В тот же вечер, в пятницу, накануне того дня, когда Эрику передали просьбу Сабины позвонить ей, она окончательно порвала со своим женихом. Как только она вернулась из магазина домой, ей позвонил О'Хэйр. В его низком звучном голосе чувствовалось радостное возбуждение.

– Ну, Сэби, сегодня у нас важный вечер! Едем на Глен-Айленд с Фрицем и его девушкой. И ручаюсь, что Фриц затеет со мной разговор.

– Какой Фриц?

– Фриц Демпси. Знаешь – фирма «Демпси, Картер и Уикс»… та самая, куда я мечу! Фриц – сын старика и Демпси. Он и его девушка заедут за мной, и около девяти мы будем у тебя. Держи пальцы крестом, чтоб мне повезло!

– Я буду готова, – неторопливо сказала Сабина.

Это значило, что она будет ждать внизу, в подъезде… Арни как-то сказал, что так лучше. «Ты не думай, – сказал он, – не потому, что мне не нравятся твои родные или еще что-нибудь в этом роде, – нет, но знаешь, люди, с которыми я теперь выезжаю… Словом, черт возьми, к чему всякие осложнения?..»

– Уверен, что сегодня мне предложат место! – гудел в трубке голос Арни. – Фриц сам пригласил меня провести вместе вечерок, не как-нибудь! Мы с ним сегодня завтракали, и он меня прощупывал. Ты бы на меня посмотрела, Сэби! Сижу как ни в чем не бывало и еще нос задираю, а внутри у меня все так и кричит: «Ну ладно, ладно, чертов сын, брось ходить вокруг да около, ты только спроси меня – и увидишь, как я быстро скажу «да»!

– Ну, и он спросил?

– Да нет же, – нетерпеливо сказал Арни. – Так дела не делаются. Он пошел в контору и рассказал там все, что я говорил. Когда мы встретимся, он пригласит меня позавтракать со своим стариком, и старик сам мне все скажет. Должно быть, они между собой уже все решили. Иначе Фриц позвонил бы мне и сказал, что вечером будет занят. Что ты наденешь, у тебя есть какое-нибудь новое платье?

– Нет, но я надену то синее, которое тебе нравится, – медленно сказала она. Сердце ее громко стучало, и, странное дело, она почему-то испугалась. Страх закипал в ее душе, вот-вот грозя перейти в страдание.

– Ну и прекрасно! – Арни ничего не заметил. – Смотри же, молись за меня, Сэби. Увидишь, все будет так, как я говорил: к тысяча девятьсот тридцать пятому году буду получать двадцать пять тысяч в год, и никакой кризис мне не страшен! Уж я-то не промахнусь. Ну, пока, детка! – Он чмокнул мембрану и повесил трубку.

Сабина отошла от телефона, испытывая облегчение и в то же время отчаяние. Если она не наберется храбрости сказать ему все сегодня же, отчаяние задушит ее. В сущности, Арни О'Хэйр ей совсем не нравился. Сначала ей льстило его внимание, потом привлекла какая-то дерзкая мужественность. У него были блестящие голубые глаза, постоянно менявшие выражение, – они то улыбались, то становились злыми. И в такое время, когда нигде нельзя было найти работу, когда всюду вокруг себя Сабина видела тревогу и страх, его огромная сила воли внушала ей уважение. Однако очень скоро она поняла, что физически он ей неприятен, а его врожденная вульгарность всегда ее коробила. Но прежде чем она успела порвать с ним, она разгадала, что под его внешней незаурядностью, расчетливостью и стремлением выдвинуться таится жалкое одиночество и безумный страх. И жалость взяла в ней верх. Но теперь он как будто ступил уже на путь, ведущий к желанной карьере. Он с жадностью цеплялся за все, что могло содействовать его успеху. Сейчас он будет так ликовать по поводу своей удачи, что она сможет почти безболезненно для Арни уйти из его жизни.

Твердое решение расстаться с ним появилось у Сабины только нынешней весной, когда, благодаря одной случайной встрече, она окончательно убедилась, что, в сущности, никогда не стремилась к этому браку. Но она знала, что О'Хэйр всецело ей верит, и ее понятия о верности заставляли ее медлить с разрывом. Ей хотелось уйти от него с сознанием, что она не покинула его в трудное время, и порвать с ним только после того, как он достигнет успеха. Она была очень щепетильна в подобных вещах.

В девять часов вечера к ее дверям подкатил черный спортивный паккард. За рулем сидел молодой человек, рядом с ним – девушка и Арни. Нарядная, блестящая машина представляла резкий контраст с окружающими домами, а сидящая в ней юная пара и даже Арни казались людьми из другого мира.

