— Свободен.

— Да, он мог бы сейчас подойти. Я перешлю. Пока, Джон. — Профессор повесил трубку. — Думаю, Хорват для вас окажется очень интересен. — Где у него офис?

— Буквально рядом, в Вулворт Билдинг, номер 8540. Сейчас я вам запишу. — Скажите мне вот что, профессор, — подал голос Карлсен, когда они вдвоем подошли к дверям кабинета.

— Да, безусловно?

— Пять минут назад у меня возникло чувство, что вы как-то начинаете убеждаться. Теперь же у меня впечатление обратное…

— Нет, что вы, — поспешно возразил Гордон, — я бы этого не сказал. Вы мне ой сколько мыслей подкинули. Мне надо время, все это обдумать. Кстати, — лукаво прищурился он, протягивая для пожатия руку, — если послать вам список вопросов относительно вашего деда, можно надеяться на ответ?

— Рад буду.

— Благодарю вас, — профессор тепло пожал ему руку. — Обещаю, что тщательно поразмыслю над вашими словами.

Карлсен не обманулся. Ощущения Гордона воспринимались так ясно, словно произносились вслух. За время разговора профессор постепенно проникся убеждением. Но тут возникла опасливая мысль, что если это изложить в печати, коллеги, чего доброго, поднимут на смех. В эту секунду Гордон решил для себя, что в вампиров все же не верит. «Что ж, за это едва ли можно винить», — подумал Карлсен, спускаясь по лестнице.

Хорват оказался длинным и тощим. На носу-клюве — старомодные очочки без оправы. Манеры сухие, под стать комплекции, так что Карлсен сразу почувствовал, что разговор будет недолгим. Тем не менее, стул был предложен с безупречной учтивостью.

— Доктор Гордон говорит, что вы хотите побеседовать со мной о вампиризме. Чем могу быть полезен?

Понятно. Пока он шел к Вулворт Билдинг, Гордон успел еще раз набрать Хорвата и сообщить, что Карлсену нужно. Потому-то Хорват видит сейчас перед собой эдакого упертого фаната и зануду.

— Доктор Гордон сказал, что вы — автор книги по вампиризму.

— Верно. Называется «Вампиризм и другие сексуальные аномалии». О клинических больных с манией крови.

Карлсен поднялся со стула.

— В таком случае боюсь, что даром трачу ваше время, а доктор Гордон обоих нас мило разыгрывает.

Хорват не ожидал такой реакции.

— То есть, как? — ему не терпелось поскорее отделаться, но не так же сразу.

— Меня интересовали отдельные утверждения моего деда насчет вампиров психики, никак не сексуальные извращения, — Карлсен как бы повернулся уходить.

— Но ведь вы же криминолог — в порыве волнения Хорват невольно выдал, что второй телефонный звонок все же был. Теперь надо было как-то прикрыть Гордона.

— Я консультирую в трех тюрьмах на Среднем Западе. Но это никак не относится к моему интересу насчет деда, — теперь Карлсену действительно хотелось уйти, на этой победной психологической ноте.

— Тогда у нас есть что-то общее. Моя книга содержит новую теорию насчет сексуальных преступников.

— А-а, ясно (хотя на самом деле все равно, но хлопать дверью тоже неловко). Да, мне много приходится общаться с сексуальными преступниками. — В книге развивается мысль, что это все связано с чувством обоняния, с запахом.

— С запахом? — Карлсен действительно опешил.

— Совершенно верно. Вам известно, что у животных сексуальность основана на запахе самки в период гона, в то время как у людей она базируется на зрении и воображении? Это эволюционное развитие. У человека обонятельная мембрана составляет четыре квадратных сантиметра. У собаки — сто пятьдесят сантиметров.

Карлсен неожиданно проникся интересом.

— А сексуальные преступники?

— Я установил, — губы Хорвата тронула улыбка, — что у всех сексуальных преступников обонятельная мембрана несколько больше, в некоторых случаях крупнее нормальной в два раза.

— Изумительно. — А ведь и вправду, вампиризм тоже имеет сходство с обонянием. Люди обладают психическими «запахами». Молоденькие девушки «пахнут» определенными цветами.

