– Я спросила, не потерял ли он что-нибудь, – сказала Габриэлла. – Он повторил вопрос и засмеялся.

Поднялся с пола, отшвырнул корзину и, схватив Габриэллу за руку, потребовал ответить, с кем она была. Он сказал, что Габриэлла оставалась в одиночестве с утра воскресенья и до вечера среды и что трудно поверить, чтобы она выдержала четыре дня без какого-нибудь раба мужского пола – ведь это ее всегдашняя манера, не правда ли? – так кто же приезжал? Не успела она ответить или поклясться в своей невиновности, как Флеминг бросился из коттеджа в сад, к компостной куче, и принялся в ней рыться.

– Он словно обезумел. Таким я его никогда еще не видела. Я умоляла его хотя бы сказать, что он ищет, чтобы я могла ему помочь, и он сказал… – Она поднесла руку Моллисона к своей щеке и закрыла глаза.

– Все хорошо, Габби, – сказал Моллисон.

– Нет, не хорошо, – прошептала она. – Его лицо исказилось до неузнаваемости. Я попятилась и спросила: «Кен, что это с тобой? Что такое? Ты можешь мне сказать? Ты должен мне сказать», и тут он… он подпрыгнул. Он буквально взвился в воздух!

Он перебирал прошедшие дни, спрашивая, чем она занималась все это время. Стал обвинять, что она уничтожила доказательства, если они вообще были. Возможно, других она и не заставляла надевать на себя резинку. Да, Габриэлла?

– Так что, роясь в мусоре… он на самом-то деле искал… как будто я… – Габриэлла умолкла.

– Думаю, мы уяснили себе картину. – Хейверс побарабанила карандашом по подошве ботинка. – Вы ссорились на улице?

Там все началось, отвечала Габриэлла. Сначала Флеминг обвинял, а Габриэлла отнекивалась, но это только раззадоривало его. Она заявила, что отказывается отвечать на смехотворные обвинения, и ушла в коттедж. Флеминг последовал за ней. Она попробовала запереться изнутри, но, разумеется, у него был ключ. Тогда она ушла в гостиную и попыталась заблокировать дверь, подставив под дверную ручку стул. Ничего не вышло. Флеминг налег на дверь плечом, стул упал. Флеминг ворвался в комнату. Габриэлла забилась в угол с каминной кочергой в руке. Она кричала, чтобы он не приближался, но он не обращал внимания на ее слова.

– Я думала, что ударю его, – призналась Габриэлла. – Но потом представила кровь, сломанные кости и на что это будет похоже, если я действительно ударю. – Она медлила в нерешительности, Флеминг приближался. Она снова предостерегла его и замахнулась кочергой. – И тут он внезапно опомнился, – сказала Габби.

Извинился. Попросил отдать ему кочергу. Пообещал, что не тронет ее. Признался, что до него дошли кое-какие слухи, ему кое-что рассказали, и с тех самых пор его одолевают мысли, вьются в голове, жалят, словно пчелы. Она спросила, что ему наговорили, какие слухи? Пусть он скажет, чтобы она могла оправдаться или объяснить. Он спросил, скажет ли она правду, если он назовет имя.

– Он казался каким-то жалким, – сказала Габ-риэлла. – Беспомощным и сломленным. Поэтому я опустила кочергу. Сказала, что люблю его и сделаю все, чтобы помочь ему преодолеть все его нынешние мучения, в чем бы они ни заключались.

Тогда он назвал Моллисона. Он захотел узнать первым долгом о Моллисоне. Она удивилась этому «первым долгом» и спросила, почему он так выразился. И он опять вспылил.

– Он вбил себе в голову, что у меня была тьма любовников. Мне пришлись не по вкусу все эти обвинения. Поэтому и я отплатила ему той же монетой – пересказала грязные слухи. О нем. О Мириам. На это он отреагировал. Скандал разгорелся с прежней силой.

– Что заставило вас уехать? – спросил Линли.

– Вот что. – Она отвела назад тяжелую массу волос. На шее с обеих сторон виднелись синяки, похожие на размытые чернильные пятна. – В какой-то момент я подумала, что он меня убьет. Он был не в себе.

– Защищая миссис Уайтлоу?

Нет. Он высмеял обвинения Габриэллы как полный абсурд. По-настоящему его волновало прошлое Габриэллы. Сколько раз она изменяла Хью? С кем? Где? Как все происходило? И нечего болтать, что был только Моллисон. Это звучит смехотворно. Последние три дня он провел в расспросах. Узнал имена, места. Для нее же лучше, чтобы сведения совпали.

