- Не в клиентах дело. Безнадежные у нас перспективы. Как на снегу каллиграфией заниматься - придет весна, в смысле, вот эта осень - все истает, одни лужицы останутся.
- Вот совершенно с тобой согласна! Глупейшие и наивнейшие у тебя идеи, - с величайшей готовностью подтвердила оборотень. - Но раз ты думала, напрягалась, лоб свой гладкий морщила, то отчего не попробовать? Убедимся, что глупо и вот потом перейдем на мою тактику.
Глава четвертая. Петр и много тезок
11 лет до дня Х.
Аптекарский остров
12 августа 1906 года
Слегка парило, словно перед дождем, пахло смородиной, пылью и чуть подгоревшими пирожками - как и надлежит на даче. Увы, день приемный, после обеда придется заняться делом. От дома доносились голоса - просители, прожектеры, а вечером еще и приедут гости, опять суета. Старшая дочь - Мария - слегка манерничает, а сама вне себя от счастья - жених как из романа, моряк в белом летнем мундире - красавец немыслимый. И что удивительно, совсем не глуп.
Петр Аркадьевич машинально отряхнул колени собственных брюк - тоже белых, но хозяин их уже, увы, не юн, да никогда и не тяготел к военно-морской карьере. С другой стороны, моложав, подвитые в колечки эффектные усы, в сорок четыре года премьер-министр, семья, возможность повернуть историю России. И повернем! Дайте срок...
Хотя бы десять минут подышать в относительной тишине, отдохнуть от бумаг и неотложных решений. Тропинка под старинными липами уводила от оранжереи к зарослям симпатичной одичавшей малины и глухому забору, за которым тянулась тропинка, выводящая на дачную улицу. Где-то там скучает филер охраны, непременно сунется проверять кто идет. Смотреть на потную унылую рожу не имелось ни малейшего желания и Столыпин повернул обратно к дому. Сельтерской выпить, а потом и в кабинет. Что-то неспокойно на душе, и бог его знает, что ей, душе нужно. Пусть уж минеральной водой удовлетворится.
- Петр Аркадьевич? - окликнули малиновые джунгли. - У вас тут доска на заборе оторвана. Непременно велите приколотить.
Голос, как ни странно, был женским.
Хозяин дачи, как человек счастливый в семейной жизни, всяких там незнакомых и молодых женских голосов сторонился. Этак прицепится неизвестная мамзель из-за забора и жди сюрпризов.
- Не бегите, Петр Аркадьевич. Я у вас две секунды отниму, причем по сугубо хозяйственному, далекому от лирики вопросу, - с определенным пониманием заверила невидимая незнакомка. - Подойдите по-соседски, не кричать же мне на всю округу.
Столыпин пожал плечами. Еще не хватало от дам бегать.
- Что угодно, сударыня?
При ближайшем рассмотрении незнакомка, стоящая за отодвинутой доской, оказалась весьма недурна собой. Да, весьма. Хотя могла бы быть и пониже ростом. Вся в черном, видимо, в трауре. Хотя на голове не шляпка, а косынка, причем, повязанная с определенной долей фривольности. Впрочем, траурный черный креп лишь подчеркивает огромные зеленые глаза. В руке что-то бумажное. Видимо, прошение желает передать.
- Нет, Петр Аркадьевич, у меня не просьба, и не жалоба, - усмехнулась молодая дама.
Столыпин уже и сам видел, что отнюдь не прошение - вела себя незнакомка на редкость независимо, если не сказать, нагло.
- Что же в таком случае? - ответно усмехнулся премьер-министр.
- Пресса, - дамочка помахала свернутой в трубку газетой. - Возможно, вам будет интересно взглянуть. Там и про вас есть немного.
- Опять какая-то гадость? - разочарованно догадался Столыпин.
- Нет, на этот раз не "опять", а действительно гадость, - уже без улыбки пояснила незнакомка. - Сочтете уместным взглянуть, так лучше просмотрите в кабинете, без свидетелей. Семье и адъютантам спокойнее будет.
- Боюсь, любая грязь, выплеснутая со страниц газет, до моих домашних все равно дойдет.
- Случается и иначе. Так ознакомитесь, Петр Аркадьевич?
