— Сейчас кто-нибудь выйдет к вам с деньгами.

В здание уже вернулись обитатели, почти изо всех отделов доносились голоса. Мегрэ открыл свой кабинет, впустил туда Селину Жермен, запер за ней дверь и предупредил шефа, что хотел бы с ним поговорить.

Минут десять они обсуждали этот случай, обо всем договорились, и Мегрэ, возвращаясь к себе, сказал рассыльному:

— Принесешь мне два кофе с рогаликами.

Наконец он отпер свою дверь — и застыл на пороге при виде усеянного рваными и скомканными бумагами пола, разбитого окна и расколотого надвое бюста Республики, прежде украшавшего камин.

Девушка, развалившись в его собственном кресле, с вызовом взглянула на комиссара.

— Я вас предупреждала! — заявила она. — И имейте в виду, что это еще не конец.

Этому допросу суждено было стать самым бесславным за всю карьеру Мегрэ. С самого начала все пошло вкривь и вкось, среди учиненного разгрома, с разбросанной по полу бумагой и кусками гипса, которые комиссар старался не замечать.

Войдя в кабинет, Мегрэ, даже не моргнув глазом, направился к своему креслу, схватил девушку за руку и пробурчал:

— Вы позволите?

Она встала, понимая, что последнее слово все равно будет за ним, и пересела на место, которое он ей указал, лицом к окну, так что дневной свет, безжалостный, как фотовспышка, падал прямо на нее. Она, казалось, ждала, что он вот-вот заговорит. В таком случае ее надежды не оправдались: комиссар прежде всего старательно набил трубку, помешал угли в камине, очинил карандаш и, наконец, открыл дверь посыльному из кафе, принесшему завтрак на двоих.

— Будете? — осведомился он у своей пленницы.

— Молока, конечно, нет? — заметила она ехидно.

— Я подумал, что черный кофе не даст вам заснуть.

— Терпеть не могу кофе без молока!

— Тогда не пейте.

Но она выпила, стараясь освоиться с грозной невозмутимостью собеседника. Тот доел свой завтрак и снял трубку.

— Алло!.. Соедините меня с жандармерией Орлеана. — И, дождавшись ответа, произнес: — Говорит Мегрэ… Не могли бы вы для меня кое-что выяснить, в частном порядке? Если нужно, я направлю официальное поручение… Речь идет о некой Селине Жермен, проживающей в вашем городе на Ивовой улице…

Ему показалось, что по ее лицу скользнула усмешка.

В ту же секунду он нахмурился:

— Что-что? Вы уверены? А в пригороде?

Повесив трубку, он бросил на Селину Жермен долгий взгляд:

— Где ты живешь?

— Нигде!

— Где ты познакомилась с Жоржем Бомпаром?

— На улице.

Тут они схватились всерьез: нервы были напряжены до предела у обоих, и оба взвешивали каждое слово. За окном по-прежнему лил дождь и изредка доносились гудки проходивших под мостом буксиров.

— На какой улице?

— На Монмартре.

— Ты ловила клиента?

— Ну и что?

— В котором часу это было?

— Не знаю.

— Вы вошли в гостиницу вместе?

Поколебавшись, она сообразила: ему наверняка известно, что ее приятель явился в гостиницу один, и предпочла уточнить:

— Я пришла туда заранее и сняла номер. Он сам так захотел.

— Где ты родилась?

— Это мое личное дело.

— У тебя уже были неприятности с полицией нравов?

В дверь постучали. Инспектор Жанвье никак не решался заговорить, и Мегрэ кивком попросил его не стесняться.

— Я был на улице Миромесниль, но мне мало что удалось узнать. Жорж Бомпар действительно там проживает. Вот уже пятнадцать лет он снимает за две с половиной тысячи франков двухкомнатную холостяцкую квартиру, на шестом этаже, окнами во двор. По словам консьержки, дома он почти не бывал: он коммивояжер, постоянно в разъездах.

Мегрэ ощутил, как при этих словах девушка вздрогнула и чуть было не заговорила, но тут же справилась с собой и снова стала невозмутимой.

— Что еще?

— Это все. Бомпар вышел из дому вчера утром.

— Ему никто не звонил?

— У него нет телефона.

— И больше ничего?

— Ничего. Разве что мои личные впечатления… Судя по женским снимкам, которыми увешаны все стены, он не упускал случая развлечься…

— А ее фотографии ты там не видел?

