— Ну и что же представляет из себя эта тусовочка?

— Да так, резвящаяся молодежь. Быстро учатся ломаться, придумывают себе шикарные nome de guerre, псевдонимы, придумывают, чем время занять. А в сущности, такие же вампиры, как везде — трогательная смесь силы с беззащитностью. Меняются пассиями, закатывают скандалы и сцены, сплетничают, злятся — совсем как люди, только обнаженнее.

— Духовный некрофилический стриптиз.

— В этом роде.

— А этот мальчик с девичьими глазками?

— А, Андрей? Устроил аукцион с твоим телефоном. Развлекает девиц и своего смертного приятеля. Мучается от одиночества. Из истериков.

— Гаденыш.

— Гаденыш. Но я рад, что тебя не убили, а отметили.

Я тормознул у парадного подъезда. Напротив роскошного входа в клуб с льдисто-голубой надписью «Лунный бархат» над стеклянными евродверями была оборудована автостоянка. И ее украшал серебряный «Кадиллак».

— Вообще-то, — заметил Джеффри, — лошади всегда были печальной необходимостью. Животные Вечных не любят, чуют существа из инобытия, с совсем другой природой.

Это было похоже на правду.

В холле такого же пижонско-европейского вида, как и парадный подъезд, меня здорово позабавил охранник. Этот орел в камуфляжной форме обладал такой фигурой, что будь я режиссером фильма ужасов, предложил бы ему сыграть Франкенштейна или голема, но уж никак не графа Дракулу. Аристократизма и утонченности там было, как говорится, не больше, чем огурцов в акации.

Тем более удивительно, что при виде Джеффри он просиял, ухмыльнулся во все хлебало и радостно сказал:

— Добрый вечер, сударь. Давно вас не было.

Это «сударь» из этих уст меня добило.

— Мне ничего не передавали, Витя? — спросил Джеффри.

— Как будто нет.

— Хорошо.

Пожалуй, мой Джеффри был менее разборчивым в контактах, чем я думал. Снобизмом там и не пахло.

— У тебя с этой гориллой дружеские отношения? — спросил я, когда мы входили в зал.

— Он один из немногих вампиров в этом клубе, которые вызывают симпатию, — сказал Джеффри. — Внешность вышибалы не мешает ему иметь душу и разум, к тому же он редкостно наблюдателен.

— Как его угораздило перейти на эту сторону?

— Женщина, Мигель, женщина. Как еще мужчину может угораздить попасть в беду?

Я только усмехнулся. Общество, собравшееся в зале, ярко иллюстрировало эту мысль. Погибельных красоток здесь вертелось немало; просто удивительно, какими восхитительными существами после перехода становятся самые простые девицы. На смертных это должно производить неизгладимое впечатление; Вечные — другое дело, Вечных фантиком не обманешь. Инобытие поразительно меняет облик, а вот души не касается. Мелкая душа так мелкой и остается, как я понял; грязная душонка остается грязной, зато чистая не пачкается, и все действительно намного обнаженнее — осязаемо, видно, как говорится, невооруженным глазом, как цвет лица.

И глазела вся эта публика на меня, как на кинозвезду… точнее, как на везунчика, сопровождающего кинозвезду, решившую откушать чашечку кофе. С завистью и почтением. С почтительной завистью и завистливым почтением. С бешеной завистью и ярко выраженной злобой. С благоговейной завистью и искрящимся в глазках интересом определенного рода. Из чего я смог заключить, что мой Джеффри — личность наипопулярнейшая.

Я тоже, к собственному удивлению, быстро приобретал популярность — за его счет.

Тем временем к нам подошла очень красивая девушка-вампир. Ее белое лицо окружали крутые кудряшки шоколадного цвета, простое закрытое черное платье с длинной широкой юбкой стелилось по полу, в ее вишневых глазах, как темная вода, стояла печаль. Джеффри отвесил поклон, и девушка грустно улыбнулась. Потом посмотрела на меня — и я почувствовал смутный отблеск силы, тонкий, нежный, но заметный.

— Вам всегда везло, Жоффрей, — сказала она. — У вас хватает разума и такта равно располагать к себе людей и Вечных.

— Вы рано отчаиваетесь, Лиз, — сказал Джеффри. — Вы еще очень молоды.

