— Отличная работа, просто отличная, Богом клянусь! — вскричал Джек, чуть не разбив часы о поручень, но опомнился и передал их Кэлэми, выполняющему роль адъютанта.

— Отмечайте точно каждый раз, когда выпалит двадцать четвертое орудие, — приказал он и вскочил на ванты рядом с карронадой, чтобы посмотреть результат следующего залпа, который начался, когда фрегат взошел почти на гребень волны и закончился, едва "Сюрприз" начал опускаться — долгий непрекращающийся рев, клубы дыма, пронзаемые оранжевыми всполохами, и полет ядер, нацеленных потрясающе кучно, такие  верный прицел и дальность Джек видел впервые в жизни. От цели ничего не осталось. Джек спрыгнул обратно на палубу и взглянул на Кэлэми.

— Три минуты и восемь секунд, сэр, если вам угодно, — с улыбкой отрапортовал юноша.

Джек от души расхохотался.

— Мы это сделали, — произнес он, — но что мне понравилось еще больше, так это меткость. Любой дурак может палить, не глядя, в белый свет, но вот это было просто убийственно. Убийственно.

Обри прошел вдоль ряда пушек и их радостных, потных расчетов, особенно отметив капитанов "Гадюки", "Бешеного поросенка", "Бульдога" и "Капризной девчонки" за скорость перезарядки, но предупредив, что если они еще ускорятся, то выстрелят одновременно, чего делать явно не стоит — набор "Сюрприза" этого уже не выдержит и корабль развалится на куски, а Джек предпочел бы, чтобы фрегат сохранился в целости на случай, если им все-таки повстречается тяжелый приватир "Спартан".

Они видели его трижды. Всего через три дня после этих выдающихся учений, незадолго до рассвета, мистер Хани, вахтенный офицер, как обычно послал наблюдателя на мачту. Это было самое лучшее время для обнаружения врага, а шанс заметить его зависел от обстоятельств. Ночью лежал плотный туман, и по ветру всё ещё плыла лёгкая дымка, когда матрос окликнул палубу:

— Парус, парус с подветренной стороны.

— Доложи точнее! — крикнул Хани, с палубы он не мог ничего увидеть.

— Прямо на траверзе, сэр, — последовал ответ. — Но я больше не могу его разглядеть. Корабль, я думаю. Скорее всего, в доброй миле от нас.

— Это наверняка "Спартан", — бросил своему товарищу Неуклюжий Дэвис, склонившийся над огромным, обёрнутым тряпками камнем для полировки палубы. — Можешь поверить мне на слово, Джон Ларкин видел "Спартан". Джону Ларкину всегда везет.

Хани послал мичмана доложить Моуэту, а Джек, ворочавшийся без сна на койке, услышал, как пожилой матрос-итальянец говорит другому прямо над световым люком:

— Джон Ларкин увидеть "Спартано".

Но прежде чем Джек добрался до палубы, сверху спустился взволнованный Моуэт, с сияющим лицом и ещё в ночной рубашке.

— Сэр, я как раз собирался послать за разрешением сменить курс и поднять парус. С подветренной стороны заметили парус, и Ларкин думает, что это приватир.

— Ха-ха, — засмеялись матросы на трапе — их швабры валялись без дела.

— Отлично, мистер Моуэт, — сказал Джек. — Конечно, меняйте курс. И, может быть, вы заодно сумеете убедить вахтенных немного прибраться на палубе. Король платит им не только за красивые глаза, и должен сказать, очень неприятно показывать приватиру - если это приватир - такой неописуемый беспорядок, это даже иностранцу напомнит Содом и Гоморру.

Это и оказался приватир, только не "Спартан", и на самом деле, даже не иностранный корабль — двенадцатипушечный бриг "Пруденс" из Кингстона. Как только марево тумана растаяло под солнцем, он обстенил фор-марсель и лёг в дрейф, а когда "Сюрприз" оказался на расстоянии оклика, его капитан явился с бумагами.

