя спросить. В контрактах с рекорд-студиями есть пункт, в котором, по-моему, значится, что если кто-то в группе увольняется или по какой-то иной причине покидает группу, фирма вправе расторгнуть контракт.

– Да. И что тебя интересует?

– Интересует это условие. Как оно звучит?

– Как ты и сказал. Это касается ухода одного из членов группы. Условие защищает фирму в случае, если группа теряет основного солиста. Например, если Мик покидает «Стоунз», разве это будут прежние «Стоунз»? Нет, я привел плохой пример – каждый из этой группы может работать и сам по себе, но ты понимаешь, что я имею в виду? Фирмы перестраховываются, распространяя это условие на каждого из участников группы. К тому же учти, что, разорвав контракт, фирма получает преимущественное право на подписание контракта с выбывшим участником.

– Ты видел это своими глазами?

– Работая тридцать восемь лет в этой области, – сказал Хью, – и имея дело с тремя различными фирмами до того, как подрядился к тебе делать картины, я много чего видел своими глазами. И не только видел. Я и сам сколько контрактов подписал с артистами, которые у всех на слуху благодаря этому условию.

– Да? И с кем же, например?

– С группами и с солистами в поп-музыке, а в конце семидесятых – с диско. Вот кантри меня не так увлекало.

– Да?

– Что еще тебя интересует?

– Все ясно, но я тут припас тебе группу, которую мне очень хочется, чтобы ты послушал и высказал свое мнение. Они называются «Одесса» и играют самый что ни на есть звонкий рок. Я у них директор.

– Кончай дурить и бросай ты поскорее это дело.

– Помнишь Линду из «Цыпочек интернешнл»? Ну, белая цыпочка, та, что тебе понравилась. Солистка. Девчонка на уровне, Хью, умна и знает, чего хочет.

– Знаешь, во что выльется это твое директорство? Ты раздобудешь ей контракт на разовое выступление, и она станет названивать тебе в четыре утра: «Не знаю, что надеть – туфли на платформе или с ремнями на щиколотках!» Ты слышал, как они играют?

– Нет еще.

– Это все равно как если ты в восторге от сценария, который будешь снимать, но все никак не соберешься прочитать его. Знаешь, малыш, занимался бы ты лучше своим кино! – И с этими словами Хью повесил трубку.

Снимая костюм, который так и оставался на нем весь этот день, и вешая его в шкаф, Чили все размышлял насчет пункта о «выбывшем участнике группы». Ну предположим, Линда соберет своих ребят, они запишутся, если уже не записались, а он возьмет на себя расходы. Оплатит и возвращение двух этих парней, если потребуется. Все равно как предварительные расходы до начала съемок, только тут он будет тратить собственные денежки. Призадумаешься, если все взвесить, но он обещал это Линде и должен сдержать слово. Ну хорошо, он отправится на студию «Искусство», и там его примут, потому что у них есть все права на Линду. Они могут тихо-мирно подписать с ней контракт, если только захотят. Ему требуется только им ее разрекламировать. Позвонить утром Хью и узнать у него, как делаются такого рода дела. А также с кем говорить на студии. Эта студия известная. А можно попробовать фирму попроще. Это идея Линды. Ему вспомнилась «БНБ», и он подумал, что будет с этой студией теперь, без Томми. Да, еще надо перед сном проверить оставленные сообщения на автоответчике.

Он нажал на кнопку автоответчика и услышал женский голос – голос звучал приглушенно, серьезно, словно комната, из которой говорила женщина, была темной и сплошь заставленной мебелью.

– Привет, Чил. Это Эди Афен. Черт подери, что там приключилось с беднягой Томми? Вы были там? Я знаю, что он должен был встретиться с вами, но о вас в «Новостях» ничего не сказали. Похоже, вы либо уже ушли тогда, либо еще не дошли. Господи, ну и денек – в дом полиция заявилась, потом надо было еще опознать тело. Слушайте, лапка, позвоните мне утром при случае, ладно? Знаете, не вижу причины нам отказываться от съемок – с какими-то поправками, разумеется, но идея фильма по-прежнему сгодится.