Медлительная сексуальность той таксистки напоминала чем-то мед. Да и Хорват теперь, в спокойном состоянии, имел запах, напоминающий лекарственные травы. Карлсен снова опустился на, оставленный было, стул.

— Но и это не все, — Хорват выдвинул ящик стола и достал книгу с красной обложкой; прежде чем он ее открыл, Карлсен успел ухватить взглядом логотип респектабельного научного издания. — Я также провел исследование по лямбда-ритмам, отвечающим за сексуальность. («Лямбда-ритмы» — интересно было вспомнить полузабытый теперь термин, описывающий то, что Карлсен бы назвал «жизненным полем»). Хорват отыскал страницу с какими-то графиками и толкнул книгу по глади стола Карлсену.

— Вот здесь вверху лямбда-ритмы собаки во время случки, — колебания шли через всю страницу. — Обратите внимание: ритм на редкость стабилен, но возрастает в амплитуде по мере приближения к оргазму. А вот здесь, — он приложил внизу палец, — ритмы мужчины во время секса. Как видите, рисунок очень напоминает предыдущий. Приближается оргазм — амплитуда возрастает, но становится неровной. У собаки то же самое, только мельче. — Оргазм на графике выделялся резким вертикальным зубцом. — А вот вам ритм сексуального преступника, проходящего по делу о растлении малолетних. Разница бросается в глаза сразу же. — Действительно: ритм мельче, и какой-то более организованный, марширует по странице вполне в ногу. — И тут, смотрите, вскидывается вдруг раза в два. И оргазм, когда подступает, просто катапультирует вверх.

Хорват торжествующе улыбнулся. Куда девалась вся враждебность, сидит и гордится, что завоевал интерес коллеги. Карлсен зачарованно разглядывал кривые.

— Вот здесь колебания явно пригашены.

— Все верно, маньяк, в сравнении с нормальным мужчиной, способен растягивать процесс в три-четыре раза. Какой вывод напрашивается?

— Что сексуальный преступник гораздо сильнее владеет своим половым возбуждением.

— Точно! А почему? Потому что оно происходит в его собственной голове. Вы замечаете, что, несмотря на рост, возбуждение странным образом контролируется. Это наталкивает на мысль, что сексуальный преступник возбуждается посредством воображения, — Хорват взмахнул рукой как фокусник, выудивший из цилиндра кролика. — Он развил форму секса, происходящего в основном у него в уме, без особой отдачи от сексуального партнера. Результат — гораздо большие контроль и интенсивность.

Карлсен поднял на коллегу восторженный взгляд.

— Замечательно.

— Да. Поэтому воображение, вместо того, чтобы лишь сопутствовать сексу, как у большинства людей, становится доминирующей силой, а сексуальному партнеру отводится роль придатка! Вот почему такие люди убивают без всякого сожаления. Партнер по сексу, получается — не человек, а так, нечто одноразовое, средство для мастурбации.

— Ну, а вампиры?

— Ах да, вампиры. По вампиризму я изучил двенадцать случаев — люди, одержимые желанием пить кровь и причинять боль. Изучение показало, что у вампиров необычайно большая обонятельная область сочетается с необычайно сильным воображением. Вот, — Хорват отыскал еще одну вставку с графиками, во многом схожую с показаниями детского растлителя.

— Что-то не совсем понятно, — сосредоточенно нахмурился Карлсен.

— Что именно?

— Вампир — это откат к животному с крупной обонятельной областью. Тем не менее, и у них в сексе присутствует воображение, как будто все происходит в уме. Разве не противоречие?

— Нет. Вы забываете. У сексуального преступника партнер — просто придаток воображения. Физический секс интенсивнее в два раза из-за обширной обонятельной зоны, но он используется, чтобы обострялось воображение. Иными словами, у вампира, так сказать, мастурбация достигла нового уровня интенсивности!

— Уму непостижимо. Стыдно сказать, я с этим и не знаком. Об этом каждому криминологу надо знать. Хорват, тускло улыбнувшись, пожал плечами. — Моя работа не в моде. Потому, что сочетает психологию и физиологические измерения. Последователям Харрингтона нужно либо одно, либо другое. Один обозреватель так и спросил: «И к чему это все? Что это доказывает?» — воспоминание, видимо, возродило чувство горечи. — Как криминолог скажу: доказывает многое.