В мае я окончил Орловское бронетанковое училище имени Фрунзе. Всем присвоили звание лейтенантов. Одели и обули — все с иголочки, и в петлицах по два квадратика. Денег выдали — и подъемные и прочее. Мы могли себе позволить теперь гораздо больше, чем будучи курсантами. А самое главное для нас был отменен обязательный распорядок дня: не надо было утром и вечером становиться на поверку, по четвергам перестали кормить сухарями, селедкой да кашей из пшена.

Почти целый месяц мы ждали приказа наркома обороны о назначениях по частям и чувствовали себя вольготно. Кто отсыпался, кто в городе пропадая целыми днями и ночами — ведь многие обзавелись «зазнобами» и даже женились. Я же с товарищем-земляком целыми днями вертелся на турнике — это было наше любимейшее занятие.

Командир батальона — майор Наговицын был очень строг. Даже за самую малую провинность говорил курсанту: «Р-р-разгильдяй» и раз десять заставлял отшагать перед ним строевым шагом. Говоря между нами, и мне частенько доставалось от него за всякое озорство. Но когда он видел нас на спортивной площадке, то подходил, заставлял исполнять на турнике или брусьях упражнения, а сам снимал фуражку, вытирал платком лысину и улыбался.

Наконец был получен приказ. Мне предстояло отправляться в Киевский особый военный округ, в 10-й тяжелый танковый полк 34-й танковой дивизии, располагавшейся в Грудеке-Ягеллонском. Срок явки был умышленно отдален нам сказали, что мы можем до прибытия в полк «неофициально» съездить к родным, что и было сделано. Через день я уже шагал по улице в нашей Борисовке Белгородской области (думал ли тогда Биндас, что вскоре его родная Борисовка станет театром военных действий?). Первый вопрос, который там дома задали мне, как военному, был такой: «Чи цэ воно будэ, война, чи ни?» А я и сам не знал, но говорил, что «ни». Три дня прошли незаметно. На прощание я вручил матери десять тридцаток и укатил в свою дивизию. Помню, что в Харькове на вокзале была сплошная толчея — маршировали новобранцы. Чувствовалось, что дело пахнет порохом.

Во Львов я прибыл рано утром, 21 июня 1941 года. Все было ново, интересно: узкие улочки, своеобразные строения, разговор на украинском и польском языке, а самым странным мне показалось обращение «пан командир». Никогда я не был паном, и мне было как-то обидно слушать такое обращение. Мужчины, — очевидно, крестьяне, — расхаживали в городе в белых домотканых шароварах, босиком, но обязательно в шляпах. В этот же день я добрался до Грудека-Ягеллонского и явился к начальнику штаба полка. Меня определили пока в общежитие и рекомендовали подыскать квартиру. Но искать ее мне уже не пришлось: поздно вечером командир танкового полка собрал всех командиров и приказал всем быть в казарме. Никто этому не придал особого значения. А в 24.00 была объявлена тревога. Тут же мы заправили свои тяжелые машины горючим и вывели их на полигон.

Думали, что это — учение, а оказалось нечто совсем другое. На полигоне танки выстроились в ряд. Возле каждого танка две полуторки со снарядами и патронами. Началась погрузка боекомплектов.

День 22 июня обещал быть чудесным: взошло солнышко, чистое ясное голубое небо. Ни одной тучки. А над Львовом разразилась гроза — и на земле и в воздухе.

Неподалеку от нас находился аэродром. Над ним творилось что-то непонятное: в небе летали истребители. Они гонялись друг за другом, стреляя. Что-то горело. Начали падать самолеты, объятые пламенем и дымом. На все наши вопросы командир полка отвечал нам одно и то же: «Маневры начались». Но вскоре и над нами появились эти «участники маневров» с черными крестами на крыльях. Они проносились над танками, стреляя из пулеметов и сбрасывая бомбы. Одна машина была разбита. Тогда все стало понятно: война!

Полку удалось уйти в соседний лес. Там мы и закончили укладку боекомплектов. Остаток дня и всю ночь совершали марш и к утру прибыли в Броды, где уже шли тяжелейшие бои. Кругом стоял сплошной грохот и полыхало зарево пожаров. В тыл непрерывным потоком шли санитарные машины с ранеными и грузовики, а навстречу двигались свежая пехота, танки и артиллерия.

Подход танков радовал пехоту. Только и слышалось: «Вот сейчас дадим! Вот сейчас попрем!» Дух был боевой. Три дня напряженных боев не принесли успеха немцам, они понесли большие потери. Но и наши потери были велики. В это время гитлеровцы прорвались на флангах и начали нас обходить.

Рядом с моей машиной все время находился броневик, и мы с его командиром начали обсуждать создавшееся положение. Вдруг появился наш небольшой самолет У-2. Он долго кружился над нами и сел прямо на шоссе. Летчик, старший лейтенант, взволнованно сказал нам, что ему приказано любой ценой уничтожить склады, находящиеся неподалеку за лесом. Но как он мог это сделать в одиночку? Летчик попросил нас помочь ему.

Поехали на броневике туда. Обошли помещения и часть территории. Там были огромные бензохранилища, прямо под открытым небом штабеля авиабомб. Не оставлять же все это немцам!

Мы отъехали на километр… Видим, что к складам уже приближаются фашисты. Три метких выстрела из пушки броневика по большим бензобакам и штабелям с бомбами… В небо взвился столб пламени и черного дыма, и все загрохотало. Летчик сделал снимок и обнял нас. Его «стрекоза» на шоссе уже запылала. Мы взяли летчика с собой и догнали нашу отходившую колонну. Утром мы встретили какую-то другую танковую часть. Нам были рады, а мы радовались вдвойне. Вместе с этой частью стояли в засадах, ходили в контратаки, но все же отступали.

Во время боя у города Рогачева мой танк был подбит и сгорел. Экипажу удалось выскочить. Сняли с центральной башни зенитную пулеметную установку, и дальше начались хождения по мукам: всего нас собралось десять танкистов с одним пулеметом! Одиннадцатый был убит. Воевали в пешем строю. Строили оборону, ловили десантников. Одним словом, отступали, обороняясь. На подступах к Бердичеву к нам подошла группа командиров и с ними генерал. Поинтересовался, почему танкисты в окопах? После того как мы доложили о себе, генерал приказал нам отправляться в Бердичев, прямо на вокзал. Там нас погрузили в эшелон с танкистами, отправлявшимися на переформирование.

Двигались медленно. Бомбежки не прекращались ни днем, ни ночью. И наконец-то — город Нежин. На окраине, в лесу, штаб нашей 34-й танковой дивизии собирал своих. Теперь — одна мечта: заполучить танк Т-34, да еще с дизельным мотором… В это время танковые дивизии уже расформировывались вместо них создавались бригады. Нас направили на завод, и мы там получили новенькие танки Т-34, но, к сожалению, с моторами, работавшими на бензине. Они в бою легко загорались при первой же пробоине бака.

Наша бригада была направлена под Москву, и мы воевали в районах Юхнова и Малоярославца. В одном из боев мой танк был подбит и запылал. Нам удалось погасить огонь, но машина вышла из строя. Ее отправили в Москву на ремонт. Я следил за ходом ремонтных работ на заводе. В дальнейшем эта машина была передана в другую часть, а я был откомандирован в резерв, а оттуда в 4-ю танковую бригаду.

В ней сейчас и воюю…