Человек в простом синем мундире, примерно одного с Джеком возраста, поднялся и поприветствовал офицеров на квартердеке. Ему было явно не по себе, и сначала Джек счёл это проявлением беспокойства о собственной команде, которую Джек мог насильно завербовать, однако и после того, как Обри заметил, что им не нужны матросы, ничего не изменилось. Спустя некоторое время Джек понял, что капитан приватира боится быть узнанным и не признанным.

— Сначала я не мог вспомнить, где видел его раньше, — сказал Джек, когда тем вечером они со Стивеном настраивали музыкальные инструменты. — Совсем без понятия, пока он не намекнул насчёт того, что "сразу узнал старину "Сюрприз" по грот-мачте от тридцатишестипушечного фрегата", и тут я сообразил — это же тот самый Эллис, что командовал "Хиндом", восемнадцатипушечником, я с несколько раз встречал Эллиса в Кейптауне. Досадное понижение статуса, конечно, прямо как у тех, о ком я говорил, когда мы рассказывали пастору Мартину о приватирах. В данном случае, полагаю, был военно-морской трибунал — я забыл детали — что-то насчёт векселей, выставленных военно-морскому флоту, кажется. Не очень красивая история. Но мы отлично поладили, как только я вспомнил, кто он такой. И он довольно много рассказал мне о "Спартане". Боюсь, вряд ли мы встретим его по эту сторону Азорских островов.

— Вахта мистера Аллена, сэр, — проговорил вбежавший коротышка Говард, — и виднеются проблески четырёх парусов, три румба на правой скуле.

Говарда было сложно понять из-за нехватки зубов, но, как только смысл фразы дошёл до него, Джек сказал:

— Да, это вест-индийцы, о которых говорил Эллис. Выставьте два фальшфейера и дайте выстрел из пушки с наветренного борта.

Пушка громыхнула, все было проделано очень быстро, а Джек так и остался сидеть со скрипкой в руке.

— Ты о чем-то задумался, брат, — заметил Стивен без раздражения, хотя ему пришлось довольно долго ждать.

— О Боже, да! — воскликнул Джек. — Умоляю простить. Я сейчас задумался, была ли дома "адова гусыня", когда Сэм постучался в Эшгроу-коттедж: хотя не могу сказать, что это очень важно.

— Конечно, ее не было.

Стивен сыграл пассаж, Джек ответил вариацией, и так они продолжили пьесу, играя иногда по отдельности, иногда вместе, пробираясь через множество музыкальных форм, пока музыкальный узор не завершился великолепной концовкой, сыгранной в унисон. После чего Киллик подал им поджаренный сыр.

— В Англии, — заметил Стивен спустя какое-то время, — подъемные краны и "журавли" называют цаплями. И есть еще множество отличий. Как англичанин, прошу тебя, скажи, что ты подразумевал под "гусыней"?

— Гусыни — это сварливые, коварные властные женщины, с которыми слишком часто приходится иметь дело. Леди Бэйтс — одна из них. Такая же и миссис Миллер. Мне кажется, их называют так из-за жены Магомета, ну, по крайней мере, так говорил мой почтенный папа, когда я был юнцом.

Генерал Обри, ограничь он себя этимологией, хоть и поверхностной, никогда не причинил бы вреда сыну, но он решил податься в политику, как оппозиционер от разных мелких «карманных» местечек [7]; и поскольку был человеком недалекого ума, но неиссякаемой энергии, его постоянные и яростные нападки на правительство сделали его объектом неприязни и подозрений даже среди знакомых тори. Теперь он связался с членами радикального движения с довольно плохой репутацией, но не потому что жаждал увидеть хотя бы малейшие реформы в парламенте или что-либо еще в таком роде, но потому что в своем безумии он до сих пор считал, что правительство сделает ему подачку, например пост колониального губернатора, лишь бы заставить его замолчать. Он также считал некоторых своих друзей-радикалов дьявольски талантливыми дельцами, а он прямо-таки жаждал богатства.

Стивену доводилось встречать отца Джека — и впрямь опасный родитель — тогда в голове у него мелькнуло желание, чтобы генерал подавился следующим же куском, однако Стивен лишь молча передал поджаренный сыр, и вскоре они уже играли нежную элегию, услышанную им в ирландском городе Корк от самого Хемпсона, величайшего в мире арфиста, которому тогда исполнилось сто четыре.