- Мы-то сядем, - пробормотал Андрей, наблюдая за тряпкой размазывающей остатки ужина. - А другие группы? Я не только про наших, а про те, что по иную сторону. Они ведь есть? Мы их легкими пулеметами и точными подрывами. Они нас орудиями и бомбами с самолетов? Так ведь элементарная логика подсказывает? Мы конечно, ответим. Броневиками и фугасами под мостовыми? И где выход из этого пике? Просчитывает ли Центр точку невозврата?

- Мысль я твою понял. Спросим. И обязаны нам ответить, - дядя Филимон развязал кисет и тут же принялся завязывать. - Вопрос серьезный. Но мост нам определенно нужен. Так? Иначе нас самих товарищи пристрелят за предательство и будут кругом правы. Сначала дело, вопросы и совещания следом. Готовимся, пьем чай и хромаем до места.

* * *

Большая Конюшенная 27, ресторан "Берлога"

49 часов до часа Х.

Водка показалась отвратительной. Да еще эта рюмка-бальзамка, уродливое детище Сухого закона. Нужно было вина заказать.

Алексей Иванович попытался ощутить послевкусие - нет, омерзительно! Поспешно закурил. Слава богу, хоть пепельница чистейшая, как в былые времена. Впрочем, в прежние времена бывать в "Берлоге" не приходилось. Не по карману такие загулы были известному литератору, да-с. Кстати, и почитатели именно сюда почему-то не приглашали, разумно экономили. То ли дело сейчас.

Привкус ядовитой водки остался липнуть к языку, на душе тоже было... дрянненько. Но ощущать заткнутый за пояс брюк браунинг и карман, раздутый от купюр, было приятно. Как выяснилось массивность револьвера и тяжесть солидной (даже в пошлейших свеже-наляпанных марках-керенках^[8]) суммы неведомым образом взаимозависимы и бодрят вдвойне. Но ведь абсолютно не думал о деньгах, когда... действовал.

Алексей Иванович принялся не спеша нарезать ломтик ветчины - очень гармоничный, здорового цвета, с прожилками равной толщины. Вот только эти крапинки... Что-то в них смутное, конопатое...

Мгновенно замутило. Бывший литератор немедленно наполнил рюмку и влил в себя. Вот теперь лучше. И привкуса практически нет.

Откуда эта гимназическая чувствительность?! Вы, сударь, убийца. Сколько жизней прервали, нажимая на спусковой крючок? Раскаиваетесь? Ни в малейшей степени! Справедливость восторжествовала! И эту... эту женщину даже пальцем не тронул. Трагическая случайность. Ужасно, что прервана жизнь, но в сущность, так ли уж ценно для мироздания это несчастное, потасканное, наверняка зараженное всяческой венерической гадостью, существо?

- Вы, сударь, рассуждаете как жизнерадостный циник Шамонит, - прошептал Алексей Иванович ветчине и подцепил ломтик вилкой. Следующий кусочек показался вкуснее.

"Берлога" в этот вечер на удивление была полупуста. Кущи зелени - пальм и фикусов здесь имелось больше чем в Амазонии, а стеклянная сводчатая крыша, подпертая античными колоннами, превращала джунгли в непомерную оранжерею, приткнутую, по какой-то причуде судьбы, к вершине древнегреческого Олимпа. Небольшие столы, сводчатая стойка с латунным поручнем и многочисленными круглыми табуретами - едва ли не первый бар в России, слегка пришибленный введением Сухого закона. Оркестрик - нынче крошечный, видимо, знававший лучшие дни и порядком "похудевший", - играл пристойно. В остальном... Остатки столичной кунсткамеры - персонажи, не желающие прислушиваться к апокалипсическому гласу жизни. Опьянены алкоголем, похотью, кокаином, глупейшей верой, что все будет, как было. А физиономии?! Спекулянты, разжиревшие, со многими подбородками, в костюмах словно с чужого плеча. Толстеют быстрее чем портной успевает снимать мерки с распухающих чрев. Многозначительные улыбочки, интимный полушепот, склоненные плеши - р-революционеры от партии Золотого Тельца.

Алексей Иванович машинально тронул свой безукоризненный пробор - несмотря на ночные и иные акции, за собой следил, в цирюльню заходил ежедневно. Стоило ли? Вон: долговязый хлыщ, с неистовым, испитым лицом, в немыслимом зеленом жакете, рядом двое сотоварищей - у всех волосы нарочито растрепаны, одинаковые черные галстуки-бабочки болтаются на худых шеях. Декадентствующие растлители столицы, сообщество осквернителей муз, всенепременно тайное, но алчущее славы! Все еще живы, дичайшие мерзавцы. Вынуть бы браунинг, прислонить зеленого урода спиной к стенке: не вы ли, любезный, сочиняли окаянные скачущие стишата? Вы?! Извольте получить гонорар! И пулю прямо в рот, искривленный содомскими и стихоложескими утонченностями...

