– Я собиралась сказать, что ты не можешь и дальше так жить, Оливия, – очень осторожно произнесла она.

Изумительно. Еще одна лекция. Я уселась поудобнее и закатила глаза.

– Давай просто покончим с нашим делом, – отозвалась я и помахала пальцами в сторону дороги. – Давай, Мириам, поехали.

Никогда раньше я не называла ее по имени, и сменив «мать» на «Мириам», я почувствовала, как баланс сил склонился в мою сторону.

– Тебе доставляет удовольствие грубить по мелочам, да?

– Ой, я тебя умоляю. Давай не будем начинать.

– Этого я в человеке не понимаю, – произнесла она своим «я-сама-рассудительность» тоном. —Я стараюсь, но не могу. Объясни мне. Откуда идет твоя недоброжелательность? Как мне с ней справляться?

– Послушай, давай поедем. Отвези меня в клинику, чтобы мы могли сделать наше дело.

– Только после разговора.

– О господи! Какого черта ты от меня хочешь? Если ты ждешь, что я поцелую твою руку, как делают все эти придурки, в жизнь которых ты вмешиваешься, то этого не будет.

– Все эти придурки… – задумчиво проговорила она, а потом произнесла: – Оливия. Дорогая моя. – Раздался шорох, и я поняла, что она повернулась ко мне. Я прекрасно представляла себе выражение ее лица по ее тону и выбору слов. «Дорогая моя» означало, что я дала ей повод изобразить понимание и сопутствующее ему сочувствие. От слов «дорогая моя» меня бросило в дрожь, и баланс сил ловко переместился на ее сторону. Она сказала: – Оливия, ты сделала это из-за меня?

– Не обольщайся.

– Из-за моих проектов, карьеры, моих… – Она коснулась моего плеча. – Ты думала, что я тебя не люблю? Дорогая, ты пыталась…

– Боже! Может, заткнешься и поедешь?! Хоть на это ты способна? Можешь ехать и смотреть на дорогу и убрать от меня свои липкие руки?

Через мгновение, дав моим словам раствориться в воздухе и порезонировать в машине для максимального эффекта, она проговорила: «Да, конечно», – и я поняла, что снова сыграла по ее правилам. Я позволила ей почувствовать себя оскорбленной стороной.

С моей матерью всегда было так. Только думаешь, что одержала верх, как она быстренько возвращает тебя на землю.

Когда мы добрались до клиники и заполнили документы, сама процедура не заняла много времени. Немножко поскребли, немножко отсосали, и неудобство исчезло из нашей жизни. После я лежала в узкой белой комнате на узкой белой кровати и думала о том, чего от меня ждала мать. Без сомнения, плача и скрежета зубовного. Сожаления. Чувства вины. Любого свидетельства того, что я Усвоила Урок. Плана на будущее. Но что бы это ни было, я не собиралась идти на поводу у этой суки.

Два дня я провела в клинике из-за легкого кровотечения и инфекции, которые не понравились докторам. Они хотели продержать меня неделю, но меня это не устраивало. Я выписалась и поехала домой на такси. Мать встретила меня в дверях. В одной руке она держала авторучку, в другой – светло-желтый конверт, на кончике носа сидели очки для чтения.

– Оливия, да что это, в самом деле… – начала она. – Врач сказал мне, что…

– Мне нужны деньги заплатить за такси, – перебила я и, оставив ее разбираться, прошла в столовую и налила себе выпить. Я стояла у серванта и серьезно размышляла, что буду делать дальше. Не с жизнью, с вечером.

Я залпом выпила джин. Налила еще. Услышала, как закрылась входная дверь. Шаги матери прощелкали по коридору и затихли на пороге столовой. Обращалась она к моей спине.

– Врач сказал, что у тебя было кровотечение.

Инфекция.

– Все под контролем. – Я болтнула джин в стакане.

– Оливия, мне бы хотелось, чтобы ты знала: я не приезжала проведать тебя, поскольку ты ясно дала понять, что не хочешь меня там видеть.

– Правильно, Мириам. – Постукивая ногтем по стакану, я заметила, что звук становится насыщеннее по мере моего продвижения снизу вверх, а не наоборот, как можно было ожидать.

– Когда я не смогла привезти тебя домой тем же вечером, мне пришлось что-то придумать для твоего отца, поэтому…

– Он не вынесет правды?

