– Да, да. Я хотел, чтобы вы пришли. Прошу вас, простите. Я не знал, что это вы. Пожалуйста, присядьте.

Она тяжело опустилась на один из стульев. Лицо ее пошло красными пятнами.

– Я рад вам, – сказал я тихо. – Думаю, вы знаете, что вам нужно делать? Она кивнула.

– Я хочу, чтобы вы приходили утром, готовили мне завтрак, мыли посуду и убирали дом. И то же самое на ленч. Вы согласны? И еще – комнату, где я работаю, я хочу убирать сам.

– Комнату...

– Наверху, – показал я. – Я по утрам буду сидеть там и работать, поэтому вы будете звать меня, когда завтрак будет готов. Вы делали когда-нибудь такую работу?

На ее испуганном лице промелькнуло негодование:

– Я сорок лет вела дом.

– Да, конечно. Я об этом не подумал, простите.

– Дуэйн сказал вам, про машину? Что я не могу водить? Вам придется самому покупать продукты.

– Да, конечно. Я как раз сегодня поеду. Хочу посмотреть Арден.

Она так же испуганно смотрела на меня. Я понимал, что обидел ее, но не мог остановиться. Она раздражала меня. Будь на ее месте Железный Дровосек, я бы не вел себя так.

– Я прошу пять долларов в неделю.

– Не глупите. Это стоит не меньше семи. К тому же, я могу за первую неделю заплатить вам авансом.

Я достал из бумажника семь долларовых бумажек и разложил перед ней на столе.

– Я сказала – пять.

– Назовите остальные два прибавкой за вредность. И сегодня можете не беспокоиться о завтраке. – Я встал рано и уже позавтракал. Ленч у меня около часа. Вымоете посуду после ленча и можете идти, если комнаты внизу кажутся вам достаточно чистыми. Хорошо? Я правда жалею, что накричал на вас. Повторяю, что принял вас за другого.

– Угу. Я сказала – пять.

– Я не хочу эксплуатировать вас, миссис Сандерсон. Для успокоения моей совести, возьмите еще два доллара.

– Фото пропало. Из гостиной.

– Я взял его наверх. Ладно, я займусь своей работой, а вы займитесь своей.

Показания Туты Сандерсон 18 июля

Такие люди всегда ведут себя странно. Он вел себя, как ненормальный, и еще пытался подкупить меня лишними двумя долларами. Но с нами здесь такое не пройдет, правда? Ред сказал, чтобы я не ходила к нему, но я пошла, иначе как бы я узнала столько о его замыслах?

Хотела бы я, чтобы Джером был жив. Уж он поговорил бы с этим типом по-мужски.

Но скажите мне – кто мог знать, что все так случится?

Я тупо сидел за столом, не в силах выдавить из себя ни одной мысли касательно Д.Г.Лоуренса. Я осознал, что мне у него ничего не нравится, кроме двух романов. Если я опубликую книгу о Лоуренсе, я буду обречен заниматься им до конца своих дней. В любом случае, работать я не мог. Я положил голову на стол и сидел так некоторое время, чувствуя, как фотография Алисон легко касается моих волос. От нее, казалось, распространяется тепло, от которого вена на моей шее начала пульсировать. Спускаясь вниз, я заметил, что у меня дрожат колени.

Тута Сандерсон, склонившись над кастрюлей, наблюдала краем глаза, как я вхожу в кухню. Похоже, она боялась получить от меня пинка под зад.

– Да, вам письмо, – пробурчала она. – Забыла сказать.

Я взял с буфета лежавший там конверт и вышел.

На кремовой бумаге была написана моя фамилия. Больше ничего. Садясь в “фольксваген”, я разорвал конверт и достал оттуда... чистый листок. Я перевернул его. И там ничего. Я застонал. Потом снова изучил конверт. Никакого адреса. Опущено в Ардене прошлым вечером.

Я пулей вылетел на дорогу; услышав скрежет шин, Дуэйн на своем тракторе повернул голову. Я спешил прочь, как убийца с места преступления. Конверт и чистый лист лежали на сиденье рядом со мной. Вспыхнули фары, будто их зажгла рука невидимого духа. Инстинктивно я посмотрел в сторону леса. На опушке никого не было: ни волка, ни охотника. Если это шутка, то чья? Какой-нибудь старый враг в Ардене? Может, такие и были, но я сомневался, что враждебность жены Энди простирается так далеко. Если это знак? Я опять взял конверт. Никаких опознавательных знаков, кроме почтового штемпеля Ардена. “Черт”, – прошептал я и бросил конверт на сиденье.

