Я осторожно потянула носом воздух. Сильный, по-летнему острый запах деревьев и слабый - травы подо мной. Вытянув руку, я подвигала ей из стороны в сторону, как если бы лениво отгоняла докучавшую муху. Ничто не замедляло моего движения, ничто не противилось ему.

      Озеро отпустило меня.

      Перевернувшись на живот, я приподнялась на полусогнутых руках и принялась надсадно кашлять и отплёвываться. Я ожидала, что изо рта польётся вода, но кашель был сухим и жёстким.

      Чья-то тень накрыла меня. Я подняла голову и увидела перед собой растерянного Блу с деревянными мечами, зажатыми подмышкой. Артур опустился на колени рядом со мной. Почувствовав слабое прикосновение к спине, я вздрогнула и выпрямилась на руках, но меня тут же повело в сторону. Он обнял меня за плечи. Я приложила одну ладонь ко лбу, другую - к тому месту, где у меня находился желудок, и с трудом выговорила:

      - Подите прочь.

      Артур издал короткий смешок, в ответ на который никто не улыбнулся.

      - Беги к старику, - велел он Блу. - Я доведу её до дома. Скажи, всё с ней ладно, раз первым делом вздумала огрызаться.

      Мальчишка тут же исчез за столбом, затем его спина пару раз мелькнула среди развалин и наконец он скрылся из виду. Мы с Артуром остались одни. Снова.

      Я бегло оглядела себя. Платье и волосы были сухими, сумка и цветы, завёрнутые в платок, валялись у подножия раздвоенного камня. И сама я, очевидно, не двигалась с места - так и лежала там, куда рухнула, попятившись от столба, - на негустой, растущей пучками траве.

      Заходившиеся в страшном крике камни, озеро, поглотившее меня, и то, что я видела в его глубинах, почти на самом дне, - ничего этого на самом деле не было. Я просто упала и потеряла сознание.

      Артур осторожно развернул меня к себе, приподнял мой подбородок так, чтобы видеть лицо, и спросил:

      - Что за хворь тебя одолела?

      - Я вполне здорова, - ответила я, и тут же, словно в противовес своим словам, затряслась от слабости и холода, как если бы только что действительно вылезла из воды на сушу.

      На лице Артура отразились недовольство и раздражение.

      - Да ты только погляди на себя, - сказал он. - Почернела, как закоптившаяся свеча.

      Он взял мои дрожащие руки в свои, с силой разжал стиснутые в кулак пальцы, заставляя раскрыть ладони.

      - Гляди, - кивнул он.

      Я опустила глаза и увидела, что руки мои были всё равно, что кости, обтянутые прозрачной кожей. Вены вдоль запястий вздулись и посинели. Я задохнулась при виде такого уродства. Это больше не были руки лекаря - умелые, проворные, ласковые, а когда нужно - твёрдые; исчезли с ладоней и мозоли, натёртые скалкой и рукоятью ножа. Я видела конечности какого-то человекообразного чудовища с озёрного дна.

      Артур погладил большим пальцем центр моей ладони. Я подняла голову и увидела перед собой его взволнованное лицо. Вздрогнув, я попыталась отнять руки, сжать в кулаки, спрятать их от его взгляда, спрятать, чтобы не видеть их самой, но Артур не выпустил меня. Наши ладони вдруг соединились, а пальцы крепко переплелись. У него были большие ладони, тоже мозолистые и шершавые, очень-очень тёплые. Я едва не вскрикнула - всё равно что прикоснуться к печке в морозный день - и хорошо, и невыносимо.

      - Как тепло, - выдохнула я, позабыв обо всём.

      - О, барышня. У меня горячая кровь, - дурашливо, подражая говору деревенского паренька, ответил он. - Вот, потрогайте, - с этими словами Артур прижал мою раскрытую ладонь к своей груди, прямо к сердцу.

      Я озадаченно посмотрела на него. Видел ли он то, что видела я, когда он велел мне взглянуть на свои руки? Или мне вновь всё привиделось?

      Моя ладонь была по-прежнему прижата к его груди, сердце билось под ней, точно молот; я чувствовала вибрации его тела, тихое-тихое гудение, похожее на то, что иногда издаёт потревоженная земля.

