Чейн усилием воли вынудил себя опустить руку. Жаркий гнев всколыхнулся в нем, заглушив даже чувство голода. Трактирщица, словно лишь сейчас осознав, что оказалась наедине с двумя чужаками, настороженно оглянулась на него.

– Куда они отправились? – спросил Вельстил.

– А мне почем знать? – буркнула она. – Я в дела постояльцев нос не сую!

– В этом я и не сомневался, – любезным тоном заверил Вельстил и достал из кошелька еще один серебряк. – Но быть может, вам, сударыня, довелось случайно услышать что-то, что может навести нас на след?

Снова женщина что-то пробурчала себе под нос:

– Полукровка вроде как сказал, что им надо вернуться за припасами в Белу, а женщина говорила, что они, мол, по суше обогнут залив. Больше ничего не помню.

Вельстил положил монету ей на ладонь и, взяв хозяйку за плечо, направил к двери. Чейн отступил в сторону, чтобы пропустить старуху.

– Вы нам чрезвычайно помогли, сударыня, – сказал Вельстил. – Если б вы могли на минутку оставить нас здесь, в этой комнате, то мы бы очень скоро закончили свои дела и двинулись в путь.

Зажав в кулаке две монеты, трактирщица искоса поглядела на него и не стала спорить.

– Доброй ночи, сударь, – пробормотала она, вспомнив вдруг о хороших манерах.

– Доброй ночи, – вежливо ответил Вельстил и закрыл за ней дверь.

Когда шаги старухи стихли в коридоре, Чейн повернулся к Вельстилу:

– В доме ни души, тревогу поднять некому. Кто знает, когда еще у нас будет возможность покормиться?

Вельстил с угрожающим видом подался к Чейну:

– Я не допущу, чтобы ты, как бешеный волк, оставлял за собой трупы! Или сдерживай свои порывы, или мы тут же распростимся, понял?

Чейну, который едва только избавился от Торета, совсем не по вкусу было опять исполнять чьи-то приказы, однако он смолчал. Голод отступал раздражающе медленно, и все чувства Чейна, обостренные близостью теплой крови, с удвоенной ясностью воспринимали окружающее. Запах крови и жизни с уходом трактирщицы ослаб, и на смену ему пришел иной, более тонкий аромат.

Сладостный, свежий, можно сказать, бодрящий, этот аромат напомнил Чейну тихие вечера, проведенные над древними рукописями и свитками, яркий свет необычной лампы – из тех, которыми пользовались Хранители. Он почти явственно видел, как рядом с ним сидит Винн, почти явственно чуял запах целебных трав, неотлучно сопровождавший ее повсюду. И этот сладостный аромат… но нет, так пахнут вовсе не целебные травы.

– И что теперь? – осведомился Чейн, обводя взглядом нехитрую обстановку комнаты: измятая постель, табуретка, ночной столик, на котором стоят три кружки да наполовину сгоревшая свеча.

– Вернемся в Белу и купим себе лошадей, – ответил Вельстил. – Магьер отправляется в долгий путь. Я это подозревал, но окончательно уверился только сейчас. В таком большом городе, как Бела, закупка припасов наверняка заняла у них добрых полдня. Они ненамного обогнали нас, а до рассвета мы еще больше сократим этот разрыв. Надо поторопиться – кто знает, когда нам удастся найти конюшню, которая была бы открыта и ночью.

Чейн едва слышал его рассуждения. Взгляд молодого вампира был прикован к трем глиняным кружкам, стоящим на ночном столике. Он шагнул ближе – и снова его окутал странный, навевающий воспоминания аромат. Холодея от недоброго предчувствия, Чейн взял в руки кружку.

На дне ее, в лужице остывшего чая, лежал одинокий листик мяты.

…Вечер в миссии Хранителей, разговоры вполголоса или дружелюбная тишина, исследовательский азарт, разбуженный свитком эпохи Забытых лет, скудным лоскутком давно прошедшей истории мира… Именно в тот вечер Винн в последний раз угощала Чейна таким вот чаем. Ученый и Хранительница Знаний, сведущая, тонкая, мудрая, она не тратила свою жизнь на тяжкий будничный труд во имя куска хлеба, подобно всему двуногому нерассуждающему скоту. Удивительная, бесценная, единственная в своем роде Винн.