Премьер-министр отвел колючие стебли малины, принял из заборной дыры газету. Чувство нелепости происходящего только нарастало. Ладонь незнакомки оказалась аристократично-узкой, пальцы ухоженные, без колец, но загорелые почти по-цыгански. Действительно, странная женщина.
- Жаль что не могу предложить более веселого чтения, - красавица вновь улыбнулась, но на этот раз показалась заметно старше возрастом. - Всего хорошего, Петр Аркадьевич.
- И это все? - не скрыл удивления премьер-министр.
- Увы. Возможно, попозже загляну к вам на чашечку чая с коньяком. Если позволите, исключительно по-соседски, без церемоний.
- Что ж, заходите, я предупрежу супругу, - с иронией пообещал Столыпин.
- Благодарю, вы очень любезны, - молодая дама отступила от забора и сказала, уже невидимая: - Да, чуть не забыла. Вы бы, Петр Аркадьевич, детей и посетителей от ворот и калитки отозвали. Сейчас по улице бешеная собака мечется. Я сама видела: шерсть клоками, пена с морды так и капает. Ужас! Запросто может в ворота заскочить и тяпнуть кого ненароком. Я абсолютно серьезно предупреждаю, Петр Аркадьевич.
- Позвольте, но вы-то сами как же? - изумился премьер-министр.
- Так я и поглядываю. Но меня вряд ли покусают: во-первых я сама бешеная, а во-вторых у меня револьверчик.
Послышались шаги, видимо, дама уходила вдоль забора.
Столыпин сунул газетку под мышку и зашагал к дому. Разговор, сначала показавшийся забавным и игривым, закончился странно. Можно бы принять за розыгрыш, но... Не очень похожа на шутницу зеленоглазая гостья. Что-то этакое в ней... "Револьверчик", только подумайте...
Рассердившись, Петр Аркадьевич издали крикнул:
- Михаил, закройте-ка ворота. Сейчас мне такой вздор сказали, что даже не знаю как расценить. Сергей Львович, будьте любезны усадить посетителей на скамейки. И скажите Ольге Борисовне, пусть возьмет детей и идет в сад, там прохладно и спокойно...
Глянули удивленно, но повиновались. Смешной рыжий мальчуган в матроске - чей же это такой? - ухватил Наташу и Леночку за руки, заливаясь заразительным смехом, увлек в сад. Наблюдая, как закрываются ворота, Столыпин поднялся на крыльцо, вошел дом. На лестнице в кабинет задержался. Оттуда он все и видел...
По улице катило ландо: истуканом сидел кучер, в коляске двое жандармских офицеров - тоже замерли деревянными изваяниями. Странные они, не по форме одеты, шлемы старые... Наверняка какие-то дурные новости...
Черная женская фигура возникла дальше по улице, взмахнула рукой - нечто небольшое и цилиндрическое полетело навстречу экипажу. Звонкий хлопок - на бомбу не похоже, но резкий звук напугал лошадей. Рванули вперед, жандармы судорожно вскочили на ноги, у одного в руках портфель, другой выхватил револьвер.
- Назад! - звонко и необычайно решительно крикнула женщина - бесспорно та самая, стройная любительница подсовывать газеты.
Стрелять она начала мгновенно - блеклые частые вспышки, хлопки выстрелов - словно огромной палкой вели по штакетнику. С облучка - раненый или испуганный свалился кучер, ландо опрокинулось, седоки вылетели с сидений. Из рук жандарма выпал портфель, офицер пополз к нему на коленях.
- Не трожь бомбу, сука! - грубо закричала дама, бестрепетно пропуская промчавшихся мимо лошадей.
Пуля высекла искру из булыжной мостовой перед лицом жандарма, тот отпрянул. Его товарищ вскинул револьвер и немедля опрокинулся с простреленным плечом. Маузер безумной дамы не умолкал...
Петра Аркадьевича поразило, как может массивный и тяжелый пистолет выглядеть столь естественным продолжением женской руки. Человек ли она?! Несколько минут назад он мельком коснулся этой ладони, столь обманчиво хрупкой. Боже, что творится с миром?!
Кучер и один из ряженых жандармов, пошатываясь, убегали по улице. Дама пальнула им вслед - явно поверх голов, опустила маузер, развернулась и как-то мгновенно исчезла, видимо, шагнув под прикрытие ограды.
На миг наступила тишина, перед воротами стонал раненый. Потом закричали десятки голосов. Начался хаос.