Снегирь издали молча наблюдал за товарищем. А тот подул на озябшие пальцы и, словно до сих пор не веря, что все это - явь, провел смычком по струне, нежно и тихо... В тишине падающих снежинок вознесся к небу тоскливый отзвук Прошлого, тихое звучание Настоящего, радостные звуки Будущего.
- Господи!.. - прошептал Антон и обернулся к Снегирю: - Куда же ты?
- Надо спешить, - повторил тот.
- Погоди! - жарко молвил Антон. - Она вернулась ко мне! Но как?!..
И Снегирь рассказал ему про встречу с цыганкой.
- Невероятно! - рассмеялся Антон. - Значит, меня ещё помнят!.. - И тут же, позабыв, что все вокруг спит, снова вскинул скрипку на плечо.
Не успел Снегирь крикнуть скрипачу: "Не играй! Нам надо бежать из этого города..."! - нетерпеливый смычок уже впился в струны! Мелодия, в которой звенели звезды и шумел ветер, уже неслась над ночным городом!
- Что ты наделал! - ахнул Снегирь.
Поздний Вечер, казалось, удивленно глянул на них из поднебесься и тотчас же исчез, растворился, пропал! А солнце, уже ушедшее на покой, вернулось. И засветило над землей весеннее утро!
На тротуарах сквозь тающий снег стали пробиваться цветы. И хохотали брызжущим смехом ручьи талой воды, и птицы вторили скрипке. Грохоча по крышам, ловко перепрыгивая с одного дома на другой, бежал мальчишка Утро. В одной руке у него был сачок, которым он ловил звезды, в другой звенел колокольчик. Горожане распахивали окна, выходили на улицы и желали друг другу всего доброго. Мраморные львы блаженствовали на солнце, с удовольствием прищурив глаза. Башенные часы на Ратуше пробили десять часов утра, а на циферблате сменилась дата: 28 апреля. Звенела синева, и со звоном падал к ногам Музыканта нескончаемый дождь монет!
Гостинщик вынес пустую корзину и, ползая у ног скрипача, все сообирал-собирал-собирал монету за монетой, а когда набрал доверху почтительно стал рядом, не выпуская корзинку из рук.
- Милости прошу ко мне!.. - поклонился он Снегирю. - В темноте я не разглядел великого маэстро! Больные, знаете ли, глаза! Окажите честь!.. Прошу вас! - И кланялся-кланялся-кланялся...
А скрипач все играл.
В толпе появился молчаливый человек в белом цилиндре. Появился и исчез...
На балконе соседнего дома, скрываясь за листьями дикого винограда, потрясенно слушала музыку дочь бургомистра - Мария. Мелодия была нежная, светлая и печальная. Щемило сердце, ужасно хотелось плакать. Но девушка сдерживалась, сжимая губы и шмыгая носом.
Она безумно стеснялась себя перед всем миром, стеснялась своего бледного лица, слишком большого лба, - вообщем, девушка действительно была не красавицей, но вовсе и не такой уродиной, какой сама представлялась себе.
А скрипач играл и играл. Гостинщик же ныл, стоя рядом:
- Прошу же!.. Пожалуйте в мои апартаменты! Превосходная кухня!
- Тише, папаша, тише! - вполголоса урезонивал его Снегирь.
- Лучшие номера! - назойливо рекламировал хозяин гостиницы. - Не постели - сплошной пух!
- Нет-нет! - уже не на шутку запротестовал Снегирь: он отчетливо помнил предостережение старой цыганки. - Нам надо идти. Все, что можно было получить в вашем городе - мы получили сполна!
- Не отпущу! - испуганно воскликнул Гостинщик, ещё крепче прижимая к груди тяжелую корзинку. - Если я чем и обидел - готов извиниться!.. Ужасный характер! Нервная работа!
Шквал аплодисментов заглушил его слова, когда смычок с последним звуком взмыл и опустился.
- Пойдем отсюда! - шепнул ему Снегирь. - И как можно скорее!
- Что-то случилось?.. - рассеянно спросил его скрипач, продолжая раскланиваться и дарить улыбки во все стороны.
- Здесь нельзя оставаться, - шептал Снегирь. - Плохой город!
- Я бы так не сказал о городе, в котором возможно подобное чудо, ответил Антон, с поклоном принимая протянутый ему букет первых весенних цветов. - Смотри, как нас принимают. Честно говоря, я бы дал ещё один концерт!.. Кроме того, я устал и ужасно хочу есть!
- Шампиньоны в китайском соусе, телятина под виноградным маринадом и мадера из подвалов моего прадедушки! - искушал Гостинщик, прислушиваясь к их разговору.
