- Похоже, вы довольно много думали о вере. Вы говорите о ней так, словно эта проблема много значит для вас. Вы мне можете объяснить почему?

- Буду рад попробовать, - медленно произнес он. - Стандартным ответом явился бы такой. Пока ты в космосе - у тебя есть много времени на раздумья. Но люди используют его по-разному. Я, как предполагаю, искал какой-то критерий, который мог бы принадлежать лично мне. Наверное, еще с той поры, когда мне было четыре года. Тогда развелись мои мать с отцом. Она исповедовала Христианскую Науку, а он - Дианетику [христианская наука и дианетика - современные религиозные и философские направления в США; основателем дианетики был известный писатель и философ Л.Рон Хаббард]. И у них хватало поводов для стычек. Кроме этого, в суде они вели тяжбу за опекунство надо мной в течение пяти лет. Когда мне исполнилось семнадцать, я ушел в армию и не потребовалось много времени на обнаружение того, что вооруженные силы не способны заменить семью, не говоря уж о церкви. Затем я подал документы в космическую школу. И это тоже оказалась не церковь.

У армии права на проведение космических полетов еще с той поры, когда все было в зародыше, ведь у нее давняя традиция "захвата земельных угодий". И армия не хотела, чтобы флот или ВВС снимали сливки с каких-либо доходов, которые можно было получать, эксплуатируя ресурсы разных планет. Это, считается, исторической прерогативой армии. Идея в том, что все находящееся в армейских владениях - алмазы, уран, вообще все ценное - это деньги. И их необходимо расходовать в мирное время, когда Конгресс становится скуп на ассигнования. Я отдал куда больше времени на борьбу против других организаций, занимающихся космосом, чем на настоящую работу. Таковы были приказы. И это не помогло мне считать космос храмом без стен и крыши.

И где-то там, на полпути, я женился и у меня родился сын. Причем в тот самый день, когда я поступил в космическую школу. Двумя годами позже семья распалась. Это звучит странно, я понимаю, но обстоятельства оказались необычными.

Когда ко мне обратился "Пфицнер" и попросил собрать пробы грунта для него, я думаю, мне привиделась еще одна церковь, с которой я мог бы идентифицировать себя - что-то человечное, долговременное, безличностное. Но вскоре я обнаружил, что эта новая церковь не собирается приветствовать счастливыми возгласами своего нового прихожанина. Вот результат таков, что я плачусь на вашем плече. - Он улыбнулся. - Я понимаю, это едва ли похоже на лесть. Но вы уже помогли мне выговориться до такой степени, что единственным последующим шагом может быть принесение извинений. Это я и делаю. Надеюсь, вы их примете.

- Пожалуй, приму, - сказал она и затем, как бы пробуя, улыбнулась ему в ответ. Результат заставил его почувствовать звон в ушах, словно атмосферное давление внезапно упало фунтов на пять на квадратный дюйм. Энн Эббот оказалась одной из тех исключительно редких, в общем-то простых девушек, чьи улыбки полностью преображали их самих так же неожиданно, как взрыв звезды. Когда на ее лице было обычное, пожалуй несколько мрачное выражение, никто бы не обратил на нее внимание. Но мужчина, увидевший хотя бы раз ее улыбку, мог вполне пожелать трудиться до смерти - лишь бы заставить ее улыбаться снова и снова, как можно чаще. Красивая женщина, подумал Пейдж, наверное никогда бы не пользовалась такой верностью, как Энн Эббот, найди она подходящего мужчину.

- Благодарю вас, - сказал, несколько замешкавшись, Пейдж. - Давайте, что-нибудь закажем, и затем я хотел бы услышать, как вы говорите. Боюсь, что кинул Историю Моей Жизни прямо вам в руки несколько преждевременно.

- Заказывайте сами, - произнесла она. - Вы что-то говорили о камбале сегодня днем, так что вам, наверное, известно здешнее меню. И вы так галантно вывели меня из кэдди, что мне хотелось бы сохранить иллюзию.

- Иллюзию?

- Не заставляйте меня объяснять, - ответила она, слегка покраснев. Но... В общем, иллюзию того, что в этом мире остались еще один-два джентльмена. И поскольку вы не являетесь лишней женщиной на планете полной ленивых мужчин, вы не поймете ценности одной или нескольких незначительных знаков галантности. Большинство мужчин, с которыми я встречалась, хотели, чтобы я им показала свою "молекулу" еще до того, как они попытались бы узнать, как меня зовут.

Пейдж заржал так, что заставил повернуться всех, кто был в ресторане, в их сторону. Он тут же заглушил хохот, опасаясь, что разочарует девушку, но она снова заулыбалась, заставив его почувствовать, будто он только что проглотил один за другим три стаканчика виски.

- В общем, я довольно быстро сменил роль, - произнес он. - Ведь сегодня я уже выступал в роли шантажиста. Ладно, давайте попробуем камбалу - фирменное блюдо этого заведения. Меня оно нередко преследовало в виде призрака, пока я жевал концентраты на Ганимеде.

- Я думаю, у вас правильное представление о "Пфицнере", - медленно произнесла Энн, когда официант ушел. - Я не имею права разглашать вам какие-либо секреты, но в состоянии сообщить кое-какие общедоступные вещи, которые, очевидно, проскочили мимо вас. Проект, над которым сейчас работает наша фирма, как мне кажется, в точности соответствует вашему описанию. Он явно гуманитарной направленности, и не предназначен для кого-то лично. Он такой же длительный, как и любой другой серьезный проект, который я могла бы себе представить. Он - как раз то, к чему можно привязаться. И это, мне кажется, куда лучше, чем стать Правоверной. Если рассуждать с вашей точки зрения, по отношению к нему я испытываю в некоторой степени религиозные чувства. Думаю, вы можете понять, почему. Понять даже лучше, чем Гарольд Ганн. По крайней мере, мне так кажется.

Теперь пришел его черед почувствовать себя смущенно. Он скрыл это, теребя свои голубые нашивки с надписью "Уорчестершир", пока те не измялись весьма заметно.

- Хотел бы я знать - почему.

- Дело вот в чем, - начала она. - В западной медицине в период между 1940 и 1960 годами произошли большие перемены. ДО 1940 ИНФЕКЦИОННЫЕ БОЛЕЗНИ ЯВЛЯЛИСЬ ОСНОВНЫМИ УБИЙЦАМИ. К 1960 ПОЧТИ ВСЕ ОНИ БЫЛИ ПОГОЛОВНО УНИЧТОЖЕНЫ. Настоящие перемены начались с появлением сульфамидных препаратов. Затем появились Флеминг и Флори, а с ними - массовое производство пенициллина во время Второй Мировой войны. После войны мы обнаружили целый арсенал новых препаратов против туберкулеза, который прежде был неизлечим - стрептомицин, изоцианид, биомицин и так далее, вплоть до изоляции Блохом ТБ-токсинов и создания метаболических блокирующих препаратов.