Тем временем Клёпа, то и дело забегавшая в ванную комнату и внимательно шевелившая ушами, уловила наконец едва заметное гудение в стене. Гудение приблизилось, спустилось на низы и стихло.

Одна из кафельных плиток под ванной растворилась, и в образовавшемся проёме появились Мурзилка, Шустрик и Мямлик.

— Он здесь? — проговорили разом все трое.

Виновато опустив глаза, Клёпа завиляла хвостом.

— Ушёл?! — воскликнул Шустрик разочарованно.

— Ушёл… — подтвердила Клёпа еле слышно.

— Что делали? — спросил Мурзилка.

— Курили сначала…

— Выпивали? — поинтересовался Мямлик.

— Выпивали, — подтвердила Клёпа. — Кофе, кажется.

— Бумаги подписывали? — спросил Мурзилка.

— Подписывали, потом разослали по емейлу…

Шустрик бросился в кабину снаряда и защёлкал кнопками. Минуту спустя оттуда донёсся его голос:

— Договор на трансляцию тысячи серий «Технопупса». С правом на неограниченное число повторных показов. Катастрофа.

Клёпа опустила морду ещё ниже и виновато вздохнула.

— Не переживай, блондинка, — ободрил её Мямлик. — Ещё получишь благодарность в личное дело.

— За что благодарность? — проговорила Клёпа чуть не плача.

— Как это за что? За чёткие действия и за смекалку. Это ведь не каждая, я бы сказал, обезьяна сумеет отправить сообщение по электронной почте.

— Правда? — собачонка подняла на Мямлика благодарные глаза.

Из трубы послышался взволнованный голос Шустрика:

— Ещё одно сообщение в редакцию! Агент Барсик позвонил по телефону. Подозреваемый вошёл в квартиру Петра Ивановича Праздникова, генерального директора сети универмагов «Детский мир». Садовая аллея, дом пятнадцать!

— Это серьёзно, — нахмурился Мурзилка.

— Шутки в сторону, — нахмурился Мямлик, да так, что брови сошлись с нижней губой.

— По местам. — Скомандовал Мурзилка.

— Не кашляй, лохматая! — крикнул Мямлик, вкатываясь боком в свой отсек снаряда.

Кафельная плитка с щелчком захлопнулась, в глубине стены послышалось удаляющееся гудение.

А Клёпа ушла на балкон, легла на коврик и задумалась. Впечатления сегодняшнего дня переполняли её и временами даже заставляли вздрагивать.

Пётр Иванович Праздников очень любил детей и всегда старался, чтобы те игрушки, которые продаются в его магазинах, были самыми лучшими. Он лично сам проверял каждый предлагаемый для продажи образец, и только в том случае, когда ему хотелось всё бросить и поиграть, — только тогда он подписывал договор с поставщиком на всю партию.

Пётр Иванович давно понял главное: в любую игрушку когда-нибудь вселяется частичка души её владельца. А после этого игрушка уже перестаёт быть вещью, она становится живой.

У Петра Ивановича был сын — Игорёк, который уже почти учился в третьем классе и которого Пётр Иванович хотя и очень любил, но всё-таки старался не баловать. Игорёк имел в своём распоряжении игрушек даже меньше, чем другие дети, у которых папы были инженерами, парикмахерами или, допустим, лётчиками.

Когда Игорёк был совсем маленький, он любил играть в кубики, а когда подрос — во всякие конструкторы. Прошлым летом он собрал из специального набора радиоприёмник, который работал. А ещё он любил читать, и потому рос добрым и смышлёным мальчиком, самым лучшим учеником в своём классе.

Папа был своим сыном очень доволен — ведь на его глазах некоторые «компьютеризированные» дети, которые не имели возможности пощупать и понюхать свои виртуальные игрушки, росли и сами какими-то не очень нормальными. Пётр Иванович писал об этой проблем в газетах выступал на радио и телевидении, но его тревогу почти никто не воспринимал всерьёз.