– Хэлло, Сэби, – сказал Арни, выходя из машины. Он весь сиял от радости, и от этого вид у него был какой-то совсем ребяческий – просто толстощекий мальчишка-переросток; Сабине он показался очень противным. На нем был новый, с иголочки, костюм, но складка на брюках уже чуть-чуть разошлась, потому что, объяснял он Сабине, новый костюм должен выглядеть так, словно он висел у тебя в шкафу рядом с дюжиной других. Арни всегда держался очень прямо; у него была коренастая, на редкость негибкая фигура. Костюмы обтягивали его, как кожица спелую виноградину.

– Познакомься, Сэби, это Фриц Демпси и Кора Бэллантайн.

Фриц, сидевший за рулем, кивнул и улыбнулся, и, хотя Сабина видела его впервые, ей показалось, что она знает его давным-давно – внешность и манеры у него были точно такие, какие изо всех сил пытался усвоить Арни. Девушка оказалась блондинкой с хорошеньким, по-детски неоформившимся личиком. Она была немножко пьяна. Сабина приветливо улыбнулась обоим, но они ей не понравились.

Арни открыл крышку наружного сиденья, помог Сабине усесться, и машина тронулась. Откинувшись назад, Арни вдыхал теплый ночной воздух и глядел на проносившиеся мимо уличные огни.

– Ух, здорова – сказал он. – Через год, Сэби, у нас с тобой будет такая же машина.

Сабина ничего не ответила.

– Знаешь, кто эта девушка? – зашептал он. – Каждый раз, когда какой-нибудь биржевой маклер собирается броситься из окна, ее родитель хватает его за полу и держит, пока тот не продаст ему свое место на бирже, а потом дает ему упасть. У нее у самой, должно быть, есть миллион долларов.

Арни снял шляпу и, откинув голову на спинку сиденья, прикрыл глаза. Губы его блаженно улыбались. Он осторожно ощупал пальцами тулью и поля шляпы, проверяя, не помялось ли где, ибо, говорил он всегда, ни от чего так быстро шляпа не теряет вид, как от небрежного обращения. Теплый воздух овевал его лицо, он развалился, чувственно наслаждаясь покойной ездой, и лениво думал о том, что нет на свете ничего мягче и бархатистее, чем потрепанная долларовая бумажка. Деньги! Сколько их ни имей, всегда будет мало. Вот было бы здорово: девушка на матраце, набитом десятидолларовыми бумажками, а матрац из целлофана, чтобы деньги просвечивали сквозь него!.. Он взял руку Сабины и нежно пожал ее.

– Что с тобой, Сэби? – спросил он. Его низкий голос звучал ласково и мягко, но глаза из-под полуопущенных век смотрели зорко и настороженно. – Ты какая-то скучная.

– Нет, мне очень весело, уверяю тебя. Он тебе еще ничего не говорил?

– Пока нет, но скажет обязательно. Я это чувствую. Вот в эту минуту он думает, как бы ему сказать так, чтоб вышло будто невзначай. – Арни насмешливо фыркнул. – Ничего, мы можем и подождать.

Когда машина подошла к Вестчестеру, луна вышла из-за туч и залив засверкал призрачным блеском. Освещенные окна казино, гуляющие пары, приглушенная музыка – все это напоминало декорации из романтической музыкальной комедии. Когда компания уселась за столик, мужчины торжественно вытащили и поставили перед собой по бутылке виски, причем каждый посмотрел на этикетку бутылки, принесенной другим.

Они потанцевали, вежливо меняясь дамами, потом лениво потолковали о политике. Демпси считал, что Рузвельт не выстоит против Гувера. Арни поддакивал, хотя недавно говорил Сабине, что заключил несколько пари и поставил на Рузвельта больше сотни долларов. Сабина сидела уставившись на стол. Кора была уже совсем пьяна. Она заявила, что ее дядя перевел массу денег на Бермуды, чтобы сохранить капитал и уцелеть самому во время бунтов и кровопролитий, которых не избежать, если будет избран Рузвельт.

Арни был очень оживлен и много хохотал. Когда он бывал в приподнятом настроении и хотел нравиться окружающим, в его рокочущем баске появлялось несомненное обаяние. Сабина словно окаменела от внутреннего напряжения. Ей хотелось подальше уйти от этих людей, точно она боялась, что они дотронутся до нее холодными липкими руками. В дамской комнате Кора сказала ей: «Ваш Арни настоящий мужчина! Должно быть, он неплох в постели!»