И она была здесь с Магьер и Лисилом.

Неужели Винн присоединилась к ним? Чейну еще долго предстоит вести тонкую и сложную игру, покуда он не решит, мстить ли Магьер или верно служить загадочным целям Вельстила. Что, если в самой гуще этой интриги окажется Винн, хрупкая, наивная, неспособная за себя постоять?

Рука Чейна дрожала, когда он ставил кружку на Стол… и тут же он ощутил на себе внимательный взгляд Вельстила.

– В чем дело? – спросил Вельстил.

– Да так… пустое.

Число кружек, стоявших на столе, не ускользнуло от внимания Вельстила. Спутник Чейна шагнул ближе, взял кружку, которую только что рассматривал Чейн, повертел в руках, изучая остатки питья.

– Вряд ли в чаепитии участвовал пес. Кто же был этот третий?

Чейн молча поднял руки, всем своим видом показывая, что у него нет предположений.

Вельстил вернул кружку на место.

– Что ж, пойдем?

Чейн не сразу сумел отвести взгляд от кружки Винн. Ему все еще кружил голову запах мяты.

Окраины Белы остались позади, и теперь Малец пробирался в сумерках через придорожный кустарник. Уже изрядно стемнело, но Магьер упрямо требовала ехать дальше – как будто полдня, проведенные в городе, выбили их из неведомого расписания и теперь придется из кожи лезть, чтобы успеть вовремя. Краем уха Малец слышал, как мерно стучат по тракту колеса катящегося позади фургона.

Его сотоварищи закупили в Беле теплые зимние плащи, несколько запасных рубашек и съестное – в достатке, но все же маловато той копченой баранины, которую обнаружил на рынке Малец. Словом, запаслись на славу, и вот теперь опять впереди долгий путь – приятное разнообразие после оседлой жизни в Миишке. Малец не мог помешать этому путешествию, да и не собирался мешать, если бы оно и впрямь помогло Лисилу узнать правду. А вот поиски в прошлом Магьер – иное дело, совсем иное…

Малец бежал, наслаждаясь силой своих мускулов, точностью движений, шорохом травы, которая на бегу задевала его серебристую шерсть. И замедлил бег, чтобы свернуть в придорожную рощицу, пробежаться по рыхлой траве небольшой прогалины.

Порыв ветра, взъерошивший его шерсть, налетел не сбоку, между деревьев, а прямиком с неба, и не сразу ему отозвалась шорохом потревоженная листва. Лес, со всех сторон обступавший Мальца, задышал, зашевелился, зашептал, как живой.

Пес развернулся, и в горле его зарокотало негромкое ворчание.

Вокруг прогалины росли в кажущемся беспорядке ели и березы, глубоко запустившие в землю свои мощные корни. Ветви их сплетались друг с другом, как будто часовые, взявшись за руки, замыкали невидимый круг. Позади этих безмолвных стражей темнел лес. Малец пристально вгляделся в эту темноту, но так и не сумел различить ничего из ряда вон выходящего. Зато он заметил, что в тех местах, куда он долго смотрел, а потом отвел взгляд, стена берез и елей становилась ощутимо плотнее. Нечто двигалось внутри их ветвей, и от этого движения листва и сучья деревьев едва заметно дрожали.

«Глупец… еретик… предатель!»

Шепот несся со всех сторон, хлеща, точно плетью, разум Мальца, и пес зарычал, завертелся, взрывая лапами опавшую листву и хвою.

Из густых теней, таящихся за деревьями, глядели на него сверкающие глаза, как будто сами звезды пали с неба и запутались в густой листве. В темноте над головой прошуршали крылья, и Малец инстинктивно прянул вбок. Небольшой зверек, цепляясь коготками за кору, проворно вскарабкался вверх по стволу самого кряжистого из деревьев, окружавших прогалину и Мальца.

Пес развернулся к этому древнему стражу с мощным узловатым стволом и ветвями, скрюченными, как старушечьи пальцы. В душе его зародился и рос жгучий стыд, но Малец пока еще со всех сил сопротивлялся ему. Нечто двигалось среди ветвей могучего дерева-стража, незримое, но, безусловно, живое, и от этих движений клочки тьмы между сучьями дерева то увеличивались, то сокращались вновь, как будто закрывались и вновь открывались рты, неустанно проклинавшие его, Мальца.