Из верхнего ящика своего стола Линли достал разлинованный блокнот.

– К Моллисону, – сказал он, записывая. – К жене Флеминга. К его сыну.

– К Пэттену, – добавила Барбара.

– К Габриэлле, – закончил Линли и дважды подчеркнул последнее имя. Подумал немного и подчеркнул еще раз.

Наблюдавшая за ним Барбара сказала;

– Что касается Габриэллы, не знаю, инспектор. В этом нет никакого смысла. Что она сделала? Убила своего любовника, а затем радостно укатила на его машине? Это слишком легко. И слишком очевидно. Что у нее вместо мозгов, если она совершила нечто подобное? Опилки?

– Пэттен так и считает.

– И мы возвращаемся к нему. Видите? Это естественное направление.

– У него веский мотив. Что до остального… – Линли указал на папку с материалами и фотографиями, – нам предстоит выяснить, как согласуются улики. Мейдстоунская группа закончит работу в коттедже к утру. Если там что-то есть, они это найдут.

– По крайней мере, мы знаем, что это не самоубийство, – сказала Барбара.

– Да. Но это может и не быть убийством.

–У вас нет оснований утверждать, что это несчастный случай, учитывая сигарету и спички, найденные Ардери в кресле.

–Я не говорю, что это несчастный случай. – Линли зевнул, оперся подбородком на ладони и поморщился, уколовшись о щетину и, видимо, поняв, который час. – Нам понадобится номер машины Флеминга, – сказал он. – Нужно разослать описание. Зеленая, по словам миссис Уайтлоу. «Лотус». Возможно, «лотус-7 ». Где-то на него должны быть документы. Думаю, в Кенсингтонском доме.

– Согласна. – Барбара взяла свой блокнот и сделала пометки, тг А вы, случайно, не заметили вторую дверь в этой спальне? В доме Уайтлоу?

– В комнате Флеминга?

– Рядом со шкафом. Вы ее видели? На ней на крючке висел халат.

Линли уставился на дверь кабинета, словно восстанавливая картинку.

– Коричневый бархат, – произнес он, – с зелеными полосками. Да. А что такого?

– Да дверь, а не халат. Она ведет в ее комнату, Именно там я до этого взяла покрывало.

– В комнату миссис Уайтлоу?

– Правда, интересно? Смежные спальни. И о чем нам это говорит?

Линли поднялся.

– О сне, – ответил он, – который нам обоим сейчас бы не повредил. – Он аккуратно пристроил под мышкой папку с документами и фотографиями. – Идемте, сержант. Утром надо начать пораньше.

Когда Джинни уже больше не могла оттягивать этот момент, она поднялась наверх. Но прежде она перемыла всю посуду от так и не съеденного ужина, аккуратно повесила посудное полотенце на перекладину, прикрепленную к холодильнику присосками. Вымыла плиту и собралась вытереть старую красную клеенку, служившую скатертью на кухонном столе. Отступила от стола и непроизвольно вспомнила, как он говорил, ковыряя протертую клеенку:

– Дело не в тебе, девочка. Во мне. В ней. Я хочу чего-то от нее и не знаю, и мучаюсь от того, что ты с детьми сидишь тут и ждешь моего решения и его последствий для вас. Неужели ты не понимаешь? Я не знаю, чего хочу. О, черт, Джин, не плачь. Успокойся, пожалуйста. Терпеть не могу, когда ты плачешь. – Она невольно вспомнила, как он пальцами утер ей слезы, сжал запястье, как он обнял ее за плечи, прижался губами к волосам, говоря: – Прошу тебя, пожалуйста. Не усложняй все для нас, Джин. – А вот этого она сделать не могла.

Она прогнала его образ, подметя пол. Затем вымыла раковину. Отчистила изнутри духовку. Даже сняла занавески с узором из маргариток, чтобы их выстирать. Но сейчас, поздно ночью, стирать было невозможно, поэтому она сложила занавески и оставила их на стуле, решив, что пора проведать детей.

Джинни поднималась медленно, стряхивая с себя усталость, от которой дрожали ноги. Зашла в ванную, умылась холодной водой. Сняла одежду, в которой была на работе, и надела свой зеленый домашний халат, провела пальцами по узору из переплетающихся бутонов роз и распустила волосы. Они слишком долго оставались заколотыми кверху – она убирала их от лица на время своей смены в кафе, да так и оставила, когда полиция увезла ее в Кент. Теперь же, когда она их распустила, кожу головы защипало, Джинни сморщилась, и на глазах у нее выступили слезы. Потом она присела на унитаз, просто чтобы выиграть время.