Линда сделала себе на завтрак ржаной гренок, налила стакан кока-колы, но не прикончила ни того, ни другого. Напоследок в машине он сказал:

– •Соберите свою группу и давайте действовать. – А еще добавил: – Я вас не обману, обещаю.

Наверное, эта его уверенность передалась и ей, потому что ночью она была в прекрасном настроении и думала: «Ладно, так и быть, утром я первым делом позвоню парням».

Однако теперь возвращение Дейла и Торопыги виделось ей куда более проблематичным, чем она воображала это накануне. Возможно, правда, она слишком много думает, вместо того чтобы просто взять и позвонить:

«Знаешь что? Мы заимели директора!» – «Да?» – «Он кинопродюсер». – «Вот как?» – «И знаменитый, он был продюсером «Поймать Лео». – «И это то, что надо?» Или же они могут сказать: «Ну и что?» Нет, Дейл не скажет, а вот Торопыга может.

Взяв с собой телефон, она вышла полюбоваться видом – тем самым, что так ценила в своем жилище. Сам дом был дрянной, дощатое бунгало, прилепившееся к склону холма, окруженное старыми деревьями, названий которых она, выросшая среди нефтяных вышек Западного Техаса, не знала. Как не знала и названия кустарника, разросшегося, одичалого – какие-то буйные заросли, про которые ей было лишь точно известно, что это не мескитовые заросли, а какие – непонятно. Можно выйти в передний дворик, туда, где крутой обрыв и откуда открывается вид чуть ли не на весь Лос-Анджелес и дальние дали Калифорнии, а позади – облезлый домишко с крышей, которую надо бы перекрыть, и хорошо бы нанять мужика с мачете, чтобы проредить кустарник. А вечерами вид был еще удивительнее и дали – еще неогляднее, а миллионы светящихся точек внизу образовывали линии и узоры. Дома вид открывался лишь на унылую плоскую пустошь, где там и сям вместо деревьев торчали нефтяные вышки и небо – без конца и без края. А по ночам в Одессе горели огни на буровых, и с детства помнятся ей эти огни, вспышки пламени, выстреливающие в ночь. Вся жизнь там вертелась вокруг нефти, люди и приезжали туда ради нефти, пока арабы не спустили цены, и нефтяной бум Одессы окончился. Во время бума дед Линды Дж. Д. Лингеман торговал нефтяным оборудованием – бурильными установками для глубоких скважин, расширителями, шпурами – всяким инструментом и всегда держал лошадей. Одна верховая, на которой он ездил, – мышастая кобыла Мун. Отец Линды унаследовал торговлю нефтяным оборудованием, но делом сейчас занимался куда меньше, чем лошадьми – продавал их и покупал, барышничал. Мама Линды Лавейн работала помощником управляющего в Техасском банке. Две старшие сестры Линды были замужем и жили в пятнадцати милях от Одессы в Мидленде. Бытовала поговорка, что в Мидленд едут, чтобы иметь детей, а в Одессу – чтобы иметь неприятности. Одесса во времена нефтяного бума была прибежищем спекулянтов, мошенников и хулиганов, по вечерам в барах дым стоял столбом, а на улицах нередко вспыхивали перестрелки. Несколько лет назад Линда съездила на Рождество домой и объявила там, что сменила фамилию – теперь она не Линда Лингеман, а Линда Мун. Поначалу они решили, что она рехнулась, взяв себе в качестве фамилии лошадиную кличку, но дело было не в лошади. Она сказала сестрам: «Ведь вы же тоже сменили фамилии, разве не так?» Сестры ее все еще были баптистками и имели детей. Папа сказал: «Уж лучше бы я не покупал тебе эту твою первую гитару, детка». Но она сказала: «А ты, папочка, первую и не покупал, а купил мне вторую, получше». Первую гитару дал ей Дейл – раздолбанную «Ямаху», и он же учил ее играть на их втором году в средней школе Пермиана.

Вначале надо поговорить с Дейлом. У нее такое чувство, что он предпочтет живую музыку студийной работе. «Знаешь что? Мы директором обзавелись». А Дейл скажет: «Порядок!» А если он на это не купится, то скажет: «Ну, пока!» – и вернется к себе в Остин. Дейл ко всему привычный. Играет с десяти лет.