__***

В этот день, когда шпион Гадюкин появился в Москве, Игорёк проснулся в чрезвычайном волнении и с мокрыми глазами. Ему приснилось, будто бы раскрашенный злой клоун хочет забрать у него старого плюшевого медведя. «Посмотри, мальчик, какой он у тебя старый и облезлый, — говорил клоун и под его нарисованной от уха до уха улыбкой Игорёк видел злое, нехорошее лицо. Отдай его мне. Такому большому мальчику стыдно иметь игрушки для малышей. Всем девочкам расскажу, какой ты ещё маленький и глупенький. Давай, давай лучше его сюда: я разрежу его ножницами и выброшу, а тебе подарю настоящий японский мотороллер. Смотри, какой он красивый…»

И рядом с клоуном появился замечательный мотороллер с маленькими толстенькими колёсами, сверкающими хромированными ободами и ярко-жёлтыми пластмассовыми щитками. Он работает почти бесшумно, а скорость развивает почти такую же, как большой настоящий мотоцикл. На руле болтается оранжевый шлем с затемнённым стеклом — хоть сейчас садись и поезжай. По правде говоря, н свете нет ничего прекраснее и желанней, чем этот замечательный мотороллер.

Не в силах удержаться, Игорёк залез на мягкое сидение и с наслаждением покрутил рукоятку газа.

Клоун тем временем вытащил из-за пазухи длиннющие острые ножницы и, звонко ими клацая, начал приближаться к мишке. А Игорёк вдруг увидел, что из печальных глаз плюшевого медведя выкатываются две слезы.

— Стой! — крикнул мальчик злому клоуну, соскочил с мотороллера и отпихнул его ногой.

Завалившись на бок, мотороллер вдруг рассыпался и разбежался несметным количеством тараканов.

— Стой! Не смей его трогать! Он живой!.. А ты… ты просто сон! Ты пустое место!..

Клоун удивлённо повернулся к мальчику, его лицо под раскрашенной маской исказилось паническим страхом. И в следующую секунду он превратился в висящее в воздухе полупрозрачное изображение. Игорёк схватил пульт от телевизора, щёлкнул в сторону изображения, и оно, издав короткий визг, исчезло.

А мальчик схватил медведя и прижал к своему лицу его мокрую от слёз плюшевую морду.

Игорёк открыл глаза и понял, что прижимает к лицу мокрую от своих собственных слёз подушку. Медведь, как ни в чём не бывало, сидел на секретере и печальными стеклянными глазами смотрел куда-то в окно. «А ведь он и вправду живой, — подумал Игорёк. — Просто удивительно, как я этого раньше не замечал…».

__***

После завтрака Игорёк вышел во двор поиграть с ребятами, а когда вернулся домой, увидел на вешалке в прихожей чей-то длинный плащ и мятую шляпу. Из кабинета папы доносились два голоса, один из которых, с иностранным акцентом, принадлежал, очевидно, гостю.

Пётр Иванович говорил, что называется, на повышенных тонах, и это было настолько необычно, что Игорёк подошёл к двери и прислушался.

— Вы не только упускаете собственную выгоду, — убеждал иностранец, — вы лишаете русских детей эффектных и затейливых игрушек!

— От ваших затей мухи дохнут! — аргументировал папа свои возражения. Никогда, слышите, никогда этой пакости не будет в моих магазинах!

— Обратите внимание на исключительную дешевизну нашего товара, — настаивал гость. — Своим бессмысленным упрямством вы, может быть, лишаете единственной доступной радости детей из малоимущих, необеспеченных семей!

— А я сам из необеспеченной! — крыл папа. — Недоедал и недопивал! А все игрушки — догонялки да прятки во дворе…

Тут Игорёк понял, что папа перегибает. Игрушки у него были, это точно. И электрическая железная дорога была, и оловянные солдатики, которых сохранилась целая коробка, и даже педальный автомобиль когда-то был. Прибеднялся он для красного словца, и понятно, откуда это взялось: слово в слово он повторял фразы своего собственного папы, дедушки Игоря, у которого детство пришлось на послевоенные годы и который действительно чего-то там недоедал по карточкам.

Наконец Игорёк спохватился, что стоять под дверью и подслушивать чужие разговоры стыдно. Он на цыпочках прошёл в гостиную, но не успел войти в комнату, как ещё в дверях увидел такое, отчего остолбенел и потерял дар речи.

Кот Барсик, ленивый и жирный, полосатый как шмель, сидел на столе и разговаривал по телефону.