      И этот жар, что исходил от него... Артур был крупным, крепким и светлым, точно солнечный луч. Я невольно потянулась навстречу.

      Он казался таким нежным, какими могут быть лишь очень большие и сильные мужчины.

      А я устала мёрзнуть и тонуть.

      Высвободив другую ладонь, согретую теплом и порозовевшую, я прижала её к его щеке. Глаза Артура, обращённые ко мне, были ясными и серьёзными. Ветер пел у меня в ушах, сдувал выбившиеся локоны с плеч, и они щекотали лицо.

      Он смотрел на меня, но не прикасался, затем вдруг закрыл глаза, словно ему сделалось невыносимо смотреть дольше, а когда раскрыл их - они горели передо мной, как раскаленное железо.

      - Не высекай искры, если не хочешь потом спасаться от пламени, - сказал он, и я почувствовала в его словах проявление силы, вполне осознающей, но сдерживающей себя; это был вызов и побуждение, в котором не заключалось требования.

      - Может быть, я хочу сгореть? - смело ответила я, и это была чистая правда. Лучше так, чем двигаться и качаться в чёрной воде, быть слепой волной, призываемой близящимся штормом.

      Артур отнял мою руку от своего лица, прижался губами к ладони, а затем одним резким движением усадил меня к себе на колени. Он крепко прижал меня к груди, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бился так же сильно и часто, как и у меня. Он отстранил меня от себя, чтобы ещё раз взглянуть мне в лицо.

      У меня немного закружилась голова.

      «Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её».

      И я впустила. Губы мои приоткрылись навстречу его губам; я впустила силу и приняла её, приняла от всего сердца и вызов, и побуждение, и то сладостное напряжение от воздержания, что впервые ощутила сегодня утром, когда старик поцеловал меня.

      Старик не был стариком, а Артур - не только Артур, но и ещё кто-то. Ещё что-то.

      Мне хотелось испить его пламя, вобрать его в себя.

      После долгого поцелуя он поднял голову и расплылся в широкой и дерзкой улыбке. Я обхватила его за плечи, притянула к себе, и он, опустив голову и приоткрыв рот, прильнул к вырезу моего платья. Я ощутила на груди его горячее дыхание и отклонилась назад, удерживаемая его руками.

      Артур осторожно уложил меня на землю; густая пыль, золотившаяся в солнечном свете, парила в воздухе вокруг его головы. Он наклонился и вновь поцеловал меня уже не слишком нежно и продолжал целовать, пока боролся с завязками на моём платье.

      С сомкнутыми на его спине руками, с ногами, охватившими его бедра, с колотящимся в ушах сердцем, я вновь была волной, как бы тому ни противилась, - медленно двигалась вверх-вниз.

      Мы боролись, во всяком случае, больше всего это походило на сражение двух стихий: огонь шипел, трещал, но не гас, вода противилась, кипела, но не отступала.

      Артур распахнул моё платье от ворота до пояса, втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы и охрипшим голосом произнёс только одно:

      - Словно белый бархат.

      А затем вдруг запустил руку мне под юбку, вверх по бедру, к мягкому, открытому теплу.

      Я смотрела на него сквозь приоткрытые веки. У него было красивое лицо: чёткие линии скул, ровные брови, широко расставленные светлые глаза, а в их глубине - тут я вздрогнула и сжалась - светилось что-то мрачное и знакомое.

      Я вспомнила, как увидела нечто мерцающее в плотной толще воды, почти на самом дне озера.

      И глаза Артура вдруг стали глазами старика: бесцветными, водянистыми и больными...

      Вскрикнув, я засучила ногами и отползла назад. Артур отшатнулся, ошарашенный моим поведением, а затем вновь потянулся ко мне.

      - Довольно! Довольно! - выпалила я, задыхаясь и уворачиваясь от его рук.

      Он сжал кулаки и замер на месте. Его взгляд задержался на моём горле.

      Запахнув воротник платья, я поднялась на ноги, а Артур так и остался сидеть на земле. Он откинулся назад, расправил плечи и положил руки ладонями на колени. Когда Артур поднял на меня глаза, они вновь были его - живые, выразительные и блестящие. Он смотрел на меня строго, с недовольством и удивлением.