— Доброкачественный гной, — сказал он, заглядывая в лица врачей, — просто доброкачественный гной. Я тысячу раз такое видел.

— Ну, что скажете, сэр? — спросил Стивен, когда они снова оказались на квартердеке.

— Да, сэр, сказал Бучер, — как вы понимаете, это сепсис, но какой он примет оборот... Он взмахнул рукой, подчёркивая неопределённость, и добавил: — Если бы случились какие-нибудь военные победы, или он внезапно получил бы добрые вести, это могло бы изменить ситуацию к лучшему. Однако при нынешнем положении дел, возможно, стоит подготовиться к неблагоприятному исходу. Я полагаю, вы не собираетесь использовать никаких радикальных средств?

— Не собираюсь. У него слабое телосложение, усугублённое сильной раздражительностью, неудовлетворённостью и семейными неурядицами. Давайте теперь посмотрим, как там капитан Палмер.

К этому времени трибунал отклонил запрос трёх заключённых о том, чтобы их дела рассматривались отдельно. Обвинения против каждого зачитали со всеми необходимыми, но ужасающе нудными повторами юридических терминов, и неторопливо работающий механизм, который в итоге приведёт их к повешению, пришёл в действие.

При этом никто особо не старался установить личности преступников. Описания всех мятежников с «Гермионы» разослали по всем портам:

«Джордж Норрис, помощник канонира, двадцать восемь лет, пять футов восемь дюймов, бледное лицо, длинные чёрные волосы, стройный, на правой руке отсутствует верхний сустав указательного пальца, слева на груди татуировка — звезда, вокруг правой ноги — девиз «Honi soit qui mal y pense». Пулевое ранение руки».

«Джон Поуп, оружейник, сорок лет, пять футов шесть дюймов, светлая кожа лица сильно изрыта оспой, седые волосы, плотное телосложение, на правой руке вытатуировано сердце».

«Уильям Страчи, семнадцать лет, пять футов три дюйма, белый, тёмные волосы, плотное телосложение, на правой руке татуировка — имя и дата, 12 декабря».

С такими подробными приметами обсуждать было нечего, однако некоторые моряки утверждали, что уходили в плавание под псевдонимами, чтобы скрыться от долгов или от судебного распоряжения об алиментах, а обвинительное заключение с псевдонимами недействительно. Но этому не придали никакого значения — апелляции, которые могли бы пройти в Олд Бейли, в трибунале были бесполезны — так что большинство обвиняемых подтвердили свою личность.

Однако ни один не признал своей вины — виноватых, конечно, нужно искать в другом месте, и некоторые не постыдились указать, где именно, и назвать активных мятежников. Сейчас Аарон Митчелл страстно убеждал суд, что как шестнадцатилетний юнга, он не смог бы сопротивляться двум сотням разъярённых матросов, его бы просто прибили ни за что, попытайся он противостоять им, и что он с отвращением воспринял сдачу корабля испанцам, но был совершенно не в состоянии это предотвратить.

В его словах много правды, думал Джек — чтобы противостоять напору взрослых матросов, многие из которых разъярились и жаждали крови, как загнанные звери, молодому человеку потребовались бы необычайная сила и храбрость. Произошедшее переходило все границы — Хью Пигот, жестокий и властный капитан военного корабля, превратил «Гермиону» в плавучий ад.

Вечером, в день перед мятежом, экипаж убирал марсели, и капитан проревел, что последний спустившийся с крюйс-марс-рея получит плетей. Порки Пигота так боялись, что двое, находившиеся на дальних конца рея — около бензелей с наветренной и подветренной стороны, на самом ноке, в попытке не опоздать перепрыгнули через матросов, находившихся ближе к вантам и фордунам, не удержались и упали на квартердек. Когда Пиготу доложили, что они мертвы, тот ответил:

— Выбросьте этих недотёп за борт.

К несчастью для Митчелла, те же аргументы использовали многие, и каждое повторение всё сильнее ослабляло линию защиты. При этом оставалось фактом, что мятежники убили не только Пигота, но также первого, второго и третьего лейтенантов, судового казначея, врача, капитанского клерка, офицера морской пехоты, боцмана и юного мичмана, кузена сэра Уильяма, а корабль сдали врагу.