Рядом с ними на миг появился ещё один один тип, такой же молчун, что и первый. Покрутился и - пропал... Только на голове у этого был черный цилиндр.
- Но ведь ты сам привел меня в этот город, - напомнил Антон Снегирю.
- Я все перепутал, - торопливо соврал тот. - И дорогу, и место.
- Нас не перепутаешь ни с кем! - запротестовал Гостинщик, вновь бесцеременно встревая в разговор. - "Вот - Бог, вот - порог" - лучшее место в мире! - И, обернувшись к окнам гостиницы, крикнул торчащим в них слугам и поварятам: - Эй, там! Два самых аппетитных завтрака и лучший номер в нашем заведении!
- Мы остаемся! - решительно сказал Антон. - Не вижу причин для волнений.
Снегирь промолчал.
- Ну, хотя бы на день, - попросил скрипач. - Поедим, отоспимся, а вечером в путь!
- Кто же уходит в дорогу на ночь? - заметил, обомлевший от счастья, Гостинщик. - Переночуете, а уж утром - счастливого пути!
- Еще один ваш совет, папаша, - ответил ему, кипя от негодования, Снегирь, - и мы найдем другую гостиницу!
- А другой в городе нет! - тот радостно хихикнул.
- Спасибо за помощь! - окончил разговор Снегирь и, отобрав у оторопевшего Гостинщика корзину, пересыпал монеты в тулью свой широкополой шляпы.
Глава пятая.
Когда скрипичная музыка смолкла, дочь бургомистра вернулась с балкона в свою комнату.
Мария рассеянно полистала журнал мод, бесцельно походила из угла в угол и с тоской подошла к зеркальному трюмо.
То, что она увидела в зеркале, заставило её на миг отшатнуться, затем зажмуриться, потом широко раскрыть глаза и на этот раз вплотную приблизиться к своему отражению.
Это была она - и не она: голубоватая бледность кожи теперь приобрела благородный оттенок, тонкие линии носа даже самые придирчивые критики назвали бы аристократическими. Высокое чело, нежные, чуть подрагивающие губы. Вместо стеснения и угловатости подростка - женственность.
Мария испуганно и недоверчиво провела рукой по лицу - девушка в зеркале повторила те же движения. Без сомнения, это - она! Такой Мария видела себя только во сне, только в мечтах! И вдруг - наяву! И прекрасные глаза её стали ещё прекрасней.
"Неужели это я?" - улыбнулась она себе.
- Да, это - я! - рассмеялась Мария счастливым тихим смехом. - Конечно же, это - я! - расхохоталась она до слез. - Ах, это - я!.. - И закружилась по комнате.
А когда сердце уже готово было выпрыгнуть наружу, Мария остановилась, отдышалась, заглянула напоследок в зеркало и заспешила на площадь.
У гостиницы горожане до хрипоты спорили о том, ЧТО это было в конце концов?! Одни говорили: сказочный сон, другие утверждали: волшебный спектакль, третьи уверяли: мировой гипноз. Старушки крестились, шепча о конце света. Но большинству было все равно: лишь бы из-за этой новоиспеченной весны не стало вдруг хуже. Необычайное явление так поразило жителей города, что они не заметили бургомистра, появившегося в толпе.
Это был располневший невысокого роста человек, лет за сорок, с гладковыбритым лицом. Мешки под глазами свидетельствовали то ли о болезни почек, то ли о чрезмерной любви к застолью. Его насупленный взгляд, говоривший, казалось, об угрюмости или жестокости, на самом деле был обманчив - бургомистр, или как его называли за глаза "отец города" был, как ни странно, человеком веселым и добродушным. Лишь должность, на которой он находился, требовала от него всей строгости и собранности, поэтому большинство горожан, не зная бургомистра близко, считали его грозой всего города, а его именем пугали детей.
Рядом с ним почти всегда находились два крепких коренастых молодца по имени Белый и Черный, что соответствовало цвету их цилиндров на голове. (Они уже появлялись по-очереди, когда играл Антон). Это были тайные агенты городской власти, хотя ни для кого это давно уже не было секретом. Все, что бы ни случилось в городе и его окрестностях, в любом доме и на любой улице, с каждым жителем или животным, днем или ночью, - тут же передавалось в Ратушу устным или письменным доносом. Говорили охранники редко, чаще молчали, а если и открывали рот, то не утруждали себя длинными фразами. В основном, употребляли два междометия: "у-уу" и "угуу". Они-то и привели на площадь "отца города".