Что ей осталось им сказать? – Последние четыре года она пыталась вернуть детям их отца. Что она теперь может им сказать?

– Мы слишком долго прожили порознь, Джин, – сказал он тогда. – Мы можем спокойно развестись.

– Я была тебе верна, Кени, – ответила она. – Я никогда не спала ни с кем, кроме тебя. Никогда. Ни разу в жизни.

– Я не ждал, что ты будешь хранить мне верность. Когда я отсюда ушел, я тебя об этом не просил, верно?

– Я принесла обеты, Кенни. Я сказала – «пока смерть нас не разлучит». Я сказала: буду во всем покорна тебе, буду с открытым сердцем перед тобой. И ты не можешь сказать, что я хоть что-то от тебя скрыла.

– Я этого и не говорил.

– Тогда объясни мне почему. И будь со мной честен, Кенни. Хватит этой чуши про то, что ты ищешь себя. Давай прямо к делу. Кого это ты трахаешь на стороне, что даже захотел делать это законно и благопристойно?

– Ну ладно тебе, девочка. Дело тут не в постели.

– Нет? Тогда почему у тебя покраснели уши? С кем ты теперь развлекаешься? Не с миссис ли Уайтлоу? Не с ней ли ты перепихиваешься два раза в неделю?

– Не говори глупостей, ладно?

– Мы с тобой обвенчались в церкви. И поклялись – «пока смерть нас не разлучит».

– Нам было по семнадцать лет. Люди меняются. С этим ничего не поделаешь.

– Я не меняюсь. Я была с тобой честна, Кенни. Поэтому жду от тебя такой же честности в ответ. Так с кем ты теперь спишь?

– Джин…

– Хотя я не совсем верно выражаюсь, да?

– Наша проблема вовсе не в сексе. С ним всегда все было нормально, и ты это знаешь.

– У нас трое детей. Дом. По крайней мере, был, пока не вмешалась миссис Уайтлоу.

– Мириам здесь ни при чем.

– Так она теперь Мириам? И как давно она Мириам? Она Мириам при свете или также и в темноте, когда тебе не приходится смотреть на квашню, которую ты месишь?

– Черт бы тебя побрал, Джин. Подключи мозги, а? Я не сплю с Мириам Уайтлоу. Она, черт побери, старуха.

– Тогда кто? Скажи мне. Кто?

– Ты меня не слушаешь. Дело не в сексе.

– О, ну конечно. А в чем же? Ушел в религию? Отыскал кого-то, с кем распеваешь гимны воскресным утром?

– Между нами всегда существовала некая пропасть, там, где ее не должно было быть.

– Какая пропасть? Какая?

– Ты не видишь, да? В этом-то и вся проблема. Джинни засмеялась, и собственный смех показался ей резким и нервным:

– Ты спятил, Кенни Флеминг. Да покажи мне хотя бы еще одну пару, которая имела бы хоть половину того, что было у нас, начиная с двенадцати лет.

Он покачал головой с усталостью и смирением:

– Мне больше не двенадцать лет. Мне нужно нечто большее. Мне нужна женщина, с которой я мог бы делиться всем. Ты и я… мы с тобой… в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то – нет. И как раз в том, что имеет значение за пределами спальни.

Джинни почувствовала, что край раковины, к которой она прислонилась, впился в бок. Она выпрямилась.

– Полно мужчин, которые по горячим углям поползут, чтобы получить такую, как я.

– Знаю.

– И чем же я нехороша?

– Я не сказал, что ты нехороша,

– Ты сказал, что в чем-то мы хорошая пара, а в чем-то – нет. Как это? Объясни. Сейчас же.

– Дело в наших интересах. В том, что мы делаем. О чем заботимся. Говорим. Какие строим планы. Чего хотим от жизни.

– У нас всегда это было. Ты прекрасно это знаешь.

– Сначала – да. Но мы стали разными. Ты это видишь. Просто не хочешь признать.

– Кто говорит, что у нас все было плохо? Это она? Это миссис Уайтлоу забивает тебе голову всякой белибердой? Потому что она меня ненавидит, Кенни. Всегда ненавидела.

– Я уже сказал тебе, что дело не в Мириам.

– Она винит меня в том, что я увела тебя из школы. Она приезжала в Биллингсгейт, когда я была беременна Джимми.