Выжившие плотник и старший канонир показали, что никого из матросов не заставляли криком, силой или, тем более, угрозой смерти присоединиться к мятежникам. Тем не менее, все они один за другим заявляли, что не хотели этого, что их заставили, умоляя именем Бога принять во внимание, что они тщетно сопротивлялись. Некоторые из них говорили на удивление связно, некоторые, казалось, были неплохо осведомлены о юридических терминах и изводили свидетелей, напоминая, что они под присягой, а лжесвидетельство ведёт к смерти в этом мире и вечной гибели в мире ином. Но большинство обвиняемых, запуганные окружением и подавленные долгим тюремным заключением, только тупо и упрямо всё отрицали. Однако каждый защищал себя, и почти все они пытались спасти свои жизни, используя все силы, разум и умение, хотя все понимали, что надежды на спасение почти не оставалось.

На самом деле у них не было ни одного шанса. Судьи были категорически настроены против них, а дело решено ещё до начала судебного заседания. Даже не учитывая отвращения, которое вызывал этот мятеж, доказательства обвинения выглядели абсолютно убедительными. Для полной уверенности в исходе дела двоим позволили доносить на других, пообещав сохранить жизнь.

Тем не менее, матросы всё ещё сопротивлялись, отбиваясь от множества обвинений, как будто их действия на самом деле могли повлиять на решение суда.

Джек серьёзно и внимательно слушал их и с каждым часом всё больше падал духом. Слева от него сидел капитан Гул, председатель трибунала, справа — седовласый коммандер, позади Гула — Берри с «Ясона», а за ним — молодой моряк по фамилии Пейнтер, которого недавно произвели в коммандеры и назначили командовать шлюпом.

Они сидели на судейских местах, все в синем и в золоте, все с почти одинаковым мрачным и замкнутым видом, а перед ними за столом, заваленным бумагами, располагался Стоун, обвинитель, которому помогали клерки. Стоун управлял этой игрой, и как бы отвратительна она ни была, в ней, как и во многих других, имелись свои сложные правила, и одно из них гласило: обвиняемый должен иметь право говорить в свою защиту, допрашивать свидетелей и обращаться к суду, чтобы весь процесс выглядел как честное и беспристрастное судебное разбирательство.

Участие в этом торжественном фарсе выглядело чем-то глубоко отвратительным, само присутствие на судебном заседании и наблюдение за безнадёжными попытками спастись — ужасающе непристойным. Положа руку на сердце, Джек не смог бы поклясться, что, окажись он на месте юного Митчелла, стал бы рисковать своей жизнью ради позорного капитана Пигота. Возможно, и нашлись бы несколько человек, которых на самом деле вовлекли в мятеж против воли, но определить их было совершенно невозможно. Кроме того, те, кто доносил на своих сообщников, клялись, что ни один из обвиняемых не отказался взять в руки оружие. Как хотелось Джеку дать себе волю и сгоряча перебить их всех, однако долг предписывал ему смирно сидеть среди всего этого фальшивого благочестия.

Ложь и лицемерие царили не только с той безопасной стороны стола, где сидели сытые и хорошо одетые люди. Тощие, бледные от тюремного заключения, грязные, оборванные, обросшие и небритые заключённые, выглядевшие нелепо рядом со стерегущими их морскими пехотинцами в красных мундирах, сейчас предавали друг друга, бесстыдно лгали и обвиняли всех и вся.

Конечно, происходящее на этой стороне зала было гораздо понятнее, но приятнее оно от этого не становилось. Джеку и раньше приходилось видеть, как рушится, казалось бы крепкая морская взаимовыручка. Он видел, как моряки, уходящие в переполненных шлюпках от тонущего корабля, отталкивали прочь своих плывущих в воде товарищей и даже рубили пальцы, которыми те пытались уцепиться за борт. Сегодняшний суд был точно таким же зрелищем.

К тому времени, как заседание прервали на поздний обед, настроение Джека совсем упало, да и теперь стало очевидно, что суд продлится ещё долго.