– Это я виноват, – сказал Моллисон. Свободной рукой он опустил волосы Габриэллы, которые снова скрыли синяки.

– Как и я. – Габриэлла поднесла к губам руку Моллисона и сказала, уткнувшись в нее: – Потому что после нашего расставания я была в отчаянии, Гай. И занималась именно тем, в чем он меня обвинил. Конечно, он преувеличил. Кто смог бы все это проделать. Но кое в чем я преуспела. И не с одним любовником. Потому что была в отчаянии. Потому что мои брак оказался фикцией. Потому что я так по тебе тосковала, что хотела умереть, и поэтому, какая разница, что со мной было и чего не было?

– О, Габби, – проговорил Моллисон.

– Извините, – Она уронила руки на колени и, подняв голову, улыбнулась дрожащей улыбкой. По щеке ее покатилась слеза, которую Моллисон вытер.

Хейверс прервала нежную сцену:

– Значит, он вас душил, так? Вы вырвались и побежали.

– Да. Так все и было.

– Почему вы взяли его автомобиль?

– Потому что он загораживал мой.

– Он за вами погнался?

– Нет.

– Как у вас оказались его ключи?

– Ключи?

– От машины.

– Он оставил их на столе на кухне. Я схватила их, чтобы он за мной не погнался. А когда выбралась на дорожку, то увидела, что там стоит «лотус». Я и взяла его машину. После этого я ему не звонила и не видела его.

– А котята? – спросил Линли.

Она посмотрела на него в замешательстве.

– Котята?

– Что вы с ними сделали? У вас, кажется, было два котенка.

– О боже, я совершенно забыла о котятах. Когда до этого я отправилась на прогулку, они спали на кухне. – Впервые на ее лице отразилось искреннее смятение. – Я же собиралась о них заботиться. Пообещала себе самой, что не брошу их. А потом убежала и…

– Ты была напугана, – сказал Моллисон. – Ты спасала свою жизнь и не могла все предусмотреть.

– Не в этом дело. Беспомощные котята, и я бросила их, потому что думала только о себе.

– Да найдутся они, – подсказал Моллисон. – Кто-то их подобрал, раз их не было в коттедже.

– И куда вы поехали? – спросил Линли.

– В Большой Спрингбурн, – ответила она. – Позвонить Гаю.

– Сколько времени занимает этот путь?

– Пятнадцать минут.

– Значит, ваша ссора с Флемингом продолжалась больше часа?

– Больше?.. – Габриэлла в растерянности посмотрела на Моллисона.

– Если он приехал в половине десятого или в десять и если вы позвонили Моллисону не раньше, чем в двенадцатом часу, то нас интересует остающийся час с лишним, – сказал Линли.

– Значит, мы столько и скандалили. Да, думаю, так.

– Больше вы ничем не занимались?

– В каком смысле?

– В коттедже, в шкафу на кухне лежала пачка сигарет «Силк кат», – сказал Линли. – Вы курите, миссис Пэттен?

Моллисон заерзал на диване:

– Бы же не думаете, что Габриэлла…

– Вы курите, миссис Пэттен?

– Нет.

– Тогда, чьи это сигареты? Нам сказали, что Флеминг не курил.

– Мои. Раньше я курила, но бросила почти четыре месяца назад. В основном из-за Кена. Он этого хотел. Но на всякий случай я всегда держала пачку под рукой. Мне было легче сопротивляться своей привычке, когда сигареты лежали в соседней комнате. Так мне казалось, будто я не совсем завязала.

– Значит, другой пачки у вас не было? Начатой? Она перевела взгляд с Линли на Хейверс. Снова посмотрела на Линли и, видимо, вписав вопрос в контекст разговора, сказала:

– Вы же не думаете, что я его убила, устроив весь этот пожар? Как бы я могла это сделать? Он же был в бешенстве. Думаете, он мог на минуточку остановиться и позволить мне… Как такое возможно?

– А здесь у вас тоже есть пачка сигарет? – спросил Линли. – Чтобы легче было сопротивляться привычке?

– Есть, нераспечатанная. Показать вам?

–Перед нашим уходом, да. – Габриэлла хотела было возмутиться, но Линли продолжал: – После того, как вы позвонили Моллисону и договорились об этой квартире, что было дальше?