Шатер Агамемнона значительно отличался от палаток простых воинов. Правда, он был немногим чище, но значительно превосходил их в роскоши, а развешанные на стенах воинские атрибуты только придавали ему великолепие. Одну сторону целиком занимали кирасы и латные воротники такого размера, что их могли носить только представители расы гигантов или сказочные герои.

Очевидно, Агамемнон любил показную пышность не меньше царя Приама.

Царь царей восседал на помосте в центре шатра — выглядел он весьма недурно. Справа от него стоял Аякс Теламонид — настоящий великан с плечами размером с бычью лопатку, а слева — мужчина среднего роста с маленькими хитрыми глазками и густой рыжей бородой, в котором я узнал Одиссея, царя Итаки.

Помимо них, в шатре присутствовали Менелай, Диомед — тот, кто убил моего брата Фегея и ранил Энея, старый Нестор[57]] , Менесфей[58]] , Аякс Меньший[59]] , Агапенор, Филоктет[60]] и многие другие.

Я подошел и остановился перед помостом, покуда царский глашатай называл мое имя. Все отсалютовали мне, я ответил тем же и стал ждать, когда заговорит Агамемнон.

Наконец он осведомился глубоким гортанным голосом:

— Идей, сын Дара, ты принес весть от Приама, царя Трои?

— Да.

— Что он хочет нам сообщить?

Я прочистил горло и заговорил громко, чтобы все могли меня слышать. Во время своей речи я краем глаза наблюдал за Одиссеем, но с таким же успехом мог смотреть на сфинкса.

— Слушайте слова Приама, милостью Зевса могущественного царя Трои. Мы, троянцы, отказываемся от всех притязаний на Елену Аргивскую и сокровища с корабля, доставившего ее сюда; мы согласны передать Елену в руки Менелая, царя Спарты, ее законного супруга, и вернуть корабль вместе с грузом аргивскому флоту.

В шатре послышались возгласы удивления. Менелай склонился вперед; его бледное лицо озарила радостная улыбка. Только Одиссей стоял как окаменевший.

— Все это, — продолжал я, — в обмен на обещание царя Агамемнона отвести свои войска от Трои, погрузить их на корабли и оставить наш город в покое.

Я умолк.

— Это все слова царя Приама? — спросил Агамемнон.

Какой-то момент я колебался, окидывая взглядом присутствующих и пытаясь определить по их лицам, будет предложение принято или отвергнуто. Несомненно, большинство было довольно, но как насчет Одиссея? Я знал, что его голос будет решающим, но его лицо ничего мне не говорило — оно было пустым, как старый заржавленный щит. Я решил, что Елена не должна вернуться в Спарту, и был готов в случае необходимости играть собственными картами. Сейчас этот момент настал.

— Не все, царь Агамемнон, — ответил я чуть громче прежнего. — Есть еще кое-что. Цари Греции должны согласиться на перевоз в Трою оракула Аполлона в Дельфах[61]] в знак признательности богу за покровительство, которое он оказывал нашему городу. Это решение принято царем Приамом, как приличествующее его достоинству.

Было забавно наблюдать, как меняется выражение их лиц при этом последнем требовании. Угрожающие жесты, гневные возгласы, злобное бормотание наполнили шатер. Лишить их Дельфийского оракула! Я отлично знал, что греки никогда на это не согласятся.

Агамемнон грозно нахмурился:

— Нет надобности, дерзкий троянец, обсуждать с моими советниками ваше предложение. Их волю и желание ты можешь видеть у них на лицах. Вот мой ответ царю Трои. Мы, греки, отплатим за оскорбление всей нашей военной мощью! Ты можешь идти с миром.

Одиссей оставался молчаливым и неподвижным — остальные шумно выражали одобрение словам царя.

Больше говорить было не о чем. Отсалютовав, я повернулся, вышел из шатра и поднялся на колесницу. Мой возница погнал лошадей, и вскоре мы снова пересекали кровавое поле, возвращаясь к воротам Трои.