— Дайте подумать. Кажется, нет.

— Привези мне все снимки и письма, если найдутся.

Отправив Жанвье, Мегрэ снова занялся огнем в камине, затем потер ладонью лоб, зевнул.

— Если тебе верить, то ты ничего не знаешь. Тебя зовут Селина Жермен, и ты работаешь на панели. Бомпар снял тебя на улице и повел в гостиницу.

— Не сразу. Сперва мы прошлись по ночным барам, потанцевали.

— А когда пришли в гостиницу?

— Я спустилась к нему в номер, как мы и договаривались. Мы легли…

— Знаю! Вас слышала соседка…

— Наверное, эта извращенка нарочно встала, чтобы послушать. А может, она и в замочную скважину подглядывала?

— Что дальше? Кто-то вышел?

— Не знаю. Я вернулась в свой номер.

— В одной сорочке?

— Я оделась, но не совсем. Должно быть, один чулок завалился под кровать. Криков я не слышала. Меня разбудила беготня по коридору и хлопанье дверьми. Я испугалась, что меня могут обвинить в убийстве, и хотела уйти из гостиницы. Но вы меня не пустили. Тогда я и вспомнила про чулок и засунула другой в сточную трубу. Этого вам достаточно?

Мегрэ поднялся, надел шляпу, но пальто брать не стал, открыл дверь и бросил:

— Пошли.

Не спуская с нее глаз, он вел ее по бесконечным коридорам, затем по узкой лестнице, пока наконец они не оказались в отделе опознания, где снимали данные со всех мужчин и женщин, задержанных в течение ночи.

Сейчас была очередь женщин. Их оставалось еще около двадцати, в основном проститутки самого низшего пошиба — все они давно привыкли к этой процедуре и раздевались безо всякого принуждения.

Человек, не знавший Мегрэ, мог бы принять его сейчас за старого увальня, равнодушно выполняющего свою нудную работу.

— Давай раздевайся… — вздохнул он, разжигая свою трубку.

Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть от нее хитрую улыбку.

— Мне совсем раздеться?

— Вот именно!

Он угадывал в ней внутреннюю борьбу и с некоторой тревогой ждал, чем она окончится. Наконец девушка буквально сорвала с себя жакет, кремовую шелковую блузку и присела, чтобы снять туфли.

Опустив глаза, Мегрэ заметил, как дрожат у нее руки, и чуть было не решился прекратить пытку.

- Ты по-прежнему утверждаешь, что приставала к мужчинам в общественном месте?

Уставившись прямо перед собой, она кивнула, судорожно сжав зубы, переступила через юбку; ее маленькие твердые груди натягивали ткань сорочки.

— Становись в очередь… Тебя осмотрят.

Словно ненароком он подобрал ее одежду и отнес в соседнюю комнату. Здесь, в лаборатории, среди пробирок и проекторов, эксперты выполняли сложнейшие исследования.

— Взгляни-ка сюда, Элуа, что скажешь об этих вещичках?

Высокий молодой человек взял у него костюм, со знанием дела пощупал ткань и указал на этикетку:

— Изготовлено в Бордо. Превосходный материал, хороший покрой. Это могла бы носить молодая женщина из состоятельной буржуазной семьи.

— Спасибо тебе.

Вернувшись на женскую половину, он услышал какую-то громкую перебранку, и вскоре к нему подошел фотограф из отдела опознания:

— Мне с ней не сладить! Только соберусь снимать, она надувает щеки, кривит губы, зажмуривается — короче, становится неузнаваемой.

— Ладно, пусть одевается! — устало кивнул Мегрэ. — Конечно, ее отпечатков у вас нет?

— Нет! Она еще никогда не имела дела с полицией. А вот и доктор вас ищет…

Мегрэ был хорошо знаком с этим молодым врачом.

Они отошли в сторонку и долго что-то обсуждали вполголоса. Когда разговор был окончен, появилась задержанная, уже одетая, с застывшим взором и до того бледная, что Мегрэ стало ее жалко.

— Ну что, теперь будете говорить?

— Мне нечего сказать.

Они снова были в кабинете Мегрэ, и, как ни странно, между ними установилась какая-то близость. Конечно, они не стали друзьями — скорее наоборот, но и совсем чужими уже себя не чувствовали.