– Поэтому я сказала ему, что ты в Кембридже, выясняешь, что нужно сделать, чтобы восстановиться.

Я фыркнула, не разжимая губ.

– И как раз этого я от тебя хочу, – сказала она.

– Ясно. – Я осушила свой стакан и подумала, не налить ли еще, но первые две порции подействовали на меня быстрее, чем я ожидала. – А если я не восстановлюсь?

– Думаю, ты в состоянии догадаться о последствиях.

– И что это значит?

– То, что мы с твоим отцом решили поддерживать тебя во время учебы в университете, но только в этом случае. Что мы не собираемся сложа руки смотреть, как ты губишь свою жизнь.

– А-а. Спасибо. Поняла. – Поставив стакан на сервант, я вышла из комнаты, отстранив мать.

– Ты можешь подумать об этом до завтра, – сказала она. – Утром я хочу услышать твое решение.

– Хорошо, – сказала я и подумала: «Глупая корова».

Я пошла к себе. Моя комната находилась на верхнем этаже, и к концу восхождения ноги у меня тряслись, а спина взмокла. Я постояла минуту, прислонившись лбом к двери и посылая мать, а потом уже и отца по всем известным мне адресам. Мне нужно было куда-нибудь смыться на вечер. Это было лечение и забвение в одном флаконе. Я отправилась в ванную комнату, где освещение было поярче, чтобы накраситься. В этот момент позвонил Ричи Брюстер.

– Я скучаю по тебе, детка, – сказал он. – Все кончено. Я ушел от нее. Я хочу снова доставить тебе радость.

Он сказал, что звонит из «Джулипса». Их оркестр только что подписал контракт на полгода. Они вернулись из турне по Нидерландам. Раздобыли в Амстердаме достойный гашиш и сумели его вывезти, доля Ричи, вся расписанная словами «Милая Лив», лежит за сценой, ждет меня.

– Помнишь, как нам было хорошо в «Коммодоре»? – сказал он. – А теперь будет еще лучше. Я был дурак, что бросил тебя, Лив. Ты – лучшее, что случилось со мной за многие годы. Ты нужна мне, детка. Ты мое вдохновение.

– Я избавилась от ребенка, – сказала я. – Три дня назад. У меня нет настроения. Ясно?

Уж кем-кем, а музыкантом Ричи был классным. С ритма он не сбился, проговорив:

– О, детка. Детка. О, черт. – Я слышала его дыхание, голос сделался напряженным. – Что я могу сказать. Я испугался, Лив. И сбежал. Ты подошла слишком близко. Ты пробудила во мне неожиданные ощущения. Понимаешь, я испытал слишком сильные чувства. Раньше у меня ничего подобного не было. Поэтому я испугался. Но теперь у меня в голове все встало на свои места. Разреши мне все исправить. Я люблю тебя, детка.

– У меня нет времени на подобную чепуху.

– Это не закончится, как раньше. Это вообще не закончится.

– Точно.

– Дай мне шанс, Лив. Если я упущу его, то потеряю тебя. Но дай мне шанс. – И дальше он ждал и дышал.

Я позволила ему и подождать, и подышать. Мне понравилась возможность поставить Ричи Брюстера именно на то место, на которое я хотела.

– Ну же, Лив, – заговорил он. – Помнишь, как это было? Будет лучше.

Я взвесила возможности. Их было как будто три: возвращение в Кембридж и жизнь в плену ограничений, которую подразумевает Кембридж; работа на панели ради куска хлеба и желания отстоять свое «я»; и новая попытка с Ричи. У Ричи была работа, деньги, наркота и, по его словам, жилье – квартира на первом этаже в районе рынка Шепердс-буш. Было и еще кое-что, как сказал он. Но он мог и не уточнять, что именно. Я знала, потому что знала его: вечеринки, люди, музыка и вечный праздник. Как я могла выбирать между Кембриджем или улицей, когда, стоит мне лишь доехать до Сохо, и я окажусь в гуще настоящей жизни?

Я закончила краситься. Схватила в охапку сумку и пальто и сказала матери, что ухожу. Она сидела в маленькой гостиной за изящным письменным столом, принадлежавшим бабушке, и надписывала стопку конвертов. Она сняла очки и отодвинула стул. Спросила, куда я иду.

– Ухожу, – повторила я.

Она поняла, как всегда понимают матери.

– Он позвонил тебе, да? Это был он? Я не ответила.