С этого момента все и начало катиться кувырком. Ошибка с Тутой Сандерсон, дурацкое письмо – быть может, я действовал бы более разумно, если бы не сцена в таверне в Плэйнвью. Но тогда я понял, что собираюсь делать в Ардене. И еще – мне показалось, что я узнал почерк на конверте.

Не сбавляя скорости, я гнал к Ардену по дороге, петляющей меж холмов. Навстречу летели указатели и рекламные щиты: “Лучший хлеб у Банни”, “Доильные аппараты Серджа”, “Корм для нутрий”, “Шоссе 93”, “Пшеница Декальба” (оранжевые слова на зеленом фоне). На вершине холма, откуда открывался безмятежный, как на итальянских пейзажах, вид на зелень полей с белыми домиками и редкими группами деревьев, высился щит, извещавший, что в казне города Ардена должно быть 4500 долларов – ни больше ни меньше. Я включил радио и услышал голос Майкла Муза: “Никакого прогресса в расследовании ужаса...” Я повернул настройку и включил на полную громкость ненавидимую мною рок-музыку.

Каркасные дома Энди Харди, мотель РДН и сразу же – Мейн-стрит и сам Арден, лежащий у подножия крайнего холма. Над кирпичной крепостью городского центра кружили голуби, и в странной тишине вокруг я слышал, как хлопают их крылья. Потом я свернул к стоянке за универмагом и выключил мотор. Хлопанье крыльев не смолкало; выйдя из машины, я заметил, что птицы взлетают с крыши центра и летают над Мейн-стрит. Кроме них, единственным живым существом в пределах видимости был старик, сидящий на ступенях бара Фрибо. Где-то сзади звякала на ветру оторвавшаяся вывеска. Во всей обстановке было что-то зловещее, будто за закрытыми дверями Ардена пряталось неведомое зло.

Я зашел в магазин и набрал продуктов на неделю; две женщины у прилавка странно поглядели на меня, стараясь не встречаться со мной глазами. Их враждебность казалась почти театральной. Они как будто спрашивали: “Кто ты и что здесь делаешь?” Я положил деньги на прилавок и отнес сумки в “фольксваген”. Мне еще нужно было купить бутылку виски.

По улице, из-за угла между гостиницей “Аннекс” и баром Энглера, шел навстречу мне пастор Бертильсон со своей постного вида супругой. Я всегда недолюбливал его и теперь не знал, куда укрыться. На другой стороне улицы стояло двухэтажное здание с вывеской “Зумго”. Я вспомнил, что уже слышал это название; по словам Дуэйна, здесь работал Пол Кант.

В отличие от таверны Плэйнвью, “Зумго” явно не пытался идти в ногу с веком. Помимо воли я принялся разглядывать старомодный интерьер помещения – деревянные прилавки, скрипучие дощатые полы, вентиляторы под потолком. Вскоре я заметил признаки упадка заведения – все было каким-то обшарпанным, даже продавщицы, взирающие на меня со страхом, к которому я уже начинал привыкать. Несколько толстух рылись в куче нижнего белья, разложенной на столе. Нет, я не мог представить Пола Канта в таком месте.

Женщина, которую я спросил, казалось, тоже не могла этого представить. Сверкнув вставными зубами в вымученной улыбке, она осведомилась:

– Пол? Вы друг Пола?

– Я просто хочу его видеть. Он работает?

– Нет. А вы его друг?

– Вы хотите сказать, что он здесь не работает?

– Когда он здесь, то работает. Сейчас он болеет. Так, во всяком случае, он сказал мисс Норд. Что он сегодня не придет. Так вы его друг?

– Да. По крайней мере, был.

По какой-то причине, это вызвало у нее приступ веселья. Еще раз показав мне зубы, она окликнула товарку:

– Это друг Пола. Говорит, что не знает, где он.

Та присоединилась к ее веселью:

– Друг Пола?

– Господи, – пробормотал я, отворачиваясь от них. Я спросил: “Не знаете, будет ли он завтра?” – но в ответ получил только недоуменные взгляды. Я заметил, что покупательницы тоже смотрят на меня, и вспомнил слова тети Ринн. Они явно чувствовали во мне чужака.