Алексей Иванович знал, что стрелять не станет. Пустая трата патронов. Да и панели настенные жаль - изгадятся. К тому же, дамы в зале. Настоящие, без вонючих шинелей. Да-да, вот это исхудалое создание, с открытой до крестца спиной, - все же женщина. И в юности, должно быть, была дивно хороша. Видимо, кокаин. Или сифилис? Или то и другое. Но в скулах осталась та - юная, чистая. Куда бы вывело перо Льва Николаевича судьбу своей Ростовой в нынешних сраных декорациях?

Бывший литератор преклонялся перед гением и мудростью старца из Ясной Поляны. Обожал Толстого неистово, почти так же, как ветчину по-пармски. Кстати, нужно заказать еще порцию.

Официант принес "горячее", наполнил рюмку из заварного чайника, насчет ветчины заверил, что "сей момент-с!".

Рассольник оказался недурен. С московским от "Славянского базара", естественно, не сравнить, но достойно. Москва... там по слухам еще хуже. Практически голод. Жена, должно быть, изнемогает от неизвестности и тревоги. Но нет, обернуться и взглянуть назад невозможно! С той жизнью все кончено. Ушел навсегда, сгинул, прокляните и забудьте. Мстить, стрелять и стрелять, пока дегенераты в крови не утонут.

Но это завтра, Центр скинет очередную дозу. Даст цель. Странно, но дрожащий в руках пулемет - наркотик сильнее кокаина. И чище, черт бы его взял! Но все это подождет до завтра.

Алексей Иванович с чувством разжевал маслинку, покатал на языке косточку. Вкус былого без дум. Российская Империя стала таким же античным мифом что и Троя. Но падение евроазиатского колосса куда длительнее, страшнее и сокрушительнее. И нет здесь Прекрасных Елен, за которых стоило бы...

После очередной рюмки Алексей Иванович обнаружил, что мир еще чего-то стоит. Нет, не Прекрасная Елена, скорее, гм, Диана-Охотница - экая в ней сияет диковатая, нездешняя уверенность. На грани наглости и развязности, но именно уверенность - уж литератору ли эти оттенки путать!? И загар! Позолочена солнцем почти до неприличия. Платье открытое (но не до жопы! Ни в коем случае!) оголены плечи, часть спины, но руки закрыты до кистей. Странный покрой, и цвет - черный шелк - экая игра в траурность. Откуда у образованных женщин начала ХХ века эта непреодолимая тяга к мертвечине? Впрочем, есть ли в этой петербургской Диане игра? Манерность и подобная уверенность в себе трудно сочетаются.

Незнакомка сидела в пол-оборота, пальцы без колец, играют ножкой бокала с красным вином. Скучает. Красива до неприличия. Черный шарф схватывает голову, волосы цвета темного золота резкой линией подчеркивают безупречность шеи. Жаль, что стрижена - манерой держаться и сложением - истинно легконогая охотница с Авентинского холма^[9]. Такая, с легкой улыбкой, скормит борзым любого Актеона^[10]. Остались же такие женщины в издыхающей столице.

Спутник у нее пакостный. Коренаст, квадратен, на крупной голове бобрик черно-серебристой шерсти. Отвратительная физиономия. Вообще так увлеченно погрузиться в газету, игнорируя даму - дурной тон. Вот френч на господине-газетчике удивительный: отличного черного сукна, с какими-то застежками восточного фасона. Торгаш из Харбина? Раздулся и вознесся на удачной торговле чаем и бодрящими настойками, обзавелся шикарной любовницей, заехал покутить в столицу. Таким ушлым спекулянтам никакие революции не указ - выплывут неизменно и с прибылью. Россия конвульсирует, а подобные типчики...

Управившись с рассольником, Алексей Иванович взял салфетку и утирая губы продолжил гадать о ярких посетителях. Нет, едва ли мордатый любитель газет прибыл с Дальнего Востока. Ни малейшего налета провинциальности. Перстень с крупным камнем на мизинце - масон? Бог его знает, кого только не занесла в столицу гнойная волна мятежей, казнокрадств и революций. Но какова линия плеч дамы. Черт его знает что такое, а не петербургская дамочка...