Агафон понимающе покивал:

— По законам гостеприимства мы обычно не препятствуем грагалам выбирать экзархат контрольной приписки согласно их желаниям и вкусам. На этот раз грагал выбрал тропический Лавонгай…

— Здесь явное недоразумение, фундатор, — возразил Кир-Кор. — Маршрут на Лавонгай стал для меня неожиданностью. Принимая жетон-вадемекум из рук лунного экзарха, я был в полной уверенности, что мой путь пролегает традиционным для меня маршрутом — к Белобережью Камчатского экзархата.

Казначей Приземелья выскочил из шеренги, словно выброшенный оттуда пружиной, воскликнул:

— Действительно, здесь явное недоразумение! Грагал получил от меня вадемекум именно с маршрутом на Камчатку!..

— Вот тут-то и начинается самое интересное, — сказал Ледогоров. — Ведь вручил ты грагалу жетон-вадемекум все-таки на Лавонгай — это есть в памяти информатория «Восточного экспресса». По крайней мере, так сообщили мне функционеры МАКОДа.

— Но я не мог этого сделать, фундатор!

— Не мог сделать сознательно, — мягко поправил его Ледогоров. — Конечно же, сознательно ты не стал бы посылать грагала в Лавонгайский экзархат, зная, что ради встречи с Кириллом философская школа Ампары созывает Большую Экседру в экзархате Камчатском.

«Ого! — изумился Кир-Кор. — Ради меня даже Большая Экседра!..»

— В таком случае я должен публично извиниться перед Максимилианом, — произнес Алехандро. — Хвала Ампаре! А я уж, грешным делом, подумал, что здесь имеет место прозаический адюльтер.

— Что же это получается? — спросил, ни к кому персонально не обращаясь, Олег Владимирский-Люпусов. — Выходит, Максимилиана элементарно подставили?..

Участники Экседры Зыбкой Безупречности Ума обратили свои взгляды на гроссмейстера.

— Разумеется, вы можете разглядывать меня сколько угодно, — проговорил верховный пейсмейкер без тени смущения. — Была бы польза. — Его рот покривился в улыбке.

— Кроме этой сентенции мы вправе услышать хоть какие-нибудь объяснения, — заметил фундатор.

— Нечего мне объяснять и не в чем оправдываться. — Гроссмейстер передернул плечами, и на мгновение из-под ворота мешковины золотом блеснули звенья шейной цепочки. — После уже упомянутого мною разговора с экзархом Приземелья мы получили из Лунного экзархата официальное уведомление о том, что грагал вылетает на Лавонгай. Эвархи Лавонгайского экзархата были приятно удивлены и приготовились к встрече. Это все.

Было заметно, как Максимилиан Экспромтов пытается овладеть мимикой своего лица.

— Эвархи Лавонгайского экзархата могут документально подтвердить такое «наше» уведомление? — спросил он нахмурясь.

— Естественно. Почему бы нет? В любое время.

Ледогоров сделал умиротворяющий жест. Подытожил:

— История сия уходит явно в детективную плоскость, и заниматься ею не нам. Теперь, мне представляется, мы должны извиниться перед грагалом за подозрительную неразбериху в собственных экзархатах.

— Нет! — тихо, но решительно сказал гроссмейстер. — С капитулянтской рекомендацией я не согласен.

— Предложи, будь любезен, свою.

— Во мне вызрело твердое убеждение, что прежде всего мы должны извиниться перед общиной Лавонгайского экзархата. Какая бы ни случилась досадная неразбериха там, в небесах, община на Лавонгае в том не виновна. Не так ли, фундатор?

— Это достаточно очевидно. Хорошо, продолжай.

— Кроме того, обязан извиниться перед общиной грагал.

— Он, я уверен, не заставит просить себя об этом дважды.

— Однако он должен принести свои извинения очно.

— То есть?..

— То есть он должен не мешкая вылететь на Лавонгай, объяснить эвархам ситуацию, принести свои извинения, а уж затем, если ему будет угодно, вернуться в экзархат на Белый Берег Камчатки.

«Лихо!» — мысленно восхитился Кир-Кор.

— Супернерационально, — произнес Агафон с олимпийским спокойствием.

Джугаш-Улья Каганберья сурово изрек:

— Супернерационально — это когда задеваются честь и достоинство эвархов Лавонгайского экзархата. И настолько, что ни один из них не счел для себя возможным прибыть сюда, на Большую Экседру. Ни один!

— В том, что со стороны Лавонгая нам объявлен бойкот, есть, конечно, известная доля трагизма…

— Ситуацию раскола, фундатор, создал грагал. И никакие просчеты делопроизводства в офисах Приземелья не могут служить оправданием его авантюрного — не побоюсь этого слова — поступка. Мы вправе обязать грагала немедленно устранить последствия его ошибки. Это мой совет участникам экседры и, если хотите, мое требование. Требование главы великого ордена.

— Оно невыполнимо, гроссмейстер. Грагал должен быть сегодня на заседании Большой Экседры, и он будет на нем. Я полагаю, участники Экседры Зыбкой Безупречности Ума не сочтут возможным обмануть ожидания двухсот двадцати участников Большой Экседры. Верно, друзья?

— Аой! — хором отреагировали философы. На этот раз более согласованно.

— Но речь не идет об отлучении грагала от участия в Большой Экседре! — с некоторой даже горячностью возразил верховный пейсмейкер. — Речь идет о срочном его отлете на Лавонгай, срочном урегулировании возникшей проблемы и срочном же возвращении к началу Большой Экседры. Технически это вполне осуществимо, была бы на то ваша воля, коллеги. Кстати, Большая Экседра приобретет легитимный статус только в том случае, если с грагалом прибудут сюда и все эвархи Лавонгайского экзархата. В конце концов, начало Большой Экседры можно отсрочить на час-полтора. На одной чаше весов — всего-навсего сэкономленный час, на другой — вероятность вечного раскола. У нас есть время подумать. Думайте, коллеги, думайте!

Кашлянул в бороду, привлекая внимание, Алехандро Эроховерро:

— Я солидарен с призывом гроссмейстера. И народная мудрость советует: когда речь держит лисица, пусть эту речь хорошо обдумают петухи.

Гроссмейстер вскинул руку над головой, угрожая небу острым, как стилет, указательным пальцем:

— Заявляю протест!

Ледогоров посмотрел на неугомонного коммуникатора:

— Протест принимается. Одной фразой ты, Алехандро, хотел свалить груз, который несут поколения… Итак, эвархи, он был вами предупрежден и теперь, согласно нашему уставу, должен покинуть экседру.

Барба Сибросса молча попрощался с экседрой двумя полупоклонами — влево и вправо, молча изобразил рукой крыло открытого семафора.

Спускаясь в люк, коммуникатор (как и положено уважающему себя правдоискателю в изгнании) гордо не обернулся.

— Один-ноль непонятно в чью пользу, — обронил хорошо знакомый Кир-Кору раис табориата масхаробозов Закир-ишан Саади — мускулистый молодец с выражением озабоченности в больших персидских глазах.

(Благодаря раису и его фольклорной группе Кир-Кору однажды довелось вместе с Ниной побывать в заповеднейших уголках Центральной Азии…)

— Ноль-три, — уточнил региарх. — Кое в чем Алехандро Эроховерро превосходит троих.

Демонстративно твердым шагом Джугаш-Улья Каганберья вернулся в шеренгу. Он, дескать, достаточно четко обрисовал коллегам суть проблемы, и теперь им решать, в какую сторону склонить весы.

— Гроссмейстер, — сказал Ледогоров, — даже если мы разделим твой оптимизм и уверуем в скорое возвращение грагала с умиротворенными представителями Лавонгайского экзархата, есть еще одна серьезная причина, по которой твое требование невыполнимо. Ночью при посадке на эспланаду «Ампариума» произошла авария аэромашины, ведется следствие. Свидетели этого прискорбного происшествия не вправе покидать территорию Камчатского экзархата до окончания первого этапа следственного разбирательства. В числе прочих свидетелей дал подписку о невыезде и наш новастринский гость.

— Странный случай, — произнес герой Крестовых походов, блеснув закованной в латы рукой. — Простите, грагал… — Он адресовал новастринскому гостю вежливый полупоклон, учтиво представился: — Магистр ордена артуридов лорд Олуэн, потомок рода Гвенуйферов из Аваллона. — И опять Ледогорову: — Извините, фундатор, моих ушей достиг слух, будто бы злосчастная аэромашина — чуть ли не аэрокосмический виндикейтор эсбеэсэс…