— Моя душа обледенела, мой милый, — сказала Лиз. — У меня нет сил на злобу и радость, а без них Хозяин — просто кусок льда.

Мне стало жаль ее. Она одарила меня ласковым взглядом королевы, специально разученным для рыцаря, отличившегося на турнире — но этот снисходительный оттенок ласковости не показался обидным. Я понял, что девушка стоит почтительного внимания — кажется, я начал вписываться в вампирскую среду, где пол имел очень небольшое значение. Я для нее — всего лишь молодой, салага, хотя и с задатками, так я истолковал ее отношение, совершенно непредвзятое. Я согласился с оценкой — и принял то уважение, которое полагается из молодых да раннему, не претендуя на большее.

— Вы побеседуете со мною? — спросила Лиз у Джеффри. Я даже решил, что она не возразит против моего общества.

— Конечно, Лиз, — сказал Джеффри и придвинул к ней стул. — Мы постараемся вас развеселить.

— Остается поблагодарить вас за добрые намерения, — сказала Лиз и села на стул, как на трон.

— Только, с вашего позволения, я не хотел бы общаться с вашей свитой, — сказал Джеффри, понизив голос.

Лиз как-то смущенно кивнула. Я решил, что одиночество сделало бедняжку неразборчивой в контактах. Она одним взглядом отослала прочь двух шикарных девочек, ярких и пустеньких, как елочные игрушки, и мужчину с бородкой, который старательно делал надменный вид, но был молод и неуверен в себе. Эта компания ретировалась без звука — они тоже признавали местную дисциплину.

Я пребывал в легком замешательстве. С одной стороны, общество Джеффри и Лиз было лестно, с другой — я хотел бы осмотреться и понюхать воздух, прикинуть, чего стою среди своих ровесников, а уходить было как-то неловко.

— Если тебе нужно наблюдать — наблюдай, — догадался Джеффри, когда я вопросительно на него посмотрел. — Придешь, когда захочешь.

Я кивнул, взял со стола стакан с горячей кровью, и отправился наблюдать.

Меня тут же окружили девицы. Их вообще тусовалось в клубе гораздо больше, чем мужчин, и, большей частью, они были молоды и стервоваты. И все изображали вампиров, древних, как мир — причем неважно изображали. Моя сила действовала на них, как огонь на мотыльков — они искали, кто будет подкармливать их своим теплом, так же, как при жизни подобные особы ищут, кто станет давать им деньги. Они кокетничали и строили глазки, болтали, так же, как смертные женщины — попади я сюда не с Джеффри, а как-нибудь иначе, непременно купился бы на эти человеческие подходцы. Но я уже успел понять, что сексуальные штучки, неотразимые при жизни, в инобытии больше не действуют — имеет значение только сила и два ее потока: к себе и от себя. Джеффри дал почувствовать всю прелесть обмена — теперь мне не хотелось становиться дойной коровой для какой-нибудь потусторонней красотки, которая вовсе не желает меняться, а хочет лишь получать, сколько дам.

Чтобы покончить с эмоциональным разбродом, я начал фривольную беседу с рыжеволосой душенькой. Она очень несредне выглядела — меня вдруг начал ужасно занимать вопрос, каков секс после перехода.

— А вы любите музыку? — спрашивала она и поглаживала стекло бокала, и водила взглядом по столу, и переливалась улыбкой. — А какую? А вы умеете играть на гитаре? А кем вы были раньше?

— Хотите потанцевать? — спросил я, благо музыканты на маленькой эстраде играли нежную медленную мелодию, подходящую для танцев-тисканий наилучшим образом.

Натурально, она хотела. Она — ее звали Клара, и это, как я понял, был тот самый, описанный Джеффри, nome de guerre — ужасно хотела, наконец, оставить формальности и добраться до физического контакта. Благо, прикосновения и поцелуи — это чертовски много для вампира, наверное, не намного меньше, чем постель для человека.

Мы встали и вышли на площадку около эстрады. Я, не мудрствуя лукаво, обнял ее, прижал к себе и сделал вид, что переминаюсь с ноги на ногу. Клара тут же запустила в меня тоненькие щупальца силы — по-другому этого не описать, нежненько, но чувствительно и недвусмысленно. У нее даже глаза прикрылись сами собой, так ей пришлось по вкусу мое тепло. Я тут же понял, что это такое — но